Охранник стащил трусы. – Вставай. Он поморщился и всосал воздух, не разжимая зубов. Ему пришлось ухватиться за металлическую полку, чтобы подняться на ноги. Пока что он не мог стоять прямо. – Возьми брюки и трусы, – велела она. – Выкинь их на середину проулка. Он подчинился, а затем по приказу Джейн подошел к шефу, прошипев с полнейшей искренностью, что ненавидит ее. Не давая наружной двери закрыться, Джейн ответила: – Ты разбиваешь мое сердце. – Она подняла сумку и зонтик левой рукой. – Шеф, я, кажется, чувствую запах брачолы? – Это блюдо дня. – Жаль, не могу остаться. Она вышла из комнаты, швырнула пистолет охранника в мусорный бачок и побежала под проливным дождем, который казался более холодным, чем двумя минутами ранее. За то время, что Джейн не было на улице, ветер усилился и теперь, с наступлением вечера, несся по переулку, завывая, точно стадо перепуганных до смерти призраков, носившихся по этой земле за много веков до того, как на нее ступила нога человека. 26 Кухня в доме мертвой женщины. Застывший восковой жир бекона в стоящей на плите сковородке. Светлые нитриловые печатки, оставленные агентами ФБР – повешенные на спинки стульев, свисающие с краев столешниц, лежащие на полу, словно останки морских существ, вроде анемонов, извлеченных из своего далекого обиталища неизвестным способом. Грязная тарелка и приборы на столе, оставленные женщиной, которая, как все знали, отличалась аккуратностью. И дневник с тысячекратными повторами фраз и придаточных предложений, с помощью которых она усердно конструировала послание – навязчивая потребность сообщить о состоянии или происшествии, которое пугало и угнетало ее. «Иногда по ночам я просыпаюсь…» Шериф Лютер Тиллмен перевернул пять страниц, прежде чем нашел следующую часть предложения – в тот момент, когда Роб Стассен сказал: «У меня кровь стынет в жилах». А на странице Лютер прочел: «Иногда по ночам я просыпаюсь – кажется, что внутри моего мозга ползает паук…» – Видимо, агенты ФБР видели это. Они ведь не настолько бездарны, чтобы пропустить такое. – Но тогда они забрали бы дневник с собой, – сказал Роб. – Господи, это же важнейшая улика. Поведение агентов ФБР было необъяснимым. Но Лютера больше беспокоило то, что? они здесь нашли, весь этот ужас; он был опечален тем, что у Коры, по всей видимости, развилось душевное заболевание. Шериф перевернул еще три страницы и наконец нашел место, где ей удалось вымучить из себя следующую часть предложения. «Иногда по ночам я просыпаюсь – кажется, что внутри моего мозга ползает паук и он говорит со мной…» Продолжение следовало через две страницы, новое – еще через три. Потом Кора перестала писать – остальные листы были чистыми. Лютер прочел послание целиком. – «Иногда по ночам я просыпаюсь – кажется, что внутри моего мозга ползает паук и он говорит со мной, говорит злобным шепотом. Я знаю, он откладывает яйца в складках моего мозга. Он приказывает мне заснуть, и я засыпаю. Порой я на несколько дней забываю о пауке. Но потом просыпаюсь ночью и чувствую, как он ползет, выдавливает свои яйца в мой мозг, говорит мне: „Забудь меня“. Этот паук принесет мне смерть». Включился компрессор холодильника, и Лютер испуганно поднял голову. – Бедняжка Кора, – сказал Роб Стассен. – Странно звучит после того, что она натворила. Но, Господи Исусе, она была больна. Что теперь, шериф? Лютер закрыл тетрадь, сунул ее под мышку и сказал: – Теперь давай обыщем весь дом. Посмотрим, что еще в ФБР сочли неважным. 27 Джейн требовался дешевенький мотель, обеспечивающий анонимность, но без тараканов – такой, где можно сослаться на отсутствие банковской карточки и платить наличными, не вызывая подозрений. После истории с охранником ее искала вся долина Сан-Фернандо. Она избегала забитых автострад, где машины медленно обтекали места многочисленных аварий, вызванных непогодой. Джейн направилась на запад, в Вудланд-Хиллз, а потом свернула на юг, чтобы по местной дороге номер двадцать семь добраться до прибрежного шоссе через горы Санта-Моника. Пляж Уилла Роджерса был закрыт. Цепочка, натянутая между двумя столбиками, не позволяла заехать на парковку. Местность по обе стороны дорожки выглядела негостеприимно, но тем не менее Джейн обогнула препятствие, выключила фары и медленно въехала на парковку среди кружащихся клочьев прибрежного тумана. В серой хмари вырисовывались очертания какой-то постройки. Общественные туалеты. Джейн задним ходом сдала к навесу здания, вышла под дождь с сумкой в руках, вытащила из багажника один из двух чемоданов и пакет с париками. Она слышала, как океан без устали накатывает на берег, но из-за тумана не видела волнолома. За дверью туалета или перед ней наверняка есть камеры наблюдения. Изображение в такую погоду выйдет нечетким. Как бы то ни было, крушить она ничего не собиралась, а поэтому у них не будет оснований просматривать видеозапись за этот час, когда на пляже не было народа. Отперев «Локейдом» женский туалет, Джейн зажгла лампы, освещавшие только ряд раковин. В воздухе пахло дезинфектантом, который не заглушал запах мочи. Она открыла чемодан, поставив его на столик между двумя раковинами, и вытащила большой мешок для мусора, которым пользовалась, переодеваясь в дороге. Отложив в сторону бейсболку, она сняла с себя спортивную куртку и наплечный ремень с пистолетом, затем стащила свитер и джинсы и засунула их в мешок вместе с мокрой курткой. Рокпорты она сняла, но осталась