— Да с чего ты решила, что наш Ржевский уголовник, Аня?! — А с того, что к приличным людям с обыском не приходят! И кому, как не тебе, Шура, об этом знать! — Что за бред ты несешь?! — Ха-ха! Да то, что всем известно: Пашка взял тебя из жалости! Никто не хотел тебя брать, потому что у тебя статья! — Какая же ты, Аня… какашка! Чарушина подскочила на месте от хлесткого и в то же время смешного выражения. — Сам ты, Шура, какашка! — Ребята, ну хватит уже! — вступил третий — басовитый мужской голос. — Шура, это неприлично, в конце концов! Аня, ты же девочка! — А чего эта девочка меня носом тычет?! Это еще по малолетке было! Попал в дурную компанию, молодой был, вляпался! Сто лет прошло! — Вот и я в вашу уголовную компанию попала как курица в ощип! — взвизгнула Аня. — Прекратите! — пресек вопли басовитый. — Надо собраться с мыслями и решить, что делать дальше. — Валить отсюда надо, пока нас всех не накрыло! — не унималась Аня. — Мне кажется, Анечка Феликсовна, вас вполне устраивало плыть на волнах светской жизни! — услышала Надя приятный девичий голосок. — Ха! Вот и оставайтесь! Плывите дальше! Не захлебнитесь только! Раздался громкий топот. Дверь распахнулась, едва не ударив Чарушину по носу. Рыжеволосая дама с красным лицом и грудой разноцветных цепочек и бус на полной шее бросила на Надю яростный взгляд и промчалась мимо, обдав волной удушливого аромата восточных масел. — Аня, ты куда?! Ты же наш бухгалтер, как мы без тебя? — следом за ней выскочил долговязый, похожий на кузнечика очкарик в клетчатой рубашке с криво застегнутыми пуговицами и всклокоченной реденькой бородкой. — Шурик, вернись! Оставь ее, пусть выбесится! — донесся вслед девичий звонкий голос. Наденька посторонилась, вжимаясь в стену. Через пару секунд в холле грохнуло ведро, затем упала швабра и, наконец, хлопнула входная дверь. Над головой качнулась лампочка, а в офисе «Ржи» воцарилась тишина. Наденька заглянула внутрь. — Здравствуйте, — кивнула она, приветствуя оставшихся. — Меня зовут Надежда Чарушина, и я… — Что вы хотите? Сегодня мы не работаем. Приходите завтра! Или вообще, не знаю когда. Лучше звоните, — грузный мужчина в свитере вытер огромным носовым платком недовольное лицо и с подозрением уставился на Надю. — Стойте, не уходите! — стройная скуластая девушка с длинными черными волосами спрыгнула с крышки стола и широко улыбнулась. Улыбка у нее была замечательная, и даже кривой верхний клык не портил ее, придавая какой-то разбойничьей удали. К тому же в носу у нее поблескивал пирсинг, что делало это сходство еще ярче. — Меня зовут Надежда, — растерянно повторила Чарушина. — Я знаю, кто вы, — девушка подошла ближе и стала с интересом разглядывать Надю. Чарушиной этот взгляд не понравился — уж слишком он был пристальным, изучающим, женским. Так глядят те, кто готовится стать соперницей или же понимает, что занять желанное место просто не получится. Подобные вещи чувствуешь на уровне инстинкта, будто что-то щелкает внутри и шепчет на ухо: «опасность!» — Пойдемте со мной, — хмыкнула девушка и, не дожидаясь Надиного ответа, повернулась к ней спиной. Чарушина не стала сопротивляться. В конце концов, разве не за этим она пришла сюда? Раньше, когда она забегала к Ржевскому, в офисе уже никого не было, и она, увлеченная близостью любимого мужчины, не особо разглядывала рабочее пространство, вполне довольствуясь уютным кабинетом Павла. Теперь же Надя успела выцепить глазами рабочие столы, заваленные проектами, стоявшие во всех углах штендеры*, пробковые доски, увешанные цветными карточками, и специально оборудованное место с белыми бумажными стенами для фотосъемки. В кабинете было светло и… пахло Ржевским. Надя втянула воздух, уловив в нем аромат его парфюма, кофе и шоколадных сигарилл. — Как вас зовут? — спросила она девушку, когда та оперлась о стол и уставилась на нее своими раскосыми глазами. — Зая, — представилась