12 Бело-синяя лента с надписью «ПОЛИЦИЯ» трепыхалась на ветру, издавая слабое рычание, похожее на то, когда пальцем проводишь по зубцам расчески. Место, где было совершено преступление, с трех сторон было окружено поросшими кустарником пустошами и примыкавшим сзади куском леса, возвышавшегося темно-зеленой стеной. Небо напоминало громадный кусок гранита. Плети высокой травы раскачивались под порывами леденящего ветра. Я повернулся к ветру спиной, закрыл ухо ладонью: – Нет… нет… послушай, мне нужен доступ к письмам Потрошителя. Насколько трудно это организовать? Из трубки донесся громкий тяжелый вздох. – Ты серьезно? Вот приди сюда сам и посмотри. Толпа – как на рождественской распродаже. Помнишь, «В поисках утраченного ковчега», последняя сцена? Вот и у нас что-то вроде этого. – Еще один громкий вздох. – А в других следственных группах спрашивал? – Да ладно тебе, Вильямсон, а кто бы еще меня на тебя вывел? Они этих писем в глаза не видели. Проход к месту преступления перекрывала одна из свалок развалившихся от старости и побитых полицейских машин. Скрываясь от ветра, в одной из них охранную службу несла пара полицейских. – Ну, я просто не знаю, что тут можно сделать. Я же не Санта. Не могу же я, как по волшебству, притащить тебе эти письма. Я даже не знаю, где они, черт бы их побрал, находятся. – Спроси у Симпсона. Он должен знать. – Послушай, я же тебе сказал, здесь просто… – Подожди секунду. Я прижал телефон к груди и постучал в окно машины. Сидевший за рулем парнишка перестал жевать, окно поползло вниз. Ого, да ему голосовать еще рано, а не то чтобы кого-нибудь арестовывать, особенно с такими-то жидкими усишками и усыпанным прыщами лбом. Усталые глаза и безвольно опущенные вниз уголки рта. По всей груди защитного жилета крошки от пирожного. Еще раз откусил от того, что там у него находилось в бумажном пакете из кондитерской, промычал с набитым ртом: – Прости, приятель, тут закрыто. Пройди в другом месте. Я склонился над крышей машины. Посмотрел на него пристально: – Во-первых, констебль, я не ваш «приятель». По всей видимости, этот тон голоса ему хорошо запомнился из предыдущих промывок мозгов. В одно мгновение он выпрямился и уронил под ноги бумажный пакет. Краска залила его лицо, щеки вспыхнули, даже кончики ушей покраснели. – Простите, сэр, я не хотел… – Имя? – Хилл, сэр… э-э-э… Рональд. Я не… – Во-вторых. Мне абсолютно наплевать, сколько вы здесь сидите. Вы офицер полиции, черт возьми, так что будьте любезны выглядеть соответственно. Вы форму позорите. В-третьих. – Я ткнул пальцем в сторону Элис и Хантли. – Извлеките свою задницу из машины и сопроводите их на место преступления. Выполнять, констебль. – Есть, сэр, простите, сэр. – Стал выбираться из машины, нахлобучивая на голову фуражку. – Сюда проходите, и… – Документы у них проверь сначала! * * * Элис повернулась, посмотрела на меня: – Тебе это понравилось, да? Оглянулся. Констебль Хилл стоял по стойке «смирно», спиной к нам, и охранял проход к месту преступления, как будто от этого зависела его собственная жизнь. – Ничего не мог с собой поделать. – Могу больше не быть офицером полиции, но это совсем не значит, что я не могу позабавиться, вселяя страх божий в ленивых констеблей. Подразделение по изучению мест преступлений организовало специальный проход, ограничив его бело-синей лентой, хрустящая от мороза желтушная трава затоптана. Тропинка, извиваясь, шла по площадке и, сделав финальную петлю, приводила к внутренней зоне, огороженной черно-желтой лентой с надписью «МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ. ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН». По ней была рассыпана горстка желтых треугольных флажков, каждый маркирован особой буквой с номером. Хантли остановился, выпятив грудь, расправил плечи и повел носом слева направо, как будто вынюхивал что-то: – Понятно… – Сорвался с места и помчался по затоптанной тропинке, все время при этом принюхиваясь. Я сунул руки в карманы: – Вряд ли смогут отыскать оригинальные письма Потрошителя. По всей видимости, в архивах полный бардак. Никто не знает, что в какой коробке хранится. Ты уверена, что не сможешь работать с ксерокопиями, которые тебе дал Джейкобсон? Элис сморщила верхнюю губу: – Их так часто копировали, что ничего прочитать невозможно. Мне нужны оригиналы. Я хочу потрогать чернила на листе бумаге, почувствовать вес, который он вкладывал в каждое слово, каждый росчерк пера, я хочу ощутить то, что ощущал он. Мне нужно все, что не исчезло и не было повреждено. – Она отвернулась и стала наблюдать за Хантли, нырнувшим под ограждающую ленту. – А тогда, восемь лет назад, вы обнаружили что-нибудь? – Исследовали все письма и конверты, но ничего не нашли. Все шесть были проштемпелеваны в Олдкасле. А отпечатки пальцев, которые удалось обнаружить, принадлежали журналисту, которому эти письма были направлены. Остались только слова. На мгновение показалось, что она хотела еще что-то сказать. Но она просто сунула руку в кожаную сумку и достала из нее картонную папку и пакет. Раскрыла папку: – Фотографии. – И протянула мне пакет: – Это тебе. Специальный комплект, к расследованию. Доктор Константайн для каждого приготовила. Взял пакет. Порылся. Неплохая фотокамера, маленькая, но с высоким разрешением, с объемной картой памяти. Пять пар синих нитриловых перчаток в индивидуальных стерильных упаковках. Пакеты для улик. Линейка. Блокнот. Листок с инструкциями. И смартфон. Вытащил его, покрутил в руках: – Можно, догадаюсь? Это чтобы меня мониторить и передавать по GPS информацию о том, где я нахожусь и что собираюсь делать? Элис удивленно посмотрела на меня: – Нет, это просто телефон. Чтобы делать звонки и загружать информацию на специальный сервер, видишь, там на боку щель небольшая, для телефонной карты памяти? А чтобы тебя отследить, хватит браслета на лодыжке. Нормально. Рассовал содержимое по карманам. Из-за ленты ограждения донесся рев Хантли: – Мне нравятся хорошие места преступлений. А вот это вот к ним не относится. Нет, вы только взгляните на все это, честное слово. – Он воздел руки к небесам. – Каждый, каждый, кто мог, включая их паскудных матерей, потоптался на этом месте и оставил после себя отпечатки следов. Почему, ну почему, почему, черт бы их побрал, они не положили здесь мостки? Все улики поставлены под сомнение. И как мне с этим со всем работать? – Он повернулся на сто восемьдесят градусов, выбрался из огороженной зоны и, с топотом и хрустом веток, скрылся в лесу. Вот тебе и хваленая команда экспертов – специально подобранные, годы практики, лучшие специалисты в своей области! Я нырнул под оградительную ленту, заметил место, где пролез, и похромал по высокой, до колен, траве к внутреннему контуру. Остановился. Посмотрел туда, где стояла Элис, снова обнимавшая себя руками: – Ты идешь? – Там нельзя ходить без специального разрешения. – Ты же слышала Хантли. Операция «Тигровый бальзам» все затоптала башмаками сорок пятого размера. Больше не осталось ничего, что можно поставить под сомнение. – Пошел обратно по хрустевшей под ногами траве. Остановился у ограждающей ленты. Открыл папку и вытащил фотографии. Они были те же самые, которые Джейкобсон показывал мне в машине, только цвета более яркие под солнечным светом. Пересмотрел их несколько раз и в конце концов определил то место, где должен был стоять фотограф. Встал туда, держа фотографии в вытянутой руке. Клэр Янг лежала головой в сторону того места, откуда мы пришли, кожа в венозных прожилках была похожа на мрамор. – Она умерла где-то в другом месте… Элис не двинулась с места, так и стояла за сине-белой лентой: – И что? – Я говорю, она умерла… Ты не можешь сюда подойти? Стоял и смотрел, как Элис пробирается к месту преступления. – Здесь крови почти нет. Он ее взрезал, сунул внутрь куклу и снова зашил. Тут вся земля кровью должна быть пропитана. И положение тела неправильное. – Но ведь нам известно, что у Потрошителя есть операционная комната, на видеодиске это было, и к тому же… – Давай придерживаться здравого смысла. Неусоб-Пятнадцать не притащил ее сюда с остановки, он ее принес. Иначе на дорожке были бы следы от волочения тела. – Я широко расставил ноги и взвалил воображаемое тело Клэр Янг себе на плечо. – Смотри. Кладешь ее в грузовой лифт. Спотыкаясь, несешь на плече по дорожке, пока не будешь уверен, что со стоянки вас никто не увидит. На дорожку ее не сваливаешь, так ведь? Совсем наоборот, поворачиваешься на девяносто градусов и уходишь с дорожки на какое-то расстояние. И потом бросаешь ее на землю. – Изобразил, как будто я бросаю тело на траву. – Голова ее будет смотреть в ту сторону, в направлении леса, а не от него. – Ну… а что, если он повернулся, а потом бросил ее на землю? Возможно.