— Я вот думаю: мне еще долго сидеть в чистом поле, как последнему идиоту? — спросил Гречко. Гордин развел руками: — Так хочет работодатель. Он платит нам больше, чем кто бы то ни было за последние годы. Согласитесь, можно и потерпеть за такие деньги. — Это точно, — поддержал его Эдик. — Все равно, — потянулся Гречко на своем матрасе. — Я комфорт люблю, а не это. — А чем тебе не комфорт? Настоящая кровать, только не набивная и с пружинами, а надувная, вон газовая плита стоит. Ну да, умываться плохо. И в сортир на улицу. Но сейчас лето, такие неудобства терпятся легко. Так что прекращаем ворчать. И прекратили. Но даже в наступившей тишине они не слышали приблизившегося Александра. Тот спокойно пересчитал всех, отметил, какое оружие у них на виду, оценил, кто тут самый опасный, с кого надо начать уничтожение. Он сейчас напоминал средневекового японского шпиона — ниндзя. Только без традиционной маски с узкой прорезью для глаз. Александр вернулся. Он вытащил носовой платок, стер с лица грязный пот и сказал: — Их там восемь человек. По виду четверо из них безусловные боевики, причем, кажется, я знаю, одного из них. Это — Эдуард. Он такой здоровый, специализируется на силовых акциях уже давно, причем он не работает на конкретного покровителя. Наемник. Его до сих пор не прикончили только потому, что себе дороже. Парень успел повоевать еще в первую чеченскую войну, причем дрался в спецназе, а это до сих пор не шутки. Хотя основной его опыт приобретен уже после армии. Если кому-то очень интересно, кого мы сегодня собираемся гасить, то я сообщаю: именно этот человек убил Роберта Чхартишвили. Народ переглянулся и зашушукался: Роберт Чхартишвили по кличке Чертенок был типичным кавказским преступником — наглым и безжалостным. Его ненавидели лютой ненавистью абсолютно все, но трогать особо не решались — он располагал серьезной бригадой и мог постоять за себя. Тот, кто решил бы драться с Робертом, должен был бы воевать на уничтожение. Эдик тут проявил себя еще большим отморозком, чем Чхартишвили. Он выставил на пикап с открытым кузовом станковый пулемет и раскрошил в мелкую крошку всех, кто сидел в джипе Чхартишвили. Разумеется, убийцу не нашли. Да не очень-то и искали, если честно. Безвременная кончина Роберта-Чертенка не стала для города потерей. Наоборот, на полном серьезе звучало, что убийце этого кавказского джигита надо было бы дать правительственную награду. И вот теперь на старуху, как водится, нашлась неожиданная проруха. Сегодня Эдику предстояло испытать на себе, что такое внезапное и жестокое нападение. — Остальные мне незнакомы, — продолжал Александр. — Но думаю, что основное звено — это именно они. Не знаю почему, но есть такое твердое убеждение, ничем не подкрепленное. Надо, чтобы из этих четверых никто не ушел. Эдика и компанию возьму на себя я со своими ребятами. Шеф, вы не возражаете? — Нисколько, — кивнул Сильченко. — Только вы там как-нибудь поаккуратней. Я не хочу вас хоронить. — Ничего, они тоже не железные и теперь сидят в майках, с тарелками в руках и что-то хомячат. Так что рекомендую поторопиться. * * * Они разделились на две команды, и началась охота. Это была именно охота, хоть и отличавшаяся от классической. У жертв этой охоты, правда, вместо клыков были стволы. А еще у нападающих практически на всем оружии были глушители. Поле, ночь, тихий шорох травы под ногами. Каждый готов убивать, в чуть меньшей степени готов умереть. Ночь скрывает друг от друга, ночь не дает разглядеть то, что написано у нападающих на лицах. Если бы можно было их видеть — стоило бы заснять и сделать отдельную фотографическую выставку! Вот один — он очень боится и потому накручивает себя, внушает ненависть к тем, кого он ни разу не видел, с кем мог бы и не пересечься в иных обстоятельствах. Вот второй. Его лицо холодное и безжизненное, он сосредоточился на своем помповом ружье так, что ему кажется: он чувствует, как бьются в его ладони молекулы пластмассы, из которой сделан поршень затвора. Это странно, но очень интересно. И он все глубже уходит в это чувство. Третий тоже примечателен. У него нет на лице ничего, кроме детского любопытства. И ему на самом деле интересно — люди в жизни умирают так же, как в кино? Он ни разу еще не участвовал ни в одной акции вроде той, что происходит сейчас. Может, поэтому ему так интересно. Вот знакомое лицо. Это Иван Рыбин. На его лице — предвкушение. Ему нравится убивать, нравится чувствовать власть над жизнями людей, над их тоненькими ниточками. Как легко они рвутся! Одно нажатие на курок — и то, что только что дышало, думало и говорило, теперь просто вещь без малейшего смысла, пригодная лишь на то, чтобы сгнить в земле или сгореть в топке крематория. Рыбин искренне наслаждается процессом убийства, ему кажется, что он слышит тоненький, хрустальный звон рвущейся жизни. А еще он любит при возможности смотреть в глаза того, кого убивает. Смотреть неотрывным, проникновенным взглядом. Ему иногда кажется, что, когда люди умирают, а он смотрит им в глаза, какая-то часть их остается в нем, делая его сильнее и умнее. Самое интересное, что Иван — примерный семьянин и очень любит свою жену и дочь. У Александра физиономия всегда спокойная и благожелательная, чуть блуждающая улыбка в уголке рта. Он не убивает ради удовольствия, со злости, из любопытства. Он вообще старается не убивать, хотя очень хорошо умеет это делать. Они продвигались медленно, метр за метром. Трава шелестела, эти звуки казались невыносимо громкими. Но на самом деле они слышны максимум за пятьдесят метров, а с этого расстояния уже начнется огонь. Благо возможность позволяет. Окна старой церкви выбиты, зияют распахами на разные стороны. И видно — ходят люди, что-то делают. — Что-то мне эта тишина не нравится, — сказал Эдуард. Он приподнялся на своем матрасе, оперся на локоть и внимательно прислушался. — Тут кузнечики орали, как ненормальные, а теперь молчат, как рыба об лед! Не нравится мне это, ой не нравится. И тут началось. Автоматные очереди, ружейные и пистолетные выстрелы ударили со всех сторон, кроша все, что попадалось на пути свинцового дождя. А также всех. Первым погиб Гордин. Он, на свое несчастье, слишком хорошо выделялся на фоне светлого окна. Длинная автоматная очередь врезалась ему точно в середину грудной клетки. Гордина подняло на полметра в воздух и швырнуло спиной на противоположную стенку. Он нелепо ударился и сполз на пол, оставив на стене жирные багровые разводы. Остальные заметались, как пауки в банке, заливаемой кипятком. Нет, никто не растерялся, все помнили, что есть оружие и стены, которые их защищают. Но нападающие создали сумасшедшую плотность огня, так что просто не попасть под обстрел было трудно. На этом попался Гречко. Ему никогда не доводилось попадать под обстрел такой интенсивности, он не знал, что такое подобная обстановка. И, решив, что у него получится броском преодолеть пространство до лежавшей на полу винтовки, он ошибся. Пуля ударила его в бок, сбила с траектории и выбросила на самую середину освещенного и открытого пространства. Он еще попытался отползти, но пуля попала в голову и напрочь оторвала нижнюю челюсть. Гречко был еще жив, когда до него дошел весь ужас этого увечья. Он схватил себя за лицо, глаза над багровым месивом выпучились. Еще одна пуля попала в руку. Гречко закричал. Кровь заливала горло. Язык болтался в одной сплошной ране, которой стало его лицо. Видя это, не удержался от вопля ужаса даже Эдуард, хотя как раз ему ничего не грозило, — он завалился в провал в полу и там сжался, ожидая, когда нападающие перестанут кромсать их в капусту. В руке он сжимал свой пистолет. В живых из восьми человек оставалось еще трое, считая Эдуарда. Остальные лежали на полу в нелепых позах, израненные, истерзанные. Гречко, все еще живой, ползал по полу и булькал. Еще одна пуля ударила его