Глава 47 Я собираюсь описать полный круг. Автоматически, тщательно, досконально. Как машина. И я убеждаю себя в том, что, когда доберусь до конца, Р. будет там. Все неопределенности исчезнут. Кошмар закончится. Я должен верить в это, потому что путей выхода становится все меньше и меньше. Скоро Уинстэнли обнаружит доказательства того, что я находился в номере гостиницы в момент убийства. Кровь. ДНК. Я стану очевидным подозреваемым. В «Одиночестве» найдутся свидетели, которые подтвердят, что я был там, искал Эми Мэттьюс. На моем телефоне звонки от нее. На моей куртке кровь Кристал, попавшая туда, когда я нашел ее на полу ее квартиры. Поворачиваю ключ в замке зажигания; стартер какое-то время судорожно дрожит, затем двигатель заводится. Сзади раздается какой-то стон, которого раньше не было, и двигатель глохнет. Сзади приближается грузовик, отчаянно сигналя, словно корабль в тумане. Ругая «Астру» последними словами, я снова завожу двигатель, а грузовик громыхает мимо; водитель смотрит на меня так, словно я впервые в жизни за рулем. Трогаюсь и еду дальше, с трудом сосредоточиваясь на расплывающихся у меня перед глазами огнях светофоров. Встряхиваю головой, словно лошадь, и они на мгновение фокусируются. Достаточно, чтобы проехать следующий перекресток и направиться в сторону «Одиночества». В первое место, куда поехал Р. вчера вечером. Несмотря на усталость, несмотря на химические препараты у меня в крови, я теперь иду по его следу – в этом я уверен. * * * Он ехал вчера по этим же самым улицам. Он видел, как светофоры включались красным, и проскакивал их на полной скорости. По радио, которое он слушал в машине, предсказали обильный снегопад, а до того как он включил в «Ауди» отопление, его дыхание оставляло на стеклах изморозь. * * * Словно сквозь дыру в ширме, словно сквозь щель между занавесками, начинают появляться отдельные фрагменты картины. Я сворачиваю на Фортресс-роуд; редкие машины воскресного вечера движутся медленно, на дорогах толстый слой грязной слякоти. Еле-еле ползут три автобуса, ярко освещенные в темноте. Жизнь – сложная штука. Обманчивая. Я злюсь на то, как все несправедливо, как несправедливо то, что мой собственный рассудок борется со мной. Почему я? У меня в голове раковая опухоль, червь, вирус, и я должен вырвать его с корнем, беспощадно уничтожить, пока он не отравил все мои мысли… Затем, когда я уже почти готов сдаться, приходит еще одно воспоминание, и еще одно, шоком электрического разряда: возможно, чувство, или звук, голос, несколько слов. Прошло десять минут, и я не знаю, как, но я доехал до «Одиночества» и остановился перед покоробленной от непогоды фанерной дверью. Небо темное, каким только может быть ночью в Лондоне, – густо-коричневое. Вчера Р. остановился здесь, рядом с этими же самыми закрытыми магазинами, когда клуб еще был открыт. Однако теперь фанерная дверь заперта на навесной замок. Я колочу в дверь. Изнутри доносится гулкое эхо. * * * Он поставил свой «Ауди» у самого входа в клуб и, заперев его, быстро огляделся по сторонам, ища машины слежки, микроавтобусы наблюдения, однако ему в глаза ничто не бросилось. Он постучал в дверь и, когда вышибала его впустил, сбежал вниз по пандусу. Клуб только открылся, но он пришел сюда не ради выпивки. Он искал Тину. Он нашел ее в одной из холодных комнат, вместе с каким-то парнем, смотрящую ему в глаза, окруженную облаком мускусных духов, и, схватив за тонкое запястье, оттащил ее в сторону. – Да пошел ты! – бросила ему Тина, стараясь вырваться. – Я работаю. – Нам нужно поговорить, – сказал он, толкая ее к двустворчатым дверям. * * * Я отворачиваюсь от запертой фанерной двери и возвращаюсь к «Астре». Женщина в пуховике и сапогах-«луноходах» идет прямо посреди улицы с ризеншнауцером на поводке, словно во всем мире ее волнует только то, как бы выгулять собаку. Я по-прежнему намереваюсь повторить вчерашний маршрут Р. – от «Одиночества» к квартире, которую Эми Мэттьюс снимала вместе с Кристал. Но сначала мне нужно довести до конца одно дело. Я направляюсь на восток, вдоль границы Кентиш-Тауна, и в дороге обращаюсь к Р., обращаюсь к самым потаенным глубинам своего сознания, спрашивая, слышит ли он меня. Это безумие – разговаривать с самим собой. Что будет дальше? Гигантский кролик и розовый слон? Р. молчит. Но я знаю, что он здесь. Странно, но это одновременно придает мне силы и вселяет в меня ужас. Остановившись перед домом Тины, я кладу в карман пакетик с героином. Наверху в гостиной раскинулся на диване розовый комплект чемоданов разных размеров; они заполнены косметикой, лосинами, платьями, юбками и туфлями. Россыпь золотых и серебряных аксессуаров ждет на дешевом деревянном обеденном столе. Тина переоделась в аккуратные консервативные джинсы и джемпер, с сапожками с относительно невысокими для нее каблуками и менее яркой косметикой; она старается сохранять спокойствие, но тщетно. Запирает за мной дверь, возвращается в гостиную и безвольно падает в кресло, но я остаюсь стоять. Мне приходится прилагать над собой усилие, чтобы оставаться сосредоточенным, чтобы вспоминать. – Я возвращаюсь домой, – говорит Тина. – Лондон – жуткое место. Без Эми. – Она смотрит на свои накрашенные ногти, ее губы изогнулись в красной гримасе боли. – Сейчас как раз то самое время. Обыкновенно я ждала ее в клубе, когда она не дежурила в ночную смену; она опаздывала и говорила что-нибудь грубое про очередного пациента… Всю свою жизнь я провожу в ожидании. Ждала операцию, которой все нет. Ждала Эми, а теперь… я веду себя как глупая стерва. Где мой носовой платок? Не обращай на меня внимания. Я сегодня выложила все свои таблетки. Это заняло бы всего несколько минут, Росс. – Ты добьешься всего, чего хочешь, – говорю я, пытаясь подыскать умную фразу и находя лишь: – Ты сильная. Тина встает и сгребает золотые цепочки, эмалированные брошки и все остальное в пластиковый пакет. – Дарюс Джавтокас мертв, – говорю я. Мне хочется добавить что-нибудь утешительное, но я не могу. Тина рассеянно крутит в руках вазочку со всякой всячиной. – Это он убил Эми? – Дарюс? Нет. – А кто? – Я не знаю. Но я уже близко. – Достаю пакетик с героином. – Ты знаешь, что это такое? – Я «герычем» не балуюсь. – А Эми? – Он был не в ее стиле. Она предпочитала «кокс». Говорила, что от него чувствует себя банкиром из Сити. – И тем не менее, как мне кажется, погубил ее именно героин. Пока Тина выдвигает ящики, решая, какие вещи ей просто необходимо взять с собой, а что можно оставить, я обвожу взглядом комнату. Мне вдруг приходит в голову, что, если Р. может делать то, о чем я ничего не знаю, быть может, и я могу позаботиться о том, чтобы он о чем-то не знал… – Не говори мне, куда ты уезжаешь, – говорю я. – Я не хочу это знать. Тина оборачивается и пристально смотрит на меня. – Денег у тебя достаточно? – спрашиваю я. – Деньги мне не нужны. Хотелось бы, чтобы все легавые были такими же, как ты. Если я что-нибудь могу для тебя сделать… – Если в будущем у меня возникнет желание, чтобы мне сделала минет транни, ты первая, к кому я обращусь. – Очень мило с твоей стороны. Но ты не будешь знать, где я. – Что ж, мое упущение, – я пожимаю плечами. Тина захлопывает чемоданы, берет розовую кожаную сумку и уходит. * * * С уходом Тины все силы, которые я вложил в то, чтобы выглядеть крепким, просто испаряются. Я захожу в крошечную ванную, и лицо, которое я вижу в забрызганном зеркале, лишь пялится на меня пустыми глазами. Затем я открываю аптечку; в ней Тина оставила все свои таблетки, две коробки неиспользованного грима и достаточно нембутала, по моим прикидкам, чтобы сделать дело. Я завидую Тине, потому что, несмотря на все сомнения, у нее есть будущее, к которому можно стремиться. Ее проблемы можно решить – или по крайней мере облегчить – с помощью хирургического скальпеля. Несмотря ни на что, Тина знает, кто она такая. Правильный рассудок, неправильное тело. Ей придется непросто, но у нее все получится, я в этом не сомневаюсь. И я также пытаюсь составить список того, к чему мне стремиться. Жить без Лоры. Жить с сознанием того, что я не смог спасти Эми Мэттьюс, что Кристал в коме, что я не смог предотвратить гибель Дарюса Джавтокаса, что я убил Бекса, который мне доверял и рисковал ради меня своей карьерой и чьему сыну придется расти без отца. От раскаяния я с трудом дышу. Меня захлестывает скорбь. Повсюду вокруг меня смерть. Я вижу одно лишь разрушение. Я не могу доверять себе, не зная, кто завладел моим сознанием. Ни один хирург не сможет разъединить нас. Я высыпаю нембутал на закрытую крышку унитаза, чтобы посмотреть на снотворное, представить, что собиралась сделать Тина, и желтые капсулы улыбаются мне, манящие, простые. Беру пустой стакан из-под зубных щеток, грязный на дне, споласкиваю его и наполняю холодной водой. И ставлю рядом с капсулами. Это будет так просто… Проглотить их разом, покончить с болью и заодно покончить с Р. Опустившись в темноте на колени на виниловый пол ванной, я наклоняюсь над унитазом. Мои колени прижимаются к белой керамике, и я смотрю на рассыпанные капсулы и стакан с водой. Сейчас самое время помолиться, но я не могу. Вся моя прежняя вера исчезла, и вместо нее остались только страх и пустота. Нет даже уверенности в этих капсулах. Я медленно принимаю решение и сгребаю их обратно в пластиковую бутылочку. Я осознал, что у меня есть только решимость найти правду и разобраться с ней, какая бы она ни была, увидеть истинное лицо Р., каким бы жутким оно ни оказалось.