Троцкий стащил с головы «пидорку», снял куртку, расстегнул «адиковскую» кофту, бросив их на соседний стул. Взъерошил волосы, облепившие под шапкой голову. Артемьев покосился на его футболку, по темно-коричневой ткани которой порхали разноцветные бабочки. – Ты в этой майке как баба, вырядившаяся на Восьмое марта. Не рановато? Костас не успел ответить на провокационное замечание. Барменша поставила перед ними графинчик и рюмки. В графинчике вязко плескалось что-то похожее на нефть. «Эта, что в первый раз была», оказалась не водкой, а финским ликером «коскенкорва салмиакки», тридцатидвухградусной жидкостью со сладко-соленым вкусом «фазеровских» конфет, в которые добавляют нашатырь. Напиток очень на любителя. – Ты, конечно, парень симпатичный, но уж больно худой, – заметил Артемьев. – Жениться тебе надо, отъесться. – Жениться? – усмехнулся Троцкий. – Зачем мне это? На каждом столбе объявления с «женой на час». – «Жена на час»? – переспросил опер. – Ты с ней за час только пососаки устроишь. Кастрюлю борща сварить уже не успеет. А горячее питание – залог здоровья. – Да наливай уже… – Ага… Ну, за Эру Милосердия, которая все никак не наступит, – провозгласил Артемьев, держа в руках наполненную рюмку. – Вроде все сидят за компьютерами, жмут на какие-то сердечки, сексом занимаются… этим… виртуальным… И все равно трупы через день. Не успеваем «глухари» оформлять… У вас ведь так же, Костас?.. У каждого студента-первачка теперь по машине… Внезапно поняв, что Артемьев хорошо поддал до его прихода, Троцкий опрокинул внутрь себя содержимое рюмки, почувствовал, как алкоголь растекается по языку, дразня необычным вкусом рецепторы, а затем проваливается в пустой желудок. Сразу вспомнилось, как точно так же пил этот напиток в пропахшей пивом рякяля в Хаканиеми. Только компания тогда была другая. Тут будто кто-то уловил его мысли и зарядил мелодию, которую он не слышал вот уже пару месяцев, но все равно узнал с первых нот сыгранного на ксилофоне проигрыша. Еще недавно он почти не разбирался в такой музыке, а теперь – пожалуйста. «Jaga Jazzist» – солнечный сплав джаза и электроники, звучащий так бодро и энергично, как мог бы звучать витамин С теплым майским днем. Но Троцкого музыка скандинавских джазменов-экспериментаторов телепортировала в другое время. В прошлогоднюю осень. Лучшие дни в его жизни, которые, как часто бывает, сменились самыми плохими. Он махнул Артемьеву, чтобы тот наливал, и прошел в туалет, где не было слышно музыку жизнелюбивых норвежцев. Заперся в кабинке и постоял, ухватившись рукой за стену, стараясь отогнать разрушительные воспоминания. Если им поддаться, запланированной «соточкой» обойтись не получится. Выждав несколько минут, чтобы композиция наверняка кончилась, вернулся в бар, к Олегычу и налитым рюмкам. – И где ты ходишь? У тебя трубка звонила. Присаживаясь, Троцкий достал из кармана куртки мобильник. Что это? Финал «Битвы экстрасенсов»? Телепатия? Совпадение? Пропущенный звонок был от нее. Сколько времени они не общались? И вдруг Инга звонит ему прямо сейчас, когда он про нее вспомнил. Мысль и вправду материальна? Не зная, как поступить, Троцкий повертел телефон в руке. В «Копах» вдруг стало душно и тесно, будто бар уменьшился в размерах. Молча прихлопнув свою рюмку, спросил у барменши: – Люся, сколько с меня? Расплатился, оставив немного чаевых. – Уже пошел? – спросил пожилой опер. – Я думал, повторим. – Олегыч, извини, пора мне… Он хотел придумать причину своего бегства, но Артемьева это не интересовало. Он устало уронил взгляд на дно рюмки и так и просидел, пока Троцкий одевался. – Бывай, Олегыч, – тронул его Костас за плечо и кивнул барменше. Промозглая улица обрадовалась еще одной жертве, которой можно швырнуть в лицо ледяной моросью. Натянув шапку по самые брови, он свернул к метро и шел, рассматривая дисплей трубки, пока не наткнулся на «паралимпийца» со скрипучим голосом. Уже у самой «Чернышевской» Костас остановился на красном сигнале светофора. С раздражением нащупал убранный в карман телефон, потрогал пальцами выпуклые кнопки. Не надо этого делать сейчас, когда вроде бы все зажило. Точно не надо. Будет больно. Из-под сорванных струпьев начнет сочиться теплая кровь. Поток машин, разбрызгивающих грязную жижу, несся мимо отступившего от края тротуара Троцкого. Сидящим в этих автомобилях людям было плевать на него самого и на то, что сейчас творилось у него внутри. Тогда ему тоже наплевать. Он вытащил трубку, разблокировал клавиатуру, выбрал нужную строчку на экране. Больше не раздумывая, нажал кнопку вызова. Когда на том конце ответили, услышал: – Алло. И спросил: – Привет, звонила? – Да. Привет, Костя. Решила, не берешь трубку, потому что не хочешь со мной разговаривать… – Это ты ерунду решила… Как ты? Что-то случилось? На другом конце связи вроде как усмехнулись. Костас зажмурился, представляя ее лицо в этот момент. Ее глаза. В груди заныло. – Сразу видно, что ты сыщик… Случилось. Нужна твоя помощь. – Что такое? Она несколько секунд поколебалась, потом спросила: – Можешь подъехать, Костя? Тут… В общем, не телефонный разговор… В голосе звучали просительная интонация и тревога, что он вдруг откажет. А он не мог отказать. Так Костас и очутился во всем этом дерьме. Всего-то перезвонил и задал вопрос: – Где ты? * * * Впервые он увидел ее на свадьбе, которую играли, согласно обычаям рудиментарного в двадцать первом веке крестьянского уклада, во второй половине сентября. Женился его товарищ, детская дружба с которым со временем эволюционировала в приятельские отношения без обязательств, но не забылась совсем. Было все как обычно: красивая оттюнингованная невеста в белом платье, в фате, со «свадебной» прической и не просто так намечающимся животом; катание по городу на лимузине; гости, следовавшие за новобрачными на арендованных микроавтобусах; шампанское на траве у Медного всадника; чоканье опущенной на леске рюмкой с клювом Чижика-Пыжика; пожилые родственники из провинции и нарядные друзья-подруги, оценивающе поглядывающие друг на друга. На общем фоне выделялась свидетельница в алом платье чуть ниже колен, высокая, стройная и смешливая. Ее симпатичному лицу смутно, как-то очень неявно недоставало симметрии, а идущая врукопашную с вечерним дресс-кодом альтернативная стрижка платиновых волос с выбритыми висками казалась просто данью все тем же вековым традициям, согласно которым первой красавицей на свадьбе полагалось быть невесте. Троцкому так не казалось, о чем он чуть было не сообщил свидетельнице, оказавшись рядом с ней, пока наемный фотограф устраивал молодым сессию на Троемостье. Фоном к снимкам служил храм Спас-на-Крови, построенный на том месте, где народоволец Гриневицкий смертельно ранил императора Александра Второго. Костас, издалека наблюдавший за работой фотографа, подумал вслух: – Все равно что в Париже фоткаться на фоне гильотины… – Точно, – услышал он приятный женский голос. – Тоже вспомнила эту историю с бомбой. Повернув голову, Костас увидел свидетельницу. – Привет, – солнечно улыбнулась ему девушка. – Привет, – Троцкий протянул ей руку. – Костас… Ну, то есть Костя. Свидетельница перехватила пластиковый бокал с шампанским в левую руку, освободившейся правой церемонно ответила на рукопожатие. – Инга, – представилась она. Ее рука была мягкой и горячей, а средний палец украшал перстень с белым коровьим черепом из серебристого металла. Перехватив взгляд Троцкого, девушка пояснила: – Я не сатанистка, не бойся. Просто украшение такое, в свое время в Киеве купила. «Macabre Gadgets», они очень любят использовать инфернальные мотивы. – Ага… – Троцкий сделал вид, будто что-то понял в последней фразе. – Ты только им, – он кивнул на жениха с невестой, – не говори про гильотину. – Конечно, – снова улыбнулась Инга. – А ты почему не пьешь? Испытывая вполне понятное, но обычно несвойственное ему смущение при разговоре с красивой девушкой, он пожал плечами. – Если не пить на свадьбе, умрешь от скуки, – сказала Инга, протягивая ему свой бокал с искрящимися в лучах осеннего солнца пузырьками. – Угощайся, я не заразная. – А если я?.. – спросил Костас, принимая бокал. – Значит, вместе будем лечиться, – засмеялась девушка. Морщась от ударивших в нос пузырьков, он подумал над тем, что могло означать или не означать это «вместе». Тут с моста закричала невеста, призывая свидетелей: – Инга! Юра! Идите к нам! Будем фотографироваться! – Зовут, – улыбнулась Инга, принимая обратно пустой бокал и поправляя ленту с надписью: «Свидетель». – Черт! С недавних пор совершенно не люблю фотографироваться… Но надо исполнять долг подружки невесты, раз назначили. Я пошла! – Еще увидимся, – сказал Троцкий.