в шею. Он упал и больше не шевелился. Ответный огонь они все-таки открыли. Но никто из тех, кто находился в церкви, не мог видеть нападающих, не мог скоординировать стрельбу и понять, имеет ли пальба эффект. Они просто отбивались из последних сил. Вот упал еще один, еще. Эдик остался один. В наступившей тишине он услышал шаги. И, понимая, что если они дойдут до него, то просто добьют, он закричал: — Эй, уроды! Все на одного или хоть один мужик найдется? После короткой паузы отозвался спокойный голос: — Почему же нету? Давай поиграем. Только ты не стреляй, мы с тобой по-другому. — Отчего бы и не по-другому? Только вы тоже не стреляйте. — Не стрелять! Я сам! — приказал Александр и вошел в церковь, поигрывая ножом. Воодушевленный Эдик проворчал: — Вот, хоть одного завалю. А то как-то совсем неудобно получается. Он сделал неуловимый жест рукой, и в ней сверкнул складной нож. Александр был меньше и легче, чем Эдуард. Он вообще на фоне здоровенного убийцы смотрелся каким-то игрушечным. Они сошлись, покружили немного, потом нанесли по одному удару, такому стремительному, что никто не успел ничего понять. И хотя по всем канонам кто-то должен был умереть — этого не произошло. Они увернулись. И снова сцепились. Окаменевшие, восхищенные зрители смотрели, как эти двое исполняют смертоносный танец. Нож в нож, лицо в лицо. Эдуард сделал обманный финт, упал на колено, перебросил нож в левую руку. И нанес колющий удар вперед-вверх, который должен был бы войти в живот противнику и пронзить его до солнечного сплетения. Александр оказался немного в стороне. Первым ударом он перерезал сухожилие на руке Эдика. Нож зазвенел по полу. Второй удар — Эдика ослепило. Третий. Нож вонзился в основание шеи сбоку за ухом и достал до головного мозга. Эдик упал лицом вниз. — Вот так, — сказал Александр. И всем показалось, что этот обычный, такой спокойный парнишка просто демон. — Насколько я понимаю, Рича здесь нет. значит, он. По машинам! — крикнул Александр. — Потом вернемся, спалим тут все. Он надеялся, что Рич не сумеет переиграть Комбата в прямом противостоянии. * * * Для Женере стал неожиданностью звонок лейтенанта Крохина. — Мне надо срочно с вами увидеться, — сказал тот. — А по какому случаю, если не секрет? — Не секрет. Тут обнаружилось кое-что касающееся вашей сделки. Например, есть очень любопытные письма директора Кулагина какому-то Ричу. Я несколько удивлен их содержанием. Собственно, там речь идет о каких-то совместных действиях, касающихся противодействия вашей сделке. Не могли бы вы уделить мне немного времени? — Я думаю, что это возможно. Тем более что после ваших слов у меня тоже возник вопрос к вам, и думаю, что надо подробно выяснить что и как. Если хотите — можете приехать. Я скажу вам адрес, если вы приедете не в сопровождении отряда спецназа, а один. Я тут, видите ли, на осадном положении. — Хорошо, я приеду один, — спокойно согласился лейтенант. Женере позвал Комбата. — Борис, послушай, мне все это очень не нравится. — Мне тоже, — ответил Комбат. Они ждали. И вот за окнами загудел мотор автомобиля. Хлопнула дверца. — Борис, встань вон туда, — Женере показал на шкаф. Рублев молча нырнул внутрь и закрыл дверцу, оставив маленькую щель для наблюдения. Вытащил парабеллум, снял с предохранителя. В комнату вошел лейтенант Крохин. Он поздоровался с Женере за руку и спросил: — А чего же у вас так безлюдно? — Хозяева в отъезде, — ответил Клод. — Присаживайтесь. И что вы мне такого хотели рассказать? — Я же говорю — сегодня мы вскрывали почту Кулагина. И обнаружили несколько любопытных писем, относящихся к сделке между «Арбатом» и сетью «Меридиан». Оказывается, тут происходило нечто вроде двойной игры. На самом деле Кулагин имел намерение отбить у вас эту сделку для какого-то Рича. Вам что-то говорит эта фамилия? — Говорит. Только у меня есть маленькое замечание: не могло быть того, что вы рассказываете. — Это почему же?