В общем, сначала говорили с комиссаром. Потом нарисовались Буденный со Сталиным. Чуть позже появился Нетребко. Правда, с контрразведчиком не личные дела обсуждали, а те вопросы, которыми его вчера озадачил. Ну а уже после него, к точно назначенному времени появился престарелый Иосиф Маркович. Что характерно, старый еврей тоже начал с наездов относительно неожиданности свадьбы. Дескать, уважаемые люди города сейчас чувствуют себя глупо, потому что узнали о ней буквально несколько часов назад и поэтому просто никак не успели выразить свое восхищение невестой и отдать дань уважения столь неординарному человеку, как товарищ Сварогов. Я так понял, что здешние «кошельки» очень хотели навести со мной прочные мосты, замаскировав вручение массовых взяток под свадебные подарки. Ну а что, дело-то хорошее. Против подарков я ничего не имел. Ведь вряд ли станут пихать царские деньги в конвертиках? А все остальное, в виде чего-то более вещественного, должно замечательно пополнить бригадную кассу. После обсуждения дел личных перешли наконец к вопросу, из-за которого я и позвал Марковича. Собеседник, услышав об оружии и боеприпасах, на некоторое время выпал из реальности, а вернувшись к жизни, осторожно пожевав губами, поинтересовался, обладаю ли я достаточными финансами и в какой валюте собираюсь оплачивать искомые ништяки. Мгновенно подобравшись, ответил, что оплачивать стану золотом, а сумма будет зависеть от качества и количества искомого продукта. Иосиф Маркович вздохнул: – А вам вот прямо-таки обязательно иметь дело с басурманами, или подойдут и отечественные гешефтмахеры? Я был краток: – Совершенно непринципиально. Дело упирается исключительно в скорость выполнения заказа. Собеседник опять вздохнул: – Видите ли, уважаемый Чур Пеленович. Я не очень хорошо разбираюсь во всех этих ружьях. Но так вышло, что племянник моей двоюродной сестры – Хаим Ротман, чтоб он был здоров, служил на железной дороге и имел кое-какое отношение к военным поставкам. Ну там – сбруя для лошадей, седла и прочая амуниция. – Видя, что я набираю воздуха для отлупа, еврей перебил: – Погодите, я не закончил. Просто вышло так, что у него чисто случайно оказался паровоз со всякими этими стреляющими штуками. Я удивился: – Паровоз? Иосиф Маркович отмахнулся: – Ай, не надо ловить старого человека за язык. Паровоз, конечно же, давно уехал по своим паровозным делам. А вот несколько вагонов, еще с прошлого года, стоят в неприметном тупичке. Ведь так получилось, что товар этому неразумному шлемазлу достался довольно специфический. На рынок с ним не выйдешь и в розницу не поторгуешь. От таких вещей надо избавляться сразу и скопом. Но оптовым покупателем может быть или какая-нибудь армия, или… ну или армия поменьше… Заметив заминку говорящего, я усмехнулся: – Ага. Например, банда какого-нибудь батьки Бурнаша или «крестьянское войско» не менее абстрактного атамана Могилы. Только есть риск, что они вместо денег расплатятся пулей. Ну а госструктура просто отберет товар, и чтобы не попасть за решетку, придется еще и доплачивать. Тот удрученно кивнул: – Вот видите – вы меня сразу совершенно прекрасно поняли. – А сколько там всего? Собеседник пожал плечами: – Сейчас я даже не знаю. Но через пару дней смогу предоставить полную номенклатуру находящегося в вагонах. Почесав подбородок, я уточнил: – А как с доставкой? Заметьте, я даже не спрашиваю, где вся эта радость находится. Могу только предположить, что где-то на территории УНР. Или вообще в Польше. И без доставки нам этот вопрос не интересен. Тут я несколько слукавил, но вера в общую пронырливость пейсатого люда заставила меня выставить такие условия. И Маркович не подвел: – Но это будет стоить дополнительно… Улыбнувшись, ответил: – Понятное дело. Только предлагаю все-таки более тщательно обсудить мой интерес относительно поиска заказанного в ближайших странах. Конечно же приморских. Потому что способ транспортировки и время прибытия в данном деле для нас очень важны. Старик кивнул, и мы продолжили тему более углубленно. Просто потому что маленький гешефт Ротмана точно не покроет потребностей собираемых войск. Что нам несколько вагонов, тем более неизвестно чего? Винтовки там? Боеприпасы? Какие и к какому оружию? Маркович сам толком не знает. Так что вопрос экспроприации военных запасов в странах причерноморья по-прежнему остается животрепещущим. Ну а закончив деловой разговор с не последним человеком