Инга престарелой черепахой плелась со скоростью сорок километров в час. Из окон обгонявших ее по полосе общественного транспорта автобусов на нее ухмылялись пассажиры. В кои-то веки они оказались в более выигрышном положении, чем эта забравшаяся в кабриолет богатая ведьма с загаром из солярия. Ну и плевать. Торопиться ей все равно некуда. Льда на засыпанном солью асфальте не было, но разгоняться на скользкой от влаги дороге Инга все же боялась. Подозревала, что совсем немного надо, чтобы машину на летней резине раскрутило на шоссе, как винт взлетающего вертолета. По КАДу, где гоняют на скорости сто пятьдесят всякие самоубийцы, она ехать не решилась, потихоньку докатилась до Дунайского и свернула направо, в сторону Обухова. Оказалось, зря. На перекрестке с Московским проспектом опрокинулся и заблокировал движение тащивший пухто металлолома «КамАЗ». К счастью, Инга хорошо знала этот район. Через неприметный «карман» она нырнула во дворы новостроек. Плутая по нечищеным проездам, почувствовала, что беспокойство, застрявшее у нее в груди с момента, как она отъехала от таунхауса Зарайского, иррациональным образом материализовалось в желание выпить большую чашку горячего кофе с молоком. Утром Инга проспала и, опаздывая, позавтракала прямо как в научно-фантастических романах – одной таблеткой. Маалокс. В последние дни она испытывала дискомфорт от сезонного обострения гастрита. Так что кофе сейчас совсем бы не помешал, чтобы согреться и немного прийти в себя. Инга вспомнила одно местечко, куда можно было заехать по пути, чтобы потом, с новыми силами, по Типанова, проспекту Славы и Бухарестской объехать пробку. Место, где Инга нацелилась выпить кофе, находилось на продуваемой всеми ветрами площади Победы, в цоколе одного из двух грязно-серых семидесятиметровых домов-«пластин», южных ворот города. Заведение называлось «Departure/Arrival» и представляло собой тесный диджей-бар с круглогодичной террасой, рамкой неработающего металлоискателя на входе, большими ЖК-панелями, дублирующими онлайн-табло прилетов-вылетов в Пулково, и деревянным полом такого цвета, будто на него кого-то вытошнило овсянкой. По ночам здесь заигрывали с хаусом и фанком, а по ЖК-панелям нон-стопом крутили эпизоды единственного сезона «Pan Am», клона-неудачника «Mad Men», про ретро-стюардесс. Этим летом Инга влюбилась в «Departure/Arrival», благо жила рядом. Ей нравилось прийти сюда к полуночи, пропустить пару шотов «егермайстера», наплясаться и потом приткнуться с последним «ягером» в уголке на террасе или просто на улице, на ограничивающих парковку бетонных блоках. Медленно остывать, глядя на круговерть машин на площади, на обелиск «Городу-герою Ленинграду», на взлетающие вдалеке внеурочные самолеты. Отдохнув, уйти к подсвеченным фонтанам и «танцующему» возле них памятнику вождю мирового пролетариата. Сдав на кабриолете назад, Инга осторожно припарковалась на импровизированной стоянке справа от круглосуточно работающего в режиме «просто бар» «Departure/Arrival». Чуть поодаль стоял отживающий свой век «Опель-Астра» хетчбэк без крышки люка на бензобаке. Инга заглушила двигатель, вытащила ключи из замка зажигания. Повертела в руках брелок, усмехнулась, но все-таки нажала на кнопку, включив сигнализацию. Эта штука работает с кабриолетом, ведь правда? На всякий случай она решила, что не станет выпускать дорогой, принадлежащий не ей автомобиль из поля зрения. На террасе, укрытой от ветра и обставленной тепловыми пушками, было не так и холодно, а уж в сравнении с ездой на машине с опущенной крышей – просто жара. В качестве резерва на спинках стульев висели разноцветные клетчатые пледы, ждущие, чтобы в них кто-то закутался. На минутку Инга скользнула в темное помещение бара, тепло улыбнулась полузнакомому – молодому, но уже с сединой – бармену. – Добрый день. Один американо, пожалуйста. Я подожду на террасе, хорошо?.. Да, молоко подогрейте, пожалуйста… Вот, сдачи не надо… Кофе подоспел быстро. Завернувшись в плед, Инга обеими руками обхватила кружку и потягивала американо маленькими глотками. К нему бы еще шавермуху, приготовленную сирийцем из безымянного ларька на Лиговском, расписанного не то политическими лозунгами на арабском, не то аятами… Обжигалась, шмыгала оттаявшим носом, слушала льющийся из аудиосистемы лаунж. За неимением других развлечений пыталась разглядеть сидевшего в самом углу террасы парня с темной щетиной на симпатичном лице. Тот даже не дотронулся до пледа. Анитфриз добавлен в его кровь, что ли? Так и сидел в своей черной куртке, из-под которой торчал замятый капюшон худи. Тыкал пальцем в экран мобильника. Уже тогда ей показалось, что парень на кого-то похож. На рок-звезду со снимка Корбайна, поняла она, когда пятнадцать минут спустя парень догнал ее на улице. – Девушка! – окликнул он ее в тот момент, когда «BMW» квакнул выключенной сигнализацией. Инга развернулась, дожидаясь парня. Он приближался быстро. Его губы шевелились, словно он разговаривал по телефону через невидимую гарнитуру. – …Поздно вечером он говорит подруге, что зимой лучше всего на юге; она, пристегивая чулок, глядит в потолок… Его слова звучали глухо и будто бы в ломаном ритме. И вроде как в рифму. Это что, стихи? У него такая дурацкая манера знакомиться? Даже не смешно. – …В этом году в феврале собачий холод. Птицы чернорабочей крик сужает Литейный мост. Туча вверху как отдельный мозг… Беззвучно взорвалась брошенная в лицо Инге граната. Лязгнули зубы, и вспыхнувшую болью скулу своротило набок. Ингу бросило на землю, задницей прямо в кашу из подмерзшей воды и подтаявшего снега. Ничего не соображая, она схватилась за скулу. Как же больно… Но будто бы всё на месте… А кровь? Инга в испуге взглянула на ладонь. Крови нет. Что же это взорвалось?.. Ее ударили, поняла вдруг она. А через пару секунд сквозь окутавший сознание туман Инга услышала, как взвыл двигателем дорогой, принадлежащий не ей кабриолет. 3. Вперед, бодхисаттва! От прочитанной эсэмэски его тряхануло, что хоть замеряй по шкале Рихтера. «Это как сунуть в рот пистолет, спустить курок и остаться при этом живой». И вот как можно ответить на такие стихи в прозе? Жека, во всяком случае, не знал. Разве что занести ее номер в черный список. Тот случай, когда молчание – лучший ответ. * * * Сработал рефлекс прямо как у гребаной собаки Павлова. Или у ребенка, увидевшего в витрине магазина сверкающую игрушку. Стоило Жеке взглянуть на эту тачку – красный кабриолет «биммер» по-пижонски или по-идиотски не по сезону с опущенной виниловой крышей – и захотелось ощутить под руками его эргономичный руль, дорогую кожу салона, поймать ощущение скорости. «Ветер в харю, а я шпарю!» – с подложкой в сто семьдесят ударов в минуту – и уже все равно, что центр города, белый день, люди кругом, а авто приметное. И наплевать, что говорили те монахи про ответственность за свои действия. Проще, конечно, подойти к хозяйке и попросить прокатиться – как в детстве на велосипеде, «один кружочек, ну, пожалуйста» – так ведь не даст. А ведь раньше он думал, что клептомания – это выдумка, нехитрая уловка воров, чтобы легко отделаться, если заловят на магазинной краже, и психотерапевтов, чтобы было на чем деньги зарабатывать. И вот теперь сам туда же. Занесло его в «Departure/Arrival». Вязкое, как трясина, утро высасывало все силы, навалившись на грудь, не давало подняться. Спи дальше, чувак, выдувая изо рта звуки вроде «х-хру-псщ-щ». Жека раз за разом выключал будильник на все том же купленном у Хариуса поддельном, регулярно подвисающем, как торчок в абстяге, айфоне, и снова проваливался в бездонную яму сна, чтобы через десять минут снова вздрогнуть от поставленной на звонок «Smells Like Teen Spirit». Что и говорить, всю лучшую музыку написали те, кто уже лежит в могиле, думал Жека, разлегшись под одеялом. Наверное, каждая песня, которую люди будут слушать, пока есть на свете FM-диапазон, mp3 и винил, забирает у ее автора год-другой жизни. Записал «Nevermind», еще через пару лет «In Utero» – и всё… Тик-так, тик-так, время вышло, пиши записку, хватай дробовик и ковыляй в гараж… Полчаса спустя он наконец кое-как пришел в полубодрствующее состояние после ночного шестисерийного марафона «Подпольной империи». Невозможно оторваться, конец сезона. Взглянув на часы, Жека подскочил на тахте, как ужаленный в задницу. Как так получилось, что он опаздывает? Жека натянул купленные на голландских распродажах синие, с потертостями, чуть мешковатые джинсы и оттенка выстиранного черного кенгуруху с черепом в шлеме авиатора на груди, на ноги – «гриндерсы» из как бы поколупанной от старости черной кожи. Осенняя обувка, которой вполне хватает, чтобы пережить зиму в салоне личного автотранспорта, проверено. Черная гортексовая куртка с капюшоном и подкладкой, окрашенной в цвет «коммерческого» камуфляжа, эшеровский узор составлен из перекрывающих друг друга силуэтов белых, серых, черных и красных боксеров, замерших в разных стойках. Можно вывернуть куртец наизнанку и так и носить. Жека пригладил рукой короткие волосы. Почистит зубы и побреется потом, когда вернется. Он вспомнил, что еще на выходных собирался поменять постельное белье, да так и не собрался. Ладно, успеет… Сгреб с тумбочки ключи от квартиры и машины, проверил в кармане бумажник, права с техпаспортом, захлопнул за собой дверь и бегом бросился вниз, будто спикировал на бомбардировщике. На улице было так мерзко, словно это была не Земля, а другая планета, где прилетевшие колонисты только-только начали процесс терроформирования, но, как стало хватать кислорода для дыхания, всё забросили. Надоело. Или лень одолела. И теперь здесь всегда тучи, дождь, превращающийся в снег, снег, превращающийся в дождь, и соляная каша-малаша под ногами. Прямо все пятьдесят оттенков серого, только без миллионеров, на всю голову прибитых на почве БДСМ. И даже не радует, что февраль – самый короткий месяц в году. Самый короткий и оттого, наверное, – самый лютый. Во дворе оказалось, что какой-то залетный урод запер Жекин «опель» своим черным «паджериком» такого мрачного вида, будто его салон обит человеческой кожей, а под задним стеклом лежали высушенные детские скальпы. Пришлось выезжать через газон. Жаль, не оказалось с собой гвоздя, чтобы, процарапав тачку, объяснить залетному всю его неправоту. Как шахматист, у которого из фигур остался только конь, перестраиваясь из ряда в ряд, Жека пытался гнать по улицам с плотным движением. Тут на айфон упала эсэмэска. Не отрываясь от дороги, он краем глаза глянул на экран. От нее. Писала, что рейс по погодным условиям задерживается. У них там снегопад. Вот и все, встречать ему пока некого. В аэропорт можно не торопиться. Жека сбросил скорость. Но не возвращаться же домой. К незаправленной кровати, к немытым тарелкам и чашкам в раковине, к рассыпанным на полу кухни сухим макаронам-ракушкам, на которые он сегодня болезненно наступил босой ногой. К раскиданным без коробок дискам от «плэйстейшн» и к мусорному ведру, содержимое которого стоило выкинуть хотя бы пару дней назад. Жека давно заметил, что, где бы он ни жил, свалка всякий раз переезжает за ним. Куда податься в четверг поздним утром, когда все знакомые, ведущие антисоциальный образ жизни, еще отсыпаются, а те, кто выполняет функцию благопристойных граждан, уже на работе? Приткнуться где-нибудь да похрючить прямо в машине? Или, наоборот, заехать в кафе и влить в себя серьезную порцию кофеина? Силы ему понадобятся, день обещает быть длинным. Тут Жекина память и выдала ему «Departure/Arrival». Как оказалось, совершенно зря. Ну и что теперь, носить с собой хрустальный шар и каждый раз в него зырить? Фью привел его в это заведение совсем недавно, когда Жека в начале января вернулся из Европы. Они пошли туда, чтобы отметить Старый Новый год. Настроение что-либо праздновать у Жеки отсутствовало, денег тоже было кот наплакал, но от Фью, если он вдруг докопался, не отвяжешься. Внутри они познакомились с двумя девчонками в униформе бортпроводниц авиакомпании «Россия». – Нет, это не для ролевых игр… Мы и в самом деле стюардессы, только работу закончили, – с улыбкой, потягивая из бокала оранжевую смесь апельсинового сока и водки, ответила на невысказанный вопрос Фью одна из них, Алёна. – Ага, как прилетели, сразу сюда и рванули, – подхватила ее подруга. – Стресс снимать. – А что такое? – тут же соорудил заинтересованное лицо Фью. – Из Амстердама возвращались, так швыряло из стороны в сторону. Постоянно на пассажиров падали. Я такую турбулентность еще никогда не видела, а уже семь лет стюардессой летаю. Услышав про Амстердам, Жека помрачнел. – А что, твой друг летать боится? – спросила Алёна у Фью вроде бы на ухо, но так, что Жека ее услышал. – Нет, – так же громко ответил Фью. – Просто ему в Амстере недавно сердце разбили, до сих пор кровоточит. – Ой, а у меня дома есть зеленка с бинтом, – сказала Алена. – Может, мне позвать твоего друга к себе? – Да я был бы только рад. Раньше такой веселый парень был, а теперь сидит как сыч… Жека не стал дослушивать их разговор. Сбежал к стойке бара, где планомерно напился, кивая головой в такт игравшей музыке… До «Departure/Arrival» было недалеко, днем там обычно спокойно, есть вайфай. Бонусом – онлайн-версия пулковского табло прилетов-вылетов. Сиди хоть весь день и жди, когда загорится на экране строчка, что приземлился рейс FV4165. Пока пассажиры пройдут паспортный контроль, пока получат багаж, он уже будет в аэропорту, ехать тут всего минут десять. А прямо сейчас – вкусный итальянский кофе, примодненный лаунж из колонок, прохладная пустая терраса. Каждый день проводите какое-то время в одиночестве, советует Далай-лама. Все бы, наверное, и получилось, как Жека планировал, если бы в бар не занесло эту белобрысую на красном баварском моторе. Он увидел ее, выходящую из тачки, еще на улице. Высокая, стройная, лицо не разглядеть из-за намотанного вокруг шеи в несколько слоев шарфа. Джинсы, черный, явно мажорный пуховик, как и всякие теперешние дорогие шмотки успешно притворяющийся копеечной, с засаленными рукавами курткой из тех, что охапками висят в «Спортмастере». Потом, когда девушка оказалась на террасе, Жекины глаза будто включили зуммирование и перенастроили резкость. И сразу стало видно, что девушка симпатичная, несмотря на детали: худые ноги, кажущиеся многочисленными углы локтей-коленок и платиновые волосы, чересчур короткие по вискам. Вспомнилось, как дед Стас говорил про таких: «Ну и фрукта». В режиме «макро» Жека разглядел девушку уже возле машины, когда она обернулась на его оклик. Неровная асимметричная челка, спадающая на голубые глаза, прямой нос, мелкие темные точки засохших на лице брызг дорожной грязи. При определенных обстоятельствах и с целым и невредимым, а не разодранным в клочья, как у него, сердцем с такой не грех попрактиковаться в искусстве поцелуев. А потом, в качестве неявного извинения глухо декламируя «Просыпаюсь по телефону, бреюсь…» Бродского, он ударил обладательницу «BMW Z4 M» в скулу. Не всегда то, что мы хотим, действительно нам нужно. Подхватил выпавший из рук девушки брелок с ключами, открыл дверцу, уселся. Вот черт! Поверхность сиденья была сырой от дождя, как в городском автобусе с протекающей крышей. Джинсы, а за ними и трусы почти мгновенно впитали ледяную влагу, что не добавило ни уюта, ни хорошего настроения. Не иначе, знак, что он в очередной раз подпортил себе карму… В тот декабрьский вечер, разбив клюв этому Лукасу и уйдя, вздрагивая от ярости и злости, он познакомился в кофешопе «Free Adam» в Красных Фонарях с двумя буддистскими монахами. Расслабленные молодые бритоголовые парни походили бы на скинхедов, если бы не их азиатские физиономии и красные тоги, и достигали просветления, используя допинг. Сначала это насмешило Жеку, но после стафа он подсел к азиатам и завел разговор в надежде, что хоть малая часть благодати, снисходящей на монахов, коснется и его. По-английски монахи говорили с ужасным акцентом и вообще херово, но спустя пару часов и пару кофешопов они шли по улицам, хлопали Жеку по плечам и громко повторяли: «Гуд экшен – гуд карма, мэн! Бэд экшен – бэд карма!» Жека время от времени убегал вперед и орал двум этим просветленным челам в тогах, «конверсах» с Бэтменом и вязаных шапках с ушами, помпонами и с надписью «Amsterdam»: «Вперед, Бодхисаттва! Вперед! Нам с тобою пора в ресторан!..» Потом один из монахов, с подсвеченным красными витринами лицом, пытался безуспешно договориться с украинской проституткой, косящей под чешку: «Гуд блоуджоб – гуд карма, герл!» Как там говорил их начальник, Далай-лама? «Проживите достойную жизнь, чтобы потом, в старости, вам было что вспомнить». Еще чуть позже, стоя напротив магазина женского белья, в окнах которого светилась искусственная елка, украшенная гирляндой и гламурными розовыми стрингами из последней коллекции, они раскурили очередной джойнт, оказавшийся, без сомнения, самой крутой штукой во всех этих грязных райских садах. Выдыхая сладковатый дым, монахи продолжали твердить про «гуд карма». Когда Жека проснулся утром в своем номере, сидя на унитазе, в голове его продолжало крутиться это заклинание: «Гуд экшен – гуд карма!» Действительно, без хорошей кармы он бы никогда не вполз вчера ночью на третий этаж отеля.