Рублев подумал, что как раз организация смерти за пределами гостиницы — это задача куда менее сложная. И глаз посторонних меньше. Так что зря грузчик настолько категоричен в отрицании. — У кого есть ключи от дворницкой? У скольких человек? — Это. Ну, у Максима и у Юрки. Это наши дворники. Они через день посменно работают. Ну, и опять-таки запасные на вахте. Наверное, еще у директора есть. Но у него — от всего. — Ключи никуда не пропадали? — Нет, не пропадали. Но тут вот на вахте они висят так, что десять раз взять можно, и ни одна сволочь не засечет. Наверняка их и брали. Сняли дубликаты — и полный порядок. — А можно сделать так, чтобы в дворницкой поменяли замки? — спросил Комбат. — Только это надо сделать дня через три. Марков непонимающе поглядел на Комбата. А потом его лицо буквально расцвело озарением. — Так это ж запросто! — воскликнул он. — Я сам, лично, все там поломаю, чтобы наши потом заменили. — Отлично. И еще одно. Надо, чтобы новые ключи от дворницкой не появлялись на вахте. Понимаешь? И вообще, пусть только сами дворники знают, что у них там замок новый. К слову, а двери там как, надежные? — Ну, которая внутри, та плохонькая. Фанерная, на каркасе. А вот наружная — там полный порядок. Железная, наружу открывается, косяк усилен. Танком не выломаешь. — Вот и прекрасно, — улыбнулся Рублев. * * * Марков уходил, распираемый от собственной важности. Он пообещал, что сам лично договорится обо всем с дворниками. Еще он утверждал, что они точно непричастны ни к чему такому. Каждого из них он знал далеко не первый год, вместе было сделано немало дел и пропито немало денег. В целом такие мнения чаще всего бывали правильными. До пяти вечера Комбат занимался самым приятным делом, которое можно себе представить. Попросту — он не делал вообще ничего. В пять в дверь номера осторожно постучались. Как он и ожидал пришла Анна. Она повела себя с милой непосредственностью — чмокнула Рублева в щеку, сбросила туфельки и взобралась с ногами на кровать. — Наш сегодня — просто на конях, — сообщила она. — После своей находки он вообще как будто жить не хочет. И меня сегодня целый день не трогал. Вообще никак. Я пыталась с документами прийти, так ни в какую! Рычит, что занят, что не до меня. Совесть его мучает, что ли? — Не исключено, — пожал плечами Рублев. — Спятил он уже от страха, — поджала губки секретарша. Борису подумалось, что, будь он на месте начальника, к которому так относятся подчиненные, уволился бы сам. — А ты сегодня прямо ко мне? Даже домой не сходила, — усмехнулся Борис. — Домой я всегда успею, что там сделается? Благо я — женщина свободная и к семейному очагу не привязанная. Тем более что очаг этот весьма условный. Мамаша и отчим спят и видят, как бы это сбагрить меня куда-нибудь. Вплоть до прямых предложений поискать квартиру и съехать. — Купить предлагают? — Да откуда у простой российской секретарши деньги на покупку квартиры? Тем более в нынешней реальности? — Тоже правильно. И что ты планируешь делать? — Что? Ну, я думаю так: вот закончится вся эта сумасшедшая каша с Матросом — и я приступлю к поиску богатого жениха. Как считаешь, у меня есть в этом вопросе перспективы? — Да запросто! — вполне искренне ответил Рублев. — А что, девочка ты симпатичная. Стоит тебе только бровью повести в нужное время и в нужном месте — и все: требуемый экземпляр у твоих ног. Со всеми сопутствующими. — Я бы и тебя завоевать попробовала, — усмехнулась Анна, — но вижу, что ничего из этой затеи не выйдет. — Это еще почему? — удивился Рублев, который не считал себя искушенным в амурных делах. — Да так. Не надо тебе это. И игрушка красивая не нужна. Она нахмурилась. — А вот насчет того, чтобы не терять времени, пока ты здесь, я бы посоветовала. — Я и сам подумал о том же, — засмеялся Рублев. — Вот и не будем терять. Тем более что из гостиницы меня так и не уволили. Это означает, что меня могут убить через несколько дней. Очень веский повод не комплексовать и не миндальничать, ты не находишь? — Нахожу. Она стала спокойно расстегивать свой пиджачок. — Тогда иди сюда и не делай такой озадаченной физиономии. Я женщина современная и имею право