Двери сомкнулись. Лифт загудел, поднимаясь вверх под аккомпанемент сдавленных рыданий. Я оперся на поручень: – Она не сказала, для чего собственную квартиру разгромила? – Ничего она не делала. Наверное, просто забыла дверь запереть, и местные мальчишки доделали остальное. Что объясняло пропажу антидепрессантов. Наверное, маленькие засранцы в это самое время пытались от них заторчать. Дзынь. Мы вышли. Женщина осталась стоять, где стояла, и лифт снова унес ее. Я показал на коридор: – Палата в самом конце. Кровать, стоявшая рядом с кроватью Хитрюги, была украшена цветами и воздушными шариками. У Хитрюги на тумбочке только бутылка газировки и экземпляр Скоттиш Сан. Заголовок во всю страницу: «ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ ПСИХОЛОГ, ОН ЖЕ СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК, ОБВИНЕН В СОВЕРШЕНИИ ШЕСТИ ИЗНАСИЛОВАНИЙ» – над фотографией улыбающегося доктора Дочерти. Правый глаз Хитрюги закрывала марлевая повязка, лицо более худое и обвисшее, чем обычно, все в синяках и шрамах. На нем был «ночной прикид», купленный нами в супермаркете вчера вечером. На груди отфотошопленная кошачья морда в стиле постера Обамы две тысячи восьмого года. Хитрюга поморгал здоровым глазом. Нахмурился: – Ничего не принесли, даже сраной открыточки с пожеланием выздоровления, а у этого ублюдка, – ткнул пальцем на лежавшего без сознания парня на соседней кровати, – как на предвыборной компании у Клинтон. Я присел на край кровати. Элис наклонилась, обняла Хитрюгу, да так крепко, что он даже вздрогнул. Потом залепила ему поцелуй в щеку: – Я так рада, что с тобой все в порядке! Выглядишь ты… ужасно. – Спасибо. – Нет, серьезно, просто неважно. Как будто тебя газонокосилка переехала. Ты хорошо себя чувствуешь? Он поднял плечи к ушам: – Нет. Через спинку соседней кровати был перекинут полосатый халат. Мы, конечно, вернемся до того, как парень придет в себя, а если нет, то возникнут проблемы. Схватил халат, бросил Хитрюге: – Давай, человек без друзей, собирайся – пойдем в гости. – Да пошел ты… Я вытащил из кармана маленькую кожаную коробочку и бросил ее на кровать: – Тебе это тоже потребуется. Он взял ее. Открыл крышку, уставился одним глазом на лежавшее внутри удостоверение: – Почему ты взял мое… – Потому что – вот почему. Давай поднимайся! Мы помогли ему встать с кровати, всунули руки в рукава халата. Халат был размера на три меньше, на животе не сходился, но ничего другого не было. Я позаимствовал у соседа клетчатые тапки: – Это тоже надень. Клетчатые шорты, которые были в комплекте с футболкой, выше колен Хитрюги не поднялись. Ноги в лиловых рубцах и белых нашлепках лейкопластыря. Он прижал удостоверение к груди: – Куда мы идем? – Увидишь. Вошли в лифт. Плачущей женщины не было. Поехали на верхний этаж. Хитрюга провел рукой по вышивке на халате: – Я… Спасибо. – Для меня то же самое сделаешь. Элис кивнула: – Все за одного. Лифт жужжал и клацал. Он поморщился: – Меня скоро выпишут. Дали пачку антибиотиков и болеутоляющее. Смотрите, чтобы вам лифт жопу не прищемил на обратном пути. – Хочешь в квартире остаться? Она оплачена до конца месяца, а Элис туда возвращаться не хочет. Хитрюгу передернуло. – Ноги моей в Кингсмите не будет. На табло загорелась цифра десять, двери лифта раздвинулись, и мы вышли в пентхаус. Никакого тебе потрескавшегося линолеума, склеенного клейкой лентой, – сплошь ковровое покрытие, вазы в цветах и пристойные картины на стенах. Очень тихо и эксклюзивно. Из коридора доносился запах чеснока и масла. Хитрюга шмыгнул носом: – Черт возьми, очень даже неплохо, вам так не кажется? – Это ты получаешь, если у тебя нет медицинской страховки. Молодой качок, сидевший на ресепшене, улыбнулся нам, удивленно поднял брови и наклонил голову к плечу: – Простите, но этот этаж зарезервирован для частных… – Полиция. – Я помахал у него перед носом просроченным удостоверением. – Здесь у вас лежит пациент, некая Мэви Керриган, огнестрельное ранение и выдавленный глаз. – А-а… – Потянулся к телефону. – Наверное, мне следует… – Наверное, вам не следует. – Я наклонился к нему, он отшатнулся. – Где она? Он показал пальцем куда-то за спину: – Восемнадцатый номер. Я поковылял в конец коридора, Хитрюга и Элис шли вслед за мной. Комнаты по обеим сторонам коридора напоминали скорее гостиничные люксы, чем больничные палаты. В каждой мягкий уголок с диваном и кофейным столиком, телевизор с плоским экраном, станция для айпода, окно от пола до потолка и узкий балкон. Большинство обитателей сидели за обеденными столами и ели свой ланч – не знаю, что им на этот раз послал Господь, – любуясь видом на город. Пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый. И – самый последний. Восемнадцатый. В коридоре стояли двое мужчин. Один с рыжим хвостом, торчащим из-под повязки на голове, два громадных синяка вокруг глаз. Другой маленький крепыш, вся голова в мелких шрамах под короткой щетиной. У этого был только один синяк, но зато он стоял на костылях, и нога была загипсована от бедра до кончиков пальцев. Джозеф и Френсис. Френсис кивнул: – Инспектор. – Френсис. Джозеф криво улыбнулся: