— Я подумаю, как вас можно будет использовать! Сообразив, что другого ответа он не получит, Гержавин неотрывно смотрел в глаза Акламину, словно пытался отыскать в них нечто очень важное для себя. Мучительное раздумье тлело в его мозге. Сейчас он порывался показать оперативнику снимки, чтобы тот окончательно понял, почему он должен пойти навстречу ему, но он не мог переступить через невидимую черту. Эти снимки он воспринимал как позор для мужчины, который не способен защитить свою семью. Хичков рассчитал все правильно. Его удар пришелся в самое больное место. Что касалось Аристарха, тот почуял, что время начинают отсчитывать песочные часы. Его осталось совсем мало, может быть, еще меньше, чем он думает. Хичков должен быть остановлен любой ценой, потому что жизнь заложников висит на волоске. 64 Проводив Акламина, неудовлетворенный обещанием оперативника, Сергей Сергеевич позвонил Корозову. Собственно, он не знал, чего он хотел от Глеба. Чем Корозов мог помочь ему сейчас, если даже полиция кормит одними посулами? И все-таки Глеб сулился помочь, и это хоть слабо, но грело душу. — Я бы хотел встретиться с вами! — сказал он Корозову с настойчивостью. Признаться, Глебу сейчас не до встреч с кем бы то ни было. Он готовился к предстоящей поездке в театр. Обговаривал с Исаем всевозможные детали, на какие мог наткнуться при передаче денег. Ставил себя в разные обстоятельства и продумывал, как себя вести в том, либо ином случае. Надеялся, что это будет решающая встреча с Хичковым, после которой все станет на свои места. Ольга, наконец, будет свободна, а преступнику — ни дна, ни покрышки, не видать света божьего больше! Впрочем, и он и Исай не отбрасывали непредсказуемого варианта развития событий. Предусмотреть всего в таких обстоятельствах невозможно. Хотя бы попытаться обкатать по максимуму предполагаемое. Хичков — рыбина непростая. Между тем, настойчивый тон Гержавина говорил о том, что попусту тот тревожить не станет, и Глеб пригласил: — Приезжайте ко мне в офис! — назвал адрес. Бросив все, Сергей Сергеевич сорвался с места. Войдя в кабинет Корозова, увидел несколько человек охранников. Глеб махнул им рукой, отправляя за дверь, а врачу предложил стул. Его внешний вид: сплошь седая голова, осунувшееся, бледное, особенно побледневшее на осеннем холоде, лицо, нервные движения сразу показали Глебу, что у Гержавина что-то произошло. Когда тот, расстегнув куртку, уселся, Корозов проговорил: — Вы взбудоражены. Что-то снова случилось? Новая информация? — прошелся по кабинет, развернул второй стул, придвинул ближе к врачу и сел лицом к нему. Ни разу до этого Гержавин не был в офисе Глеба, не знал о заведенных порядках здесь, но обратил внимание, что в приемной толпились охранники, и в кабинете Корозова их было несколько. Немного обескураженный этим, он заметил: — Вы как будто к войне готовитесь. По щеке Глеба пробежала морщина: — К войне, Сергей Сергеевич, — ответил он, не уточняя, что имел в виду. Волнение пронизало поджарое тело Гержавина, чуть сутуловатая спина выпрямилась, бледность на щеках стала скрадываться красным налетом, пальцы рук вцепились в колени, сжимая их, собирая в складки брюки: — Я тоже готов! — воскликнул он. — Я готов забыть, что я врач, и готов стать палачом Хичкову! Изумленно расширив карие глаза, Корозов глянул сурово и вдруг хмыкнул и, неожиданно хохотнул: — Перестаньте, Сергей Сергеевич! — сказал недоверчиво. — Ну, какой вы палач?! Вы — доктор Айболит! Заметно обидевшись, Гержавин сразу растерялся. Однако, спустя минуту, лихорадочно замотал головой: — И вы тоже думаете, что я не смогу? Вы ошибаетесь! Теперь я все смогу! — губы его задрожали. — А кто еще так думает? — спросил Глеб, качнувшись к нему. — Оперативник Акламин! Он отказал мне! — нервно выпалил врач. Потом подумал и закончил — Не то, чтобы прямо отказал. Нет. Просто начал кормить обещаниями. Но, спрашивается, зачем? Ведь я не ребенок, сразу все понял. Выслушав, Глеб помолчал и произнес: — Тогда говорите, с чем пришли ко мне? Направляясь сюда, врач был настроен раскрыться Корозову, переступить ту черту, которую не смог перейти с полицейским, показать снимки, но сейчас что-то опять надорвалось внутри, и он не мог заставить себя запустить руку в карман за телефоном. Чтобы как-то разрядить обстановку, Глеб сочувственно сказал: — Я понимаю вас, Сергей Сергеевич! Хорошо понимаю! — Что вы можете понять? Ну что вы можете понять? — с надрывом выпихнул из себя Гержавин. — Никто не способен понять того, что испытываю сейчас я! Переубеждать врача было бессмысленно. Глеб порывался сказать ему, что плывут сейчас они в одной лодке, но, видимо, не наступил еще тот момент, когда стоило сообщить об этом. Потому что внутреннее сопротивление было сильнее его порыва. Однако сидеть на месте и смотреть в мученическое лицо Гержавину, стало тяжело, он поднялся со стула и заходил по кабинету, заложив руки за спину. Узел галстука показался ему тугим, он расслабил его и расстегнул пуговицы на пиджаке. Мягкий ковер под ногами гасил звуки шагов. Между тем, Гержавин не двинулся с места. Его сковывали мысли о том, что он остается для всех непонятым. Следя за движением Глеба по кабинету, он на самом деле не видел его. Перед глазами все расплывалось, и фигура Корозова представлялась бесформенной. Какая-то пелена застилала все. Если это были слезы, он не стыдился их. Конечно, он мужчина, и как мужчина он знал, что слезы, это не мужское дело. Но бывают в жизни моменты, когда их не остановить, эти моменты редки, но в определенных обстоятельствах неизбежны. Достав из кармана носовой платок, врач промокнул глаза и повел ими по кабинету. Туман пропал. Он медленно вынул телефон, с задержкой, все еще сомневаясь в правильности своего решения, дрожащими пальцами открыл фото и протянул Глебу. Смотреть на них Корозову не понадобилось. Мимолетным взглядом он отметил, что подобные снимки у него самого. И снова зашагал по кабинету. Сейчас ему хотелось топать ногами, чтобы пол дрожал. И его раздражал мягкий ковер. Прошло некоторое время. Гержавин спрятал телефон и подал тихий голос: — Теперь вы понимаете, почему я хочу принять участие в поимке Хичкова? Разумеется, Глеб понимал чувства врача, потому что у него были такие же. Он нахмурился: — И как вы себе это представляете? Истолковав его вопрос, как отказ, Сергей Сергеевич взволнованно воскликнул: — Я умею стрелять! Неопределенно пожав плечами, ошарашенный предложением Гержавина стрелять, Глеб видел, что предложения исходило от чувства безысходности и желания разорвать порочный круг: — Зачем это? — проговорил он. — Я, например, не стремлюсь к стрельбе! Напряженно повысив голос, врач почти выкрикнул: — А я хочу! Я хочу убить его! Я готов к этому! Вы увидите! Дайте мне пистолет! Подойдя к двери, прежде чем открыть ее, Корозов внимательно посмотрел на Сергея Сергеевича: — Вы не шутите? — спросил, и, видя, как лицо врача решительно налилось кровью, приоткрыл дверь, позвал Исая, а когда тот вошел из приемной, спросил. — Ты можешь выдать пистолет Сергею Сергеевичу? Не раскусив сразу, что происходит, Исай глянул на Гержавина колким взглядом, потом