— Нет, я выступаю против злоупотреблений капитализма — в частности, американского. Я применяю бизнес как оружие. Лишь глупец стал бы полагаться исключительно на идеологию. Идеи — только руль. Деньги — вот движущая сила. — Использую эти фразы в подводке к статье, — улыбнулся репортер. — Кстати, я читал, что некоторые называют вас революционером. — Ха, я всего лишь крикун, не более того! — сказал Морено, и его улыбка исчезла. — Но запомните мои слова: пока внимание мира сосредоточено на Ближнем Востоке, никто не замечает рождения намного более могущественной силы — Латинской Америки. Вот что я представляю. Новый порядок. Нас больше невозможно игнорировать. Роберто Морено встал и шагнул к окну. Над садом вздымалось ядоносное дерево высотой футов в сорок. Морено часто жил в этих апартаментах, и оно ему очень нравилось. Собственно, вызывало даже нечто вроде дружеских чувств. Ядоносные деревья внушительно выглядят, выживают в любых условиях и несут в себе некую суровую красоту. И еще они, как намекает название, ядовиты. Пыльца или дым от горящей древесины могут попасть в легкие, причиняя мучительный ожог. И при этом дерево дает пищу красивой багамской бабочке-паруснику, а белошапочные голуби кормятся его плодами. «Я похож на это дерево, — подумал Морено. — Возможно, неплохой образ для статьи. Надо будет об этом тоже упомянуть…» Что-то снова блеснуло. Дальнейшее произошло за долю секунды. Редкая листва дерева дрогнула, и высокое окно перед Морено взорвалось. Стекло превратилось в миллионы кристаллов летящих льдинок, в груди расцвел огонь. Морено обнаружил, что лежит на кушетке, стоявшей до этого в пяти футах позади него. «Но… что произошло? Что такое?.. Я теряю сознание… теряю сознание… Не могу дышать…» Он уставился на дерево, которое теперь, когда не мешало оконное стекло, было видно намного отчетливее. Ветви покачивались на дувшем со стороны воды легком ветру. Листья то увеличивались, то уменьшались. Дерево дышало за него — ибо ему самому не давал дышать огонь в груди. Не давала боль. Вокруг слышались вопли и крики о помощи. Кровь, повсюду кровь. Заходило солнце, небо становилось все темнее и темнее. Но разве сейчас не утро? Перед глазами Морено возникли образы его жены, сына и дочери. Мысли расплывались, пока не осталась только одна — дерево. «Яд и сила, яд и сила». Огонь внутри ослабевал и исчезал. От облегчения на глазах выступили слезы. Темнота сгустилась еще сильнее. «Ядоносное дерево. Ядоносное… Ядо…» Понедельник, 15 мая II Очередь Глава 2 — Идет он или нет? — с нескрываемым раздражением спросил Линкольн Райм. — Что-то случилось в больнице, — послышался голос Тома то ли из коридора, то ли из кухни, то ли откуда-то еще. — Он задержится. Позвонит, когда освободится. — Что-то! Конкретнее некуда. «Что-то случилось в больнице». — Так он мне сказал. — Он доктор. Ему следует быть точнее. И не опаздывать. — Он доктор, — подтвердил Том, — и это означает, что ему приходится иметь дело с неотложными случаями. — Но он не сказал «неотложное». Он сказал «что-то». Операция назначена на двадцать шестое мая, и я не хочу снова ждать. И так уже долго тянется. Не понимаю, почему нельзя сделать раньше. В красной инвалидной коляске «Штормовая стрела» Райм покатил к монитору компьютера и остановился возле ротангового кресла, занятого Амелией Сакс. Она была в черных джинсах и черной блузке без рукавов. С тонкой цепочки на шее свисал золотой кулон с одним бриллиантом и одной жемчужиной. День только начинался. Сквозь выходящие на восток окна падали лучи весеннего солнца, соблазнительно подсвечивая рыжие волосы женщины, собранные в пучок с оловянными заколками. Райм переключил внимание на экран, просматривая отчет по делу об убийстве, раскрыть которое он помог нью-йоркской полиции. — Почти готово, — сказала Сакс. Они сидели в гостиной его дома на улице Сентрал-Парк-Уэст в Манхэттене. Некогда, вероятно, уединенная тихая комната для посетителей и истцов во времена Босса Твида[1] теперь превратилась в полноценную криминалистическую лабораторию, заполненную аппаратурой и приборами для исследования улик, компьютерами и проводами. Провода были повсюду, из-за чего коляска Райма постоянно на что-то натыкалась, но толчки он ощущал лишь от плеч и выше. — Доктор опаздывает, — буркнул Райм, обращаясь к Сакс. В этом не было никакой нужды, поскольку при его разговоре с Томом она находилась не далее как в десяти футах. Но Райм еще чувствовал раздражение, и ему хотелось выплеснуть недовольство. Осторожно переместив правую руку к сенсорной панели, он пролистал последние абзацы отчета и одобрил: — Хорошо. — Отправляю? Райм кивнул, и она нажала клавишу. Зашифрованные шестьдесят пять страниц отправились в эфир. Проделав путь длиной шесть миль, они прибыли в криминальный отдел Управления полиции Нью-Йорка в Куинсе. Там им предстояло стать основой для обвинительного заключения по делу Уильямса. — Готово. Готово… если не считать свидетельских показаний на процессе наркодельца, который послал двух подростков, двенадцати и тринадцати лет, на улицы Восточного Нью-Йорка и Гарлема совершить для него убийство. Райму и Сакс удалось найти и проанализировать мельчайшие следы, которые привели от ботинок одного из мальчишек к магазинной витрине в Манхэттене, затем к коврику в седане «лексус», от него к ресторану в Бруклине и, наконец, к дому Тая Уильямса. Сам глава банды не присутствовал при убийстве свидетеля, не прикасался к оружию. Не осталось никаких сведений о том, что он заказчик, а юный стрелок был слишком напуган, чтобы давать против него показания. Но все эти преграды уже не имели значения для правосудия. Райм и Сакс раскрутили клубок доказательств, нить которых тянулась с места преступления прямо в логово Уильямса. Ему предстояло провести в тюрьме всю оставшуюся жизнь. Амелия сомкнула пальцы, сжав левую руку Райма, неподвижно пристегнутую к креслу. Он понял это по едва видимым под ее бледной кожей сухожилиям. Женщина встала и потянулась. Оба работали над завершением отчета с раннего утра. Она проснулась в пять. Он чуть позже. Райм заметил, как она поморщилась, идя к столу за чашкой кофе. В последнее время ей досаждала боль в бедре и колене, вызванная артритом. У Райма приведшее к параличу повреждение спинного мозга было тяжелой степени, но при этом ни на мгновение не причиняло мучений. «Кем бы мы себя ни мнили, тело так или иначе нас подводит», — подумал он. Даже у тех, кто в данный момент здоров и более-менее доволен жизнью, не все в перспективе безоблачно. Райм жалел спортсменов, прекрасных молодых людей, которые с ужасом предвидели собственный закат. Но по иронии судьбы для самого Линкольна Райма было верно обратное. Он уже прошел девять кругов страданий, и состояние его улучшалось. Это стало возможным благодаря новым технологиям проведения операций на позвоночнике и его собственному бескомпромиссному отношению к тренировкам и рискованным экспериментальным процедурам. Он вновь ощутил раздражение, вспомнив, что доктор опаздывает на назначенный сегодня осмотр перед предстоящей операцией. Послышался двухтональный звонок в дверь. — Я открою! — крикнул Том. Дом был приспособлен к нуждам инвалида, и Райм мог воспользоваться компьютером, чтобы увидеть пришедшего, поговорить с ним и впустить. Или нет. Он не любил незваных гостей и, как правило, отсылал их прочь, порой грубо — если Том не действовал быстрее. — Кто там? Сначала проверь. Это не мог быть доктор Баррингтон, обещавший позвонить, после того как освободится от «чего-то», что его задержало. Принимать других посетителей Райм был не в настроении. Но проверил ли его помощник, кто пришел, или нет, уже не имело значения — в гостиной появился Лон Селитто. — Линк, ты дома? «Кто бы сомневался!» Упитанный детектив тут же направился к подносу с кофе и выпечкой. — Хотите свежего? — спросил худощавый Том, облаченный в накрахмаленную белую рубашку, синий галстук в цветочек и темные слаксы. Сегодня он еще нацепил запонки — то ли из черного дерева, то ли из оникса. — Нет, спасибо, Том. Привет, Амелия. — Привет, Лон. Как Рейчел? — Все хорошо. Занялась пилатесом. Забавное слово. Какие-то упражнения или вроде того. На Селитто был типичный помятый коричневый костюм и столь же типичная помятая зеленовато-голубая рубашка. Красный полосатый галстук был нетипично отутюжен: на вид как оструганная доска. Недавний подарок, понял Райм. От Рейчел, его подружки? Был май — месяц без праздников. Возможно, сюрприз на день рождения. Райм не знал, когда Селитто появился на свет. Впрочем, как и даты рождения большинства других людей.