еврейской общины, я вышел во двор. Просто размяться. К слову, погоды стояли замечательные. Днем даже плюсовые. В Москве, небось, уже снега по уши, а тут его и рядом нет. Ветер только дискомфорт доставляет, но сейчас и он затих. Кивнув часовому, я с удовольствием вдохнул сырой, свежий воздух, особенно приятный после душноватого помещения. А потом внимание привлекли звуки из беседки, превращенной в курилку. Электричество в Одессе присутствовало, и теперь, в свете лампочки, была видна толпа бойцов, сидевшая как внутри, так и снаружи – на лавочках. А в самой курилке зажигал наш гармонист-виртуоз и незнакомый паренек с гитарой. Хотя нет. Парень вполне даже знакомый. Из юнкеров. Я его на собеседовании видел, когда кандидат с комбатом-2 Даниловым общался. И сейчас, перебирая струны, он негромко напевал что-то совершенно незнакомое. При этом явно не романс, которые так любят исполнять бойцы из офицеров. Начала песни я не слышал, а сейчас, навострив уши и потихоньку приближаясь к солисту, уловил: …оски поперек ложатся. Чайки по небу летят над каждой полосой. У матроса на тельняшке море продолжается. Не беда, что он в пехоте, Все равно в морской! Жестом показал заметившим меня бойцам, чтобы они не вспугнули певца, присел на лавочку поближе и стал слушать. А вчерашний юнкер, ныне же морской пехотинец, душевно выводил: Не в такие передряги нас комбриг водил, И не раз врагов ловили мы на их промашки. А когда кончался бой, он нам говорил: Не позорь, салаги, моря – зашивай тельняшки[35]. Неслышно подошедший Лапин уселся рядышком (место ему тут же освободили) и, пихнув меня в бок, тихонько сказал: – Во, видал? Про тебя уже песни сочиняют. Я возразил: – Не про меня, а про нас. И явно это дело рук того бойца с гитарой. Наши-то все больше на матерные частушки сбиваются. А тут прямо стиль чувствуется. Надо бы этого парнишку на заметку взять. Вроде фамилия у него… э-э… Свиридов? Кузьма кивнул: – Точно так. Боец второго батальона, первой роты, первого взвода – Свиридов Владимир Борисович. Из семьи военных. Отец убит во время Брусиловского прорыва. Мать с малолетним братом проживает в Можайске. Денежный аттестат Владимир оформил на них. Сам по себе парень общительный. Неплохо знает французский. Пишет стихи. И как видишь – сочиняет песни. Я вытаращился на комиссара: – Блин! Как ты это все запоминаешь? Тот смущенно улыбнулся: – Работа такая… А еще минут через пять появилась Аленка. Ей также сразу освободилось место рядышком. Ухватив мужа за руку, она, прижавшись щекой к моему плечу, какое-то время тихо слушала вечерний концерт, периодически задавая разные вопросы. А потом, когда в солировании наступила пауза, наклонившись к уху, чмокнула куда-то в мочку и попросила: – Сыграешь что-нибудь? Для меня. Просто настроение такое… Я напрягся: – Какое? Но глядя на ее блаженную улыбку, успокоился и тут же получил подтверждение: – Сказочное… Так хорошо внутри… Ну что же. Если женщина просит… Подхватив Аленку под руку, пошел к беседке. Народ, разглядев командира, встрепенулся, но жестом успокоив вскочивших бойцов, я обратился к Свиридову: – Володя, одолжишь инструмент ненадолго? Тот даже покраснел (ну так – сам Чур его по имени знает!): – Конечно, товарищ комбриг! После чего, усадив жену, взял несколько аккордов. Гитара оказалась шестиструнной. И это хорошо. Я тут на семиструнке научился немного лабать и еще беру уроки у нашего гармониста. Но пока не очень в теме. В смысле играю хоть и хорошо, но чувствую, что до Борискина[36] не дотягиваю. Зато шесть струн знакомы с седьмого класса. Вот как девочками стал интересоваться, так и научился. А теперь, с новыми возможностями организма, аж сам себе удивляюсь. Поэтому, проверив строй, улыбнулся Лене и начал играть. Без слов. Там в общем-то изначально слов никаких не было. Да и не нужны они[37]… А когда закончил, жена подняла на меня затуманившиеся глаза и спросила: – Что это было? – Это? Это старый, красивый город, узкие улочки, синее небо, соленый ветер с моря и, конечно, самая прекрасная девушка на земле. Морпехи вокруг тактично застыли, не желая разрушить очарование обстановки, а «самая прекрасная», благодарно шмыгнув носом и доставая платочек, ответила: – Необычный вальс… Никогда раньше не слышала. И так славно он попал под настроение… А как называется? Я улыбнулся: – Ну, пусть будет… «Вечерний город» или «Струны моря», или свое что-нибудь придумай. В общем, как захочешь, так и назови!