смекнув, какого ответа ждет от него Глеб, проговорил: — Нельзя! У него лицензии нет. А нас за это могут лишить лицензии. Кивнув, Корозов отправил его назад в приемную: — Ладно, иди! — и когда тот вышел из кабинета, повернулся к Гержавину. — Как видите, Сергей Сергеевич, все не так просто, как нам хотелось бы! — опять прошелся уз угла в угол, остановился у стола, постоял некоторое время молчком, снова вернулся к стулу, на котором сидел до того, разговаривая с врачом, вновь сел, шумно вздохнул. — Да, Сергей Сергеевич, все очень непросто! Давайте поговорим серьезно. Вскинувшись, Гержавин насупился: — А разве до этого мы разговаривали не серьезно? — обида сквозила в его словах. — Серьезно, разумеется, до той минуты, пока вы не заговорили о пистолете, — сказал Глеб. — Ваше оружие — скальпель. А пистолеты пусть будут у тех, кто умеет с ними обращаться. — Бандит понимает только язык ствола, — возразил врач. — Согласен, — подтвердил Глеб, — но зачем же нам переходить на их язык? — В экстремальных случаях это необходимо, — проговорил Гержавин. — А теперь именно такой случай. Замолчав, Корозов сжал скулы. Несомненно, Сергей Сергеевич прав. Бесспорно, прав. С Хичковым надо разговаривать на его языке. И, безусловно, будет неправильно, если сейчас в полной мере отстранить Гержавина от участия в возмездии преступнику. Он должен быть причастен к этому, ведь его семья в руках бандита. Никто больше, чем он, не желает постоять за нее. Пусть без оружия, но уже без страха. И, не вдаваясь глубоко в подробности, Глеб рассказал, к чему сейчас готовился. Выслушав, Гержавин настойчиво попросил остаться с ним. Когда стрелки часов показали восемнадцать, стали ждать посыльного с билетами в театр и схемой маршрута. С каждой минутой ожидания напряжение возрастало. Сергей Сергеевич начал шевелиться на стуле, скрестил пальцы, крепко сжал их в кулак, чувствуя, как влажными становились ладони. Кидал вопросительные взгляды на Глеба, точно от него ждал ответа, когда же, наконец, появится этот посыльный и появится ли вообще? Корозов продолжал двигаться по кабинету, не показывал волнения, сдерживая себя, на лице было невозмутимое выражение. Между тем, он не был полностью уверен в том, что Хичков сдержит слово, но и не мог в полной мере сомневаться, что тот не захочет завладеть уже приготовленными деньгами. Все-таки второе на весах перевешивало. И вот дверь кабинета распахнулась, и из приемной вошел начальник охраны: — Снизу позвонили, — сказал он, — какой-то пацаненок с конвертом в руках просит пропустить к тебе, Глеб! Обыскали. Ничего, кроме конверта. — Пусть приведут, — распорядился Корозов. Ввели мальчика лет двенадцати в серой дутой курточке, в натянутой на уши черной вязаной шапочке. Он сразу уставился сначала на Исая, встретившего его в дверях, потом перевел взгляд на Глеба, стоявшего посреди кабинета, протянул конверт: — Вот, — сказал смущенно. Спрашивать его Корозов ни о чем не стал. Понятно было, что это мальчишка с улицы. Сказал только Исаю: — Дай ему на мороженое. Он заработал сегодня. — Мороженое сейчас не по погоде, — заметил Исай. — Тогда пусть сам решит, на что потратить, — сказал Глеб. Открыв дверь, начальник охраны вывел мальчика из кабинета. Корозов вскрыл конверт. Вытащил билет и схему движения от офиса до театра. Все как обещал Хичков. Показал Гержавину. Тот всмотрелся и вопросительно поднял глаза: — Вы говорили, что билет должен быть на двадцать один час тридцать минут. — Да, — подтвердил Глеб. Возвращая билет, врач произнес: — Но этот билет на девятнадцать тридцать.