она. — Зая? — приподняла брови Надя, окатив ее ледяным взглядом. — Зая. А там, — девушка указала пальцем в сторону двери, — Потапов, наш фотограф. Шурик и Аня вернутся завтра. Остынут и вернутся. — Зая… — протянула Чарушина, попробовав еще раз прозвище на вкус. Она не любила цирк и терпеть не могла зоопарки. И теперь, судя по всему, прямиком угодила в один из них. Девушка беззастенчиво разглядывала Надю с ног до головы. На губах ее играла загадочная улыбка. Выдержав паузу, она наконец сказала: — Церен. Незнакомое Чарушиной слово соскочило с ее языка будто серебряная монетка и продолжало звенеть в ее ушах еще несколько мгновений. — Что? — У Нади зачесались глаза, а следом и уши — верный признак того, что она явно что-то упускает и недопонимает. — Ясно, — вздохнула девушка. — Павел вам ничего обо мне не рассказывал… Теперь у Нади зачесалось и заскреблось где-то в районе желудка. Девушка, подскочив, уселась на край стола и снова широко улыбнулась. Некоторым людям свойственно улыбаться в самый неподходящий момент, даже когда собеседник явно не расположен к веселью. — Я секретарь Ржевского, Заяна Церен. — Ах вот оно что… — выдохнула Чарушина. — Имя у вас, конечно… Необычное. — Да ладно, — отмахнулась девушка. — Это вы еще моего отчества не знаете, — хихикнула она и нараспев произнесла: — Улюмджиевна. Я калмычка. Так что зовите просто Заей. Меня здесь все так называют. — Ну не знаю, — Чарушина поморщилась. — Попробую. Она боялась услышать несколько другие откровения и внутренне уже готовилась к еще одному потрясению. Если бы секретарша заявила вдруг, что является любовницей Павла, то неизвестно еще, как бы она это переварила… — А я вас сразу узнала, — Зая перегнулась через стол и развернула серебристую рамку, в которую была вставлена Наденькина фотография, сделанная в Италии. Ржевский снял ее на фоне Миланского собора, и Надя выглядела восхитительно в лучах ломбардского солнца — загорелая, немножко пьяная и очень счастливая. — К нам сегодня из полиции приходили, — Зая покрутила серебряное колечко в носу. — Спрашивали о Ржевском. Что и как… — И что? Как? — Наденька прошлась по кабинету, подмечая знакомые вещи и следы присутствия чужих людей. — Они только по верхам смотрели. Вы ничего такого не подумайте, постановление было. Я его сама читала. — Скажите, Зая, — обернулась Чарушина, — насколько я знаю, Павел должен был быть в командировке… — Он там был, — пожав плечами, заявила секретарша. — Вы уверены? — с сомнением в голосе переспросила Надя. — Конечно! Когда Павел Александрович что-то говорит, я ему всегда верю. А вы? Разве нет? Штендер* — переносная конструкция, которую устанавливают на улице, рядом с компанией-рекламодателем. Глава 10 Надя ошеломленно застыла, раздумывая над ее словами, а затем спросила: — А вы случайно не в курсе, менял ли он обратные билеты? Зая пожала плечами и поставила рамку на место, повернув ее к стене лицом. — Все может быть, я не в курсе. И вообще, у меня нет привычки обсуждать решения Павла Александровича, — заявила она как нечто само собой разумеющееся. — Вы же знаете, какой он занятой человек, и сколько вопросов ему приходится решать каждый день. Наденька знала. Закусив нижнюю губу, она посмотрела в окно — клены шумели, и в лучах августовского солнца первые желто-красные резные листья смотрелись как дорогое украшение на темно-зеленом кафтане. — Сколько вам лет? — не выдержав, спросила она Заю. В том, что одна женщина интересуется возрастом другой, кроется момент истины, говорила ее мать. Наде же казалось, что вопрос ее был задан только потому, что Зая производила впечатление довольно сообразительной, хоть и совсем юной девушки. — Девятнадцать. Я полиграфический колледж окончила, — важно заявила Зая. — И сразу в рекламное агентство попала. Представляете, как повезло? Чарушина опустилась в кресло Ржевского, и Зае пришлось слезть со стола.