быть не только совращаемой, но и совратительницей! Комбат вынужден был признать, что здесь равноправие допустимо. Потом они лежали в постели и разговаривали. Анна сказала: — Хоть себя убивай. — Дурацкая смерть, — ответил Борис. — И очень эгоистичная. Хочешь, историю расскажу? Просто из жизни знакомого врача. Давай! — сказала Анна. * * * Две таблетки. Четыре. Шесть. Где-то на десятой Андрей понял, что седуксен подействует куда быстрее, если таблетки жевать. Он попробовал, но ему тут же стало ясно, что без воды не обойтись: язык свело, нёбо пересохло и будто растрескалось, горький порошок застрял в глотке, вызывая тошноту. Пришлось плестись на кухню. Ноги были ватными, коленки подкашивались, но не из-за выпитого снотворного, а скорее от страха. Руки прыгали. Вода расплескивалась в раковину и даже мимо, однако стакан все-таки наполнился. Предсмертие должно было скоро начаться, очень не хотелось отдать концы на негостеприимном линолеуме кухонного пола. Андрей отправился назад, в свою комнату. Все, что осталось в коробке — примерно два десятка кругленьких белых забвений, — было заглочено одним приемом. Андрей буквально шваркнул воду о гортань — чтобы не захлебнуться, пришлось глотать. Ну, все. Свершилось. Он надеялся, что не врут источники, утверждавшие: после приема снотворного в лошадиной дозе человек умирает гарантированно и безболезненно. Сел в кресле поудобнее, откинул голову на высокую спинку, закрыл глаза. В висках появилось ощущение присутствия. Непонятно чего, непонятно зачем — просто изнутри на черепной коробке словно прорезался бархатный ворс. Мозгам стало как-то особенно уютно; уши заполнялись невидимой ватой, в глазах темнело, во рту надувался резиновый шарик — упругий и горький. Андрей еле успел ощутить страх перед надвигающимся мраком. Комната вначале сжалась и облепила его, как вторая кожа, а потом с тихим уханьем рванула прочь, оставляя за собой черноту. Тело раздулось и лопнуло, смешивая плоть и кровь с полным отсутствием всего, с абсолютным вакуумом. Только потом он вспомнит, что не видел ни туннеля, ни света в его перспективе, зато было ощущение голодной пасти впереди и ненасытной жадности того, кто эту пасть раскрыл в эту секунду в нескольких местах планеты сразу, — Андрей был не единственным умершим данного момента. Вспомнив же, он с невеселой улыбкой подумает, что это, видимо, оттого, что в итоге смерть оказалась фальшивкой — просто комой, даже не успевшей перейти в ту разновидность кончины, которую медики называют клинической. Андрей открыл глаза. Ответ окружающего мира походил на взрыв ядерной бомбы. Вначале был свет, который пробил Андрея и размолотил плоть с душою на перепуганные фотоны. Вслед за вспышкой пришел звук, опрокинувший в предвечный Океан и слонов, и черепаху, и все остальные опоры мироздания. Огромные децибелы топтались по размозженным останкам Андрея звонкими, как оцинкованные ведра, лапами. И наконец — ударная волна, которая все стирает с лица Земли, потом ей уже все равно и она превращается в чьи-то руки, поправляющие одеяло. Свет ограничивается прямоугольником окна, побеленного снизу до половины, а звук — это шелестящий фон помещения плюс далекие моторы автомашин. Теперь голове очень больно. С нее будто срезали крышку черепа, налили уксусом, вставили кипятильник и флегматичная железяка живо взгрела кислятину до сотни градусов. — Очухался? — Кто он? Нет, только не больница! Андрею снова стало тепло и хорошо. Бледный кружок с серебристым ободком — это просто плафон лампы — чирей на белой известковой шкуре потолка. Андрея все-таки откачали. Теперь будет много всякой всячины вроде бесед с дебиловатыми милицейскими и психиатром, мающимся скукой. И мать будет, а ей в глаза посмотреть можно, только набравшись смелости. И еще — никуда не пропадет повод для сведения счетов с жизнью. Тот, главный мотив, который и затолкал ему в желудок три десятка таблеток седуксена, из-за чего хочется прямо сейчас разорвать самому себе горло. Настя никому ничего не скажет. Но и не простит. Господи, да лучше бы натравила на Андрея своего ненормального братца-боксера! Как теперь вообще в одном классе сойтись?!