Неожиданно в часовне становится темнее. Я поднимаю глаза на перекрывшего выход мужчину в развевающемся плаще. Он молча глядит на меня. Я смотрю в ответ, и часть меня кричит, что надо бежать, что он может оказаться как Корби, но у меня нет никаких сил бороться. – Вы в порядке, келари? – Голос мужчины рокочет по комнатке. Я немного смелею из-за того, что он назвал меня госпожой. Почтительное обращение может значить, что меня не обидят, – слабая надежда, но хоть какая-то. Я с трудом поднимаюсь. От движений часовня кренится. Я судорожно вдыхаю и пытаюсь удержаться за стену. Он шагает, разбрасывая плащом текучие тени, и быстро идет ко мне. – Я провожу вас домой, – говорит, подставляя руку под мой локоть. Домой. Я поднимаю глаза на своего помощника и узнаю шрам от губы к подбородку. Этот человек встретил меня с оружием в руках в ту ночь, когда я провожала раненого парня. Я киваю. Мы вместе покидаем часовню, спутник ведет меня прямиком к Западной дороге. Я тяжело висну у него на руке и не отрываю глаз от брусчатки улиц, квартал за кварталом. Он останавливается перед самым поворотом на конюшни. – Сможете сами пройти оставшийся путь? Я прикидываю расстояние. Придется преодолеть две длины манежа и всю первую постройку, чтобы добраться до своей комнатки. Стойло Фалады намного ближе. Мой сопровождающий не хочет ступать в королевские конюшни, где постоянно ходят солдаты, а я, в свою очередь, не желаю показывать, где именно живу. Он и так знает больше необходимого. Я прерывисто вздыхаю и киваю: – Справлюсь, – заверяю его. – Спасибо, кел. – Пожалуйста. Я иду вперед, стараясь держаться ровно. Добравшись наконец до Фалады, нахожу силы только на то, чтобы закрыть дверцы стойла, прежде чем утонуть в сене в уголке. – Алирра, как ты? – Огромный карий глаз пристально глядит на меня с расстояния в локоть. Я протягиваю руку и опускаю ладонь белому на щеку. – Нормально, Фалада. Просто устала. – Где ты была? – Голос у него ломкий от тревоги. – Говорить безопасно? – Тебе можно говорить повсюду, – отвечает он. – Только мне нужно остерегаться. – Да. Я склоняю голову к стене и вдыхаю запахи лошадей, пота и налитого солнцем сена. – Я пошла, как обычно, следить за гусями, – рассказываю белому. – Корби отвел их на дальнее пастбище. Когда я пришла, он подошел ко мне и… Я испугалась, взбрыкнула, как жеребенок, что ли. Ударила его посохом. А потом убежала и потерялась, меня нашли люди из охотничьего отряда и вернули в город. Договорив, я еле дышу, будто у меня навсегда кончился воздух, весь ушел на этот короткий рассказ с его утаенной правдой. Фалада вздыхает, и в этом тихом звуке я слышу все не рассказанное мной. – Дитя, – лишь отвечает он тихо. Следующим утром, едва проснувшись, я мрачно осознаю: человек со шрамом приказал за мной следить. Устало тру лицо. Других объяснений нет, разве что воля самого паренька, которому я помогла, но это кажется не слишком вероятным с учетом его юного возраста. В любом случае нет сомнений в том, что человека со шрамом позвал тот уличный бродяжка, которого я заметила у часовни. Я гляжу через стойло на задремавшего с поджатой ногой Фаладу. Кем бы ни был тот парень, в чем бы ни преступил закон, беспокоиться об этом поздно. Я заставляю себя встать. В груди болезненная тяжесть, в горле саднит. Трижды за ночь я просыпалась от кашля. Но больше пропускать работу не стоит. Сальвия крепко обнимает меня, едва завидев в дверях общей комнаты. Я застываю, удивленная и растерянная, и она отступает с тихим смешком. – Как хорошо, что ты в порядке, – говорит она и ведет меня к столу, где ждет миска с кашей. Я сижу над едой и смотрю на то, как Сальвия старается не смотреть на меня. Она хмурит брови, и в наконец поднятых на меня глазах блестит тревога. – Где ты была? – Голос у нее тихий и мягкий. – Я… – Не представляю, что из всей правды можно рассказать и подберутся ли вообще слова. – Корби вернулся с гусями один. Мы илакини. Я качаю головой, и она пробует снова: – Мы боялись за тебя. Ясень и Рябина ходили искать на пастбище. Потом из дворца долетело, что ты больна и вернешься позже. Я киваю: – Приболела. – Корби ничего не объяснил, сказал, будто упал и поранился. – Он меня… недолюбливает, – говорю я, понимая, какое дикое выходит преуменьшение, как ничтожно мало это слово говорит о тьме, пролегшей между нами. Пробую иначе: – Я боюсь. Сальвия хмурится: – Он поднял на тебя руку? Да. Нет. Я ведь не стала ждать и смотреть, а ударила сама. – Скажи, – говорит Сальвия тем же голосом, каким однажды спрашивал Ясень: «Кто тебя толкнул?» Я смотрю на нее, и часть меня хочет рыдать из-за этих слов, из-за кроющейся в них заботы. – Корби, – начинаю неуверенно, – он схватил меня за волосы. Я не знала, чего от него ждать. Поэтому ударила его посохом и убежала. – Ясно, – отвечает она мягким от злости голосом. – Я попрошу Дуба и Ясеня поговорить с ним. Я вздрагиваю: – Но… – Да, Терн, так надо. – Она тянется через стол, накрывает мою руку своей и ласково сжимает. – Корби решил, что ты здесь одна, беззащитная. Легкая добыча. Он неправ, и кто-то должен ему все объяснить. Это не обернется новой бедой для тебя, обещаю. – Спасибо, – шепчу я. – Что-то еще? – уточняет она. – Мне нужно еще что-то знать? Я мотаю головой: – Нет. Только я не понимаю… Корби сразу меня невзлюбил. Не представляю за что. Сальвия хмурится: – Отец Корби – верин, а вот мать – служанка, как мы с тобой. Он ненавидит отца за то, что тот бросил его здесь. Может быть, и тебя не любит потому, что ты верия. У тебя было то, чего он лишился. – Его отец верин? – повторяю я, пораженная, что родитель Корби оказался лордом. – Да. Я смотрю, как крепкая мозолистая рука Сальвии укрывает мои едва загрубевшие от труда ладони. – Но я же работаю. Я теперь тоже прислуга. – Ненависть очень странна, Терн. Мы не всегда понимаем ее причины. Ты здесь, но ты все еще верия, и о тебе все еще спрашивают из дворца. Я резко поднимаю глаза. – Спрашивают. Мы… – она кивком показывает на всю общую комнату, – мы о тебе не говорим. Отвечаем только, что хорошо трудишься и что учишь менайский. Но другие следят за тобой и докладывают что-то. Ты должна это знать. – Кто? – сдавленно говорю я. – Кто спрашивает? – Думаю, что оба – и принц, и принцесса. Я киваю. Что ж, это, во всяком случае, не удивляет. И по крайней мере король за мной не следит. – Спасибо, – бормочу я так тихо, что слова едва ли долетают до нее, но в ответ она еще раз мягко стискивает мне руку и встает. – Пойду поговорю с Дубом и Ясенем. Обязательно доешь весь завтрак. – Доем, – обещаю я и заставляю себя приняться за кашу. После еды я беру с собой Фаладу прямо к гусиному сараю и держусь рядом с ним, пока Корби выгоняет стадо. Со стороны тот ничуть не переменился, только на щеке поджившая ссадина и на скуле выцветший до желтого синяк. Но едва он смотрит на меня, как в его глазах я вижу брата. От этого взгляда из груди выбивает дыхание и горло пересыхает так, что пропадает голос.