– Я не прошу вас принять решение, какая из этих версий истинная. Мне и не нужно этого делать. Мне достаточно только спросить у вас, уверены ли вы. В рамках разумных сомнений. После того как судья подводит итоги, присяжные удаляются, а меня отводят обратно в камеру готовиться к долгому ожиданию. В конце дня нас вызывают в зал суда, и судья спрашивает, пришли ли присяжные к единогласному решению. Они не пришли. Это первый признак того, что есть какая-то надежда, хотя я стараюсь об этом не думать. Это чересчур болезненно. В конце второго дня судья предлагает присяжным попробовать принять решение большинством, одиннадцать против одного или, если это не получится, десять против двух. На следующий день ближе к вечеру присяжные возвращаются, чтобы сообщить о решении, принятом большинством. Невиновен по всем пунктам. Глава 55 Я парализован. Я не могу пошевелиться, не могу даже покинуть зал суда – мне не дает Р. Гупта удивлен. Джеггер и Фрэнкс смотрят на меня с балкона, словно я готовлю какую-то коварную западню. Полицейский, стороживший меня, говорит, что я могу идти, но я стою неподвижно, обливаясь по́том, и внутренне спорю с Р., требуя у него ответ, почему он делает все это. Р. отвечает, что хочет насладиться моментом. Что же до меня, я просто хочу побыстрее уйти отсюда. Наконец через три долгие минуты Р. разрешает мне развернуться и покинуть зал суда. В коридоре ко мне пытаются обратиться несколько журналистов, но Гупта зачитывает заявление от моего имени. И вот все закончилось. Я спускаюсь по лестнице и выхожу в двустворчатые двери. Я полностью потерял счет времени. Мы провели в суде четыре недели. Зима подходит к концу, однако вчера снова шел легкий снег – словно напоминая мне о прошлом годе. В воздухе сладко пахнет приближающейся весной, практически весь снег уже растаял; остались лишь редкие грязные сугробы, наваленные у стен. Глава 56 Иногда мы с Лорой встречаемся с Джерри и Изабель и все вчетвером ужинаем вместе, или, когда становится тепло, устраиваем барбекю, но, если честно, теперь общаться с Джерри очень тяжело. Он так и не свыкся со смертью Пола и не желает об этом говорить. Мы обходим эту тему, словно комнату в доме, куда никто не заглядывает. А когда я рассказываю Джерри о новых инициативах в канцелярии заместителя комиссара, он смотрит на меня так, будто это не имеет никакого отношения к настоящей полицейской работе. Он берет кусок утки, купленный Лорой в мясной лавке, и меняет тему. Как ни странно, Изабель теперь не такая колючая, как прежде. Пожалуй, она оттаяла больше, чем Джерри. Правда, говорит время от времени, как ей не хватает моего отца. Я отвечаю, что и мне тоже, – и не лгу. Это подобно огромной черной дыре в моей жизни. Когда Пол был жив, я почему-то сравнивал с ним все свои поступки, все мысли. Он любил меня в своем извращенном отравленном духе. Я не сознавал этого в полной мере до тех пор, пока его не стало, а сейчас уже слишком поздно. Лора: сначала она была холодной и отрешенной. Я это понимаю. Ей пришлось многое пережить. Я должен был долго убеждать ее в том, что я больше не тот Росс, которого она разлюбила. Я вернулся. И впредь больше никогда так не изменюсь. И я говорил правду. Р. многому научился в этой истории. Он испытал шок, говорит он, и в будущем нам такой кризис больше не нужен. Мы оба многое узнали о двух сторонах меня – когда лучше использовать одну, когда – другую. И нам нужна такая жена, как Лора. Она умная, она замечательно готовит и умеет произвести впечатление на коллег и начальство. И мы правда ее любим. У нее есть стиль и понимание; такой женой можем гордиться мы оба. И еще у нас есть цель – мы получили новое назначение, в самом центре, в Скотленд-Ярде, и не собираемся подвести себя. В конечном счете Лора вскоре начинает оттаивать и верить мне. И тогда я могу расслабиться и надеяться на то, что она выполнит свою работу. Работу быть моей женой. Приходит письмо из психиатрической клиники. Мы записаны на обследование. Р. бросает письмо в измельчитель. * * * Вскоре после этого начинаются кошмары. Жестокие сны, заполненные всепоглощающим страхом. В них поочередно появляются Эми Мэттьюс, Дарюс Джавтокас, Бекс и Пол, и меня снова пронзает раскаленное лезвие горя и раскаяния, острое как бритва, тяжелое, словно надвигающаяся буря. Временами отвратительное настроение проходит после кофе с круассаном и взгляда на то, что у нас по-прежнему есть дом, работа, сад, преуспевающая жена. Но проходят недели, месяцы, и черное настроение задерживается все дольше. Порой ночью Р. будит Лору бессвязным бормотанием или криками; однажды она, проснувшись, увидела, как я жалобно всхлипываю. Но Р. не помнит ничего этого, кроме чувства, которое остается. Чувства острого одиночества. Адского чувства. * * * И есть еще Кристал. Я думаю о ней, лежащей в больничной палате, по-прежнему в коме, в окружении медицинского оборудования. Р. все забыл. На целый год. Мы снова в больнице. Лора беременна нашим первенцем. Сущая благодать после всего пережитого. Обыкновенно мы ходим в ближайший перинатальный центр, однако сейчас дело в какой-то редкой проблеме, за которой нужно внимательно следить, поэтому Лору отправили сюда на консультацию к специалисту. Нам повторяют, что причин для беспокойства нет и все, вероятно, будет хорошо. Однако от этих слов моя тревога только нарастает. Стоит конец весны, погода необычайно жаркая и солнечная, и мы приезжаем на первую консультацию. Вот что значит быть отцом в наши дни. Полное участие в процессе. По утрам Лоре частенько нездоровится, что меня удивляет. Большинство женщин беременность, наоборот, делает более здоровыми. Но не Лору. Такой осунувшейся и измученной мы ее никогда не видели. Но мы сидим в туалете вместе с ней, держим тазик, моем ее, когда она слишком слабая. Наш сын этого заслуживает. Или дочь. И вот мы сидим в гинекологическом отделении. Р. читает брошюры о диете, лечебной гимнастике и перинатальных центрах – он все больше и больше берет контроль на себя – и вдруг вспоминает про Кристал. Это подобно холодному душу. Р. поворачивается к Лоре. – Слушай, нам нужно еще подождать. Если тебя вызовут раньше, звякни мне, но, думаю, я успею вернуться к этому времени. Лора кивает и возвращается к журналу для будущих мам, который рассеянно листала, – в последнее время сосредоточиться ей нелегко. Мы оставляем ее и поднимаемся наверх. По прошествии какого-то времени Кристал перевели из реанимации в обычную палату, и полицейский больше не дежурит у ее койки. Только Кристал и медицинская аппаратура. Ее тело медленно поправляется. Еще несколько месяцев назад нам сказали, что ее собираются поместить в специальное устройство для находящихся в коме, однако это постоянно откладывается. У Кристал нет ни родных, ни друзей, никто не навещает ее, кроме следователя. Это женщина, она приходит время от времени. Я задумываюсь. Должно быть, это Джеггер или Уинстэнли. Обе они из тех, кто никогда не сдается. Врач сказал нам, что нет никакой очевидной причины того, почему Кристал до сих пор остается в коме. Она может проснуться в любую минуту, в любой день, когда-нибудь, никогда. Она замкнулась в себе, и, вполне возможно, думает, слышит, знает обо всем, что происходит вокруг. На мой взгляд, это самая точная копия преисподней. Быть заточенной во мраке и не иметь возможности двигаться, говорить, позвать на помощь… Когда-нибудь она может вырваться оттуда, а может и умереть. Но пока что линии на экране дергаются, оборудование пищит и гудит, и Кристал жива. И эта женщина – единственная, кто может сказать правду. Эта избитая, сломленная медсестра, всецело зависящая от аппарата искусственного поддержания жизни. Которой может вздуматься проснуться в любую минуту и рассказать, кто же избил ее до полусмерти. Всего одна нерешенная проблема. И вот сейчас Р. стоит и смотрит на тело Кристал, а логика требует от него довести дело до конца. Никто не узнает. Он был очень осторожен. Никто не видел, как мы сегодня пришли сюда. Никто не увидит, как мы уходим. В этой части больницы камер видеонаблюдения нет. Хотя в глубине души Р. гадает, не ловушка ли это. О том, что мы были в перинатальном отделении внизу, известно многим. Тем не менее Р. оглядывается по сторонам и никого не видит. Он идет к койке, к аппаратуре, поддерживающей жизнь Кристал. Но я слежу за ним. Я знаю, что он собой представляет. Иногда Р. принимает меня как нечто само собой разумеющееся, забывает о том, что я здесь, у него внутри, – точно так же, как раньше он был внутри у меня. С того самого первого раза, когда мне было три года, а мой отец пришел ко мне в спальню, темный силуэт в дверях, запах выпитого им вина, звон разбивающегося бокала… Этой ночью Р. появился и подмял меня под себя. Он настаивает на том, что из нас двоих всегда был самым сильным. Так бывало всегда, когда он был мне нужен. Как тогда, когда мне приходилось иметь дело с силуэтом в дверях спальни. Как тогда, когда он бил мою мать. Как тогда, когда я запаниковал, услышав звон разбившегося бокала на пирушке по случаю моего продвижения по службе летом 2008 года. Как когда Р. убил Эми Мэттьюс, спасая нашу карьеру. Как когда он вложил пистолет в руку моему отцу и положил палец Пола на спусковой крючок. Однако в последние месяцы Р. брал на себя все больше и больше, утверждая, что я слишком слабый, что я мучаюсь сознанием вины и он мне не доверяет. Отчасти в этом виноват я. Я дал ему слишком большую власть в ходе судебного процесса, и теперь все больше и больше подчиняюсь ему, могу лишь с завистью наблюдать за ним – когда он работает в Скотленд-Ярде, когда выпивает с друзьями, когда спит с моей женой. Даже когда Р. спит, я не могу заснуть. Лежу без сна, пожираемый чувством вины. Я помню – просто не могу забыть. Если б только!.. Не могу закрыть глаза. Даже сейчас, глубоко внутри у Р., невидимый и неслышимый, я молюсь, по-настоящему молю Бога о том, чтобы Кристал очнулась и указала на истинного виновного. И в маленькой больничной палате, под холодным светом люминесцентных ламп, в окружении гудящей аппаратуры, на меня вдруг накатывает безотчетный страх. Потому что я заглядываю внутрь себя и сталкиваюсь лицом к лицу с жуткой догадкой: возможно, никакого другого человека нет. Нет никакого Р. Есть только один я. И мне ненавистно то, что я вижу. Мне ненавистен тот он, которым я стал. Но через мгновение ужас проходит. Этого не может быть. Р. существует. Должен существовать. Потому что если я ненавижу то, каким стал, эту ненависть испытывает какая-то существенная частица меня. Если он – олицетворение зла, я должен быть олицетворением добра – альтернатива настолько пугающая, что лучше об этом не думать. И как раз в этот момент Р. замечает в противоположном конце коридора медсестру, наблюдающую за ним. Он вздыхает и разворачивается. И спускается в перинатальное отделение к своей жене, которая ждет его и его еще не родившегося ребенка. Слова благодарности Эта книга не была бы возможна без помощи полиции, врачей, специалистов по диссоциативному расстройству личности, и многих других, кто щедро поделился со мной своим временем и опытом. Здесь не хватит места перечислить всех, а кое-кто пожелал сохранить анонимность, но я хотел бы поблагодарить старшего детектива-инспектора Дэвида Литтла, детектива-инспектора Кэрол Эндрюс и инспектора Пэдди О’Лири за неоценимую помощь в ознакомлении с методами работы полиции. Салли Баксендейл, Элисон Макларен и Могг Скотт-Стюарт за советы по психологии. Джереми Харриса за подробный рассказ о судебном делопроизводстве. Люси Ридаут, Шейлу Макилрайт и Морган Бейли за мастерскую редактуру. Коллег – писателей и читателей Йена Вульфа, Ив Ричингс, Чарли Хопкинсона и Линдси Кларк за то, что они читали и перечитывали главы (а часто и всю рукопись) столько, сколько я не имел права их просить. Линду Макфейден за моральную поддержку. Брайони Холла из Общества писателей, Ванессу Фокс О’Лафлин и Пэм Уайт за терпение. Бетси Ривли и всех в издательстве «Бладхаунд букс» за то, что поверили в эту книгу и помогли ей осуществиться. Наконец, наших двух кошек за то, что они напоминали мне о насущных жизненных проблемах (таких как еда), пока я пытался работать, и свою жену Элейн за то, что живет с писателем, – чего я не пожелал бы своему злейшему врагу. Все они помогли создать то, что получилось хорошо. Все ошибки я ухитрился сделать сам. * * *