в мокрых носках: не хотелось вставать босиком на грязный пол. Натянув на себя сухие джинсы, сухой свитер, застегнув наплечный ремень и накинув свежую спортивную куртку, она надела мокрые туфли и завязала шнурки. Теперь полицейские знали о ее каштановых волосах. Дождь распрямил локоны, но волосы скоро придется покрасить. Из париков, проданных липовыми сирийскими беженцами из Резеды, Джейн выбрала черный, обкорнанный со всех сторон – стильный вариант панковской прически от «Вог». Хотя парик побывал в охраняемом гномами доме, где уважали сигареты, роскошные волосы хорошо пахли: Лоис, дама в розовом спортивном костюме, держала парики в холодильнике, купленном специально для этой цели. Джейн заколола собственные волосы, приладила парик, быстро расчесала его и посмотрела в зеркало: выглядело убедительно. Теперь нужны тени с мягким синеватым оттенком и помада соответствующего тона. Очки в роговой оправе и бейсболку придется приберечь для другой инкарнации. Она прицепила фальшивое носовое колечко к крылу правой ноздри – серебряная змейка с единственным рубиновым глазом. Из шести поддельных водительских прав она выбрала те, где фотография отвечала ее новой прическе – документ на имя Элизабет Беннет из Дель-Мара, Калифорния, – и сунула в свой бумажник. Последней из найденных в карманах вещей, которые она выложила на стол перед переодеванием, была камея из мыльного камня. Эту половинку медальона нашел Трэвис, ее сын, неподалеку от дома близких друзей Джейн, которым она доверила его. Трэвис решил, что профиль вырезанной в камне женщины похож на мамин, что ему улыбнулась удача – найти такую штуку среди отшлифованных камней в ручье! Джейн не заметила никакого сходства, но приняла подарок и обещала всегда держать при себе: пусть защищает ее и служит залогом возвращения. Теперь она поцеловала камею, как целуют медаль с изображением святого или крест на четках, потом еще раз, крепко сжала ее в кулаке и засунула в карман джинсов. Поскольку багажник «форда» находился под навесом здания, где помещались туалеты, Джейн уложила все вещи, не промокнув, и сразу бросилась к водительской двери. Десять минут от прибытия до отъезда. После этого отвратительного дня она вдруг обрела уверенность в том, что ночь пройдет без тревог. Но, как самый разыскиваемый преступник в Америке, она знала, что следующий день будет нелегким, особенно из-за того, что? она приготовила для Рэндала Ларкина. 28 Обстановка и состояние скромного дома Коры Гандерсан говорили о том, что она жила простой жизнью и довольствовалась маленькими радостями. Она души не чаяла в своей Дикси-Бель, для которой покупала множество игрушек и цветных свитерков, а их совместная жизнь была увековечена в полудюжине фотоальбомов. Коре нравилось вязать крючком, и весь дом был увешан ее творениями; она подписывалась на «Гайдпостс»[12]; на одной из стен красовались десятки фотографий ее любимых учеников за разные годы. Теперь эта женщина была мертва, а ее право на тайну личной жизни – перечеркнуто, причем не столько самим фактом смерти, сколько обстоятельствами, унесшими жизни стольких людей в отеле «Веблен». И все же шериф Лютер Тиллмен чувствовал себя виноватым, вторгаясь в ее мирок, когда вместе с Робом Стассеном открывал ящики, осматривал кладовки, перемещался по небольшому дому. Кора мало чем владела и не искала ничего большего, ее скромность проявлялась буквально во всем. Кроме дневника на кухонном столе, ничего странного не нашлось, хотя в спальне оказалось еще тридцать тетрадей на спиральке. Книжные полки закрывали одну из стен от пола до потолка. Книги в твердых переплетах и мягких обложках стояли наверху, а на нижней полке лежали трехсотстраничные тетради размером девять на двенадцать дюймов, исписанные аккуратным почерком Коры. Лютер просмотрел несколько тетрадей, Роб полистал другие, и оба пришли к одному выводу: за прошедшие двадцать лет учительница с удивительной скоростью писала рассказы и даже романы. – Разве рукописи сдают не в печатном виде? – недоуменно сказал Роб. – Может, их печатал кто-то другой. – Она что-нибудь публиковала? – Насколько я знаю, нет, – сказал Лютер, листая страницы. – Если все это отвергли, удар был тяжелым. – Может, никто их не отвергал. – Думаете, она печаталась под псевдонимом? – Может, она и не пыталась ничего опубликовать. Роб прочел несколько строк и пренебрежительно сказал: – Да, это не Луис Ламур[13]. Лютер заинтересовался первым абзацем рассказа и понял, что ему хочется читать дальше. – Может, это и не Луис Ламур, но это кое-что. 29 Мотель в Манхэттен-Бич, хотя и вдали от берега, унылый номер, просевшая двуспальная кровать. Зато чисто и нет насекомых, по крайней мере при включенном свете. Ночной дождь – десять тысяч беспокойных голосов; ветер – неистовый оратор, что призывает собравшихся к насилию, время от времени грохоча металлическим навесом, стуча незапертой ставней брошенного здания по другую сторону улицы. Снова еда навынос, насыщенная протеином. Кола с водкой. Джейн ела, просматривая записи о смерти Сакуры Ханнафин и о жизни Рэндала Ларкина, приятеля Лоренса Ханнафина. Все, кто был связан с миллиардером Дэвидом Майклом, жили в лабиринте обманов, у каждого имелись десятки отражений, не похожих друг на друга, – представители общественной и политической элиты, чья тайная жизнь (то есть реальная жизнь) была настоящей помойкой. Если бы ненависть Джейн превратилась в яд, все они были бы мертвы.