Родион посмотрел на неё так, будто она предлагала ему разорить барсучью нору, но всё же помог ей и присел рядом. Лена накрыла себя и своего спутника, и они целиком оказались под мантией, испускавшей теперь с внутренней стороны лёгкое синее свечение. – Чего тебе? – повторил Родион. – Я могу помочь тебе с пропуском наверх. – И за это ты хочешь… – Ничего особенного, – сказала Лена. – Я хочу знать, как в предместья попадает контрабанда. То же самое касается и обратных поставок. А ещё, я купила бы что-то особенное. Например, какое-нибудь хитрожопое оружие. – Пфф, – фыркнул Родион. – Ты не по адресу. Ни хрена я не знаю. – Так уж ни хрена и не знаешь? – А почему я должен знать? – Потому что, насколько я помню, ты ушлый хитрый засранец, вот почему, – ответила Лена. Родион молчал, но не подавал признаков того, что хочет уйти. Девушка расценила это как сомнение в качестве их маскировки. – Послушай, я ненавижу этот город, – сказала она, понимая, что если Родион не тот, кем ей кажется, то, скорее всего, придётся убить его прямо здесь. – Я ненавижу его всей душой и хочу, чтобы он рухнул, был взорван, уничтожен до самого своего сраного основания, разобран до последнего винтика. Я ненавижу пóстов и их стерильный фашистский мирок! Я ненавижу то, чем стала! Я просто, сука, ненавижу их высокомерие и всезнайство. Они убили мою мать и оправдались случайностью! Никчёмные ебанутые твари, по праву рождения получающие все грёбаные блага этого мира! Сколько можно это терпеть? Мы должны открыть врата полисов для всех и каждого! Чтобы таким как ты не приходилось по два года ждать своей очереди, дабы просто встретиться со своей семьёй. Чтобы предместники перестали питаться чем попало. Чтобы технологии были доступны каждому разумному человеку. Ещё ребёнком я решила, что изучу этих мразей и уничтожу этот сраный город изнутри! Выдав этот чувственный монолог, Лена сразу же использовала регулятор, чтобы прямо сейчас не пойти и не зарезать какого-нибудь заблудшего в нижнем городе пóста. Она молчала и копила эти чувства в себе два года и действительно верила в то, что говорила. На всей Земле не было такого человека, который слыша и видя её, смог бы уличить её во лжи. Родион изумлённо смотрел на неё, не находя слов. – Что? – спросила Лена. – Я думаю, что смогу помочь тебе, – прочистив горло, выдавил из себя Родион. – Но не раньше, чем ты принесёшь мне разрешение на визит наверх. И я должен знать, что моя семья будет в безопасности. – Если я стану твоим союзником, то тебе ничего не угрожает, – сказала Лена. – Я могла бы шантажировать тебя, но вместо этого, в знак своей дружбы, я оставлю тебе эту мантию. Она подавляет все виды излучения, кроме радиационного. Если особо не шевелиться, то буквально становишься невидимым. Думаю, твоим соратникам не повредит возможность общаться, не боясь быть услышанными. Родион, коснувшись рукой слабо светящейся ткани, сказал: – Да, вещь в хозяйстве, прямо скажем, незаменимая… – Но ты должен сказать или дать мне хоть что-то, чтобы я понимала, что не трачу своё время и ресурсы впустую, – Пэ. Пэ-пэ. Пэ-пэ. Пэ...., – пропел, размышляя, Родион. – Чёрт с тобой, шельма, есть у нас тут один интересный прибор… Глава 5 «А вдруг реальность запрещает истину? Задав этот вопрос, мы оказались подвешены в пустоте, произрастающей из нашей природной неспособности отделить должное от фактического». (из "Манифеста Механистических Релятивистов") ### – Смотри, она на тебя сердится! – сказала малютка Лиза, протягивая Наде куклу с оторванной рукой. – За что? – А ты не хочешь её чинить! – Я не могу её починить, потому что ты потеряла её руку! – Я не теряла! – А куда она делась? – Это Быстрик её сгрыз! – Быстрик? – Да, собака. Почини, – сказала Лиза и снова настойчивым жестом предложила Наде взять куклу. Она подчинилась. – Хорошо. Я что-нибудь придумаю. – Спаси-иба! – протянула в ответ девочка и, моргнув своими глазами-васильками, убежала. – Понимаешь, о чём я? – спросил её Петров, закрывая дверь за внучкой. Он всё ещё не позволял Лизе бывать с Надей наедине, но часто приводил её с собой. – Спасибо за этот спектакль. В тебе, Борис Михалыч, умер драматург. Петров воспринял подкол стоически. – Согласен, – сказал он. Надя не смогла сдержать улыбку. Это её смутило. Сукин сын играл с ней в открытую, и она словно видела его карты, но всё равно проигрывала. В харизме ему не откажешь. С ней обращались как с человеком, находящимся на карантине. Жёстко, но не жестоко. Когда Надя истерила, её лишали еды и общения. Когда она объявила голодовку, сукины дети жарили свинину на газовой горелке прямо у неё под дверью. Она сдалась на шестой день. В какой-то момент Надя устала от борьбы и однообразия и решила быть поспокойнее. В течение месяца единственным развлечением для нее было общество её похитителя и его младшей внучки. Потихоньку Надя стала привыкать к ним. Мать Лизы умерла при родах, а её тётка – младшая дочь Петрова – пропала без вести несколько месяцев назад. Барин по возможности воспитывал внучку сам, а в остальное время за девочкой присматривала Марьяна. В последние дни Петров приносил еду лично и ненавязчиво пытался разузнать что-нибудь о прошлом Нади, попутно рассказывая различные истории из своей жизни. – Ты когда-нибудь слышала про Гуань Инь? – спросил однажды Борис Михалыч. – Что-то слышала, – сказала Надя, жуя булку. – Мне тогда было десять лет. Меня тут ещё не было. – Мне было тридцать три. Я знал её лично, – Петров сказал это с уважением. – Она перешла на сторону предместников. Предала свой народ ради нас. Ты никогда не задумывалась, почему она это сделала? – А разве твой отец в итоге не предал Гуань Инь? – Ой, я тебя умоляю! – отмахнулся Петров. – Мой отец поступил в интересах народа. Сейчас бы здесь была выжженная земля, если бы не мой отец. – Чего же ты тогда так восхищаешься союзником своих врагов? – Так точно, – сказал барин. – Она не была врагом. Она была именно союзником врага. И логика её поступка была совершенно иная, не такая, как у зажравшихся до полной потери связи с реальностью Кулибиных, и не такая, как у Смирнова и его попрошаек. Первые всерьёз думали, что у пóстов есть какая-то "этика", которая не позволит им вырезать нас под ноль. Переоценили они собственную полезность, так сказать. Вторые же просто считали, что им все вокруг должны. Гуань Инь – она была не за них, понимаешь? Она была за весь наш народ! – Ваш – это чей? – спросила Надя. Петров не стал отвечать на этот вопрос. – В общем, я хочу сказать, что она была за обычных людей, за справедливость. Надя пожала плечами. – Все вы за справедливость…, – бросила она. – Отнюдь, – сказал Петров и сразу же повторил. – Отнюдь… Какое-то время они посидели молча, каждый думая о своём. Петров прервал молчание первым: – Сегодня я хочу взять тебя с собой. Поедем на северо-запад. Недавно мы присоединили несколько диких общин к Борисовской губернии. Я должен буду судить там человека. По пути мы собираемся осмотреться на руинах. Взгляд опытного инженера нам не повредит. Что работает, что безнадёжно сломано, что можно починить, а что груда хлама – ты вроде как должна разбираться в таких вещах. Надя молчала. Она хотела вырваться из этой клетки, но принцип мешал ей принять такое предложение от своего тюремщика. – Я никуда с вами не поеду, – сказала она. – Лучше состариться в компании твоего родственничка. Надя кивнула на портрет Петрова Первого. – Что ж, – сказал Борис Михалыч. – Кажется, я сделал всё, что мог. И он вышел из комнаты, впервые не заперев за собой дверь. Надя боролась с собой. Куда она пойдёт? Начинается зима. В этом домашнем сарафанчике она мигом замёрзнет. Но что её ждёт здесь? Светские беседы при свечах до конца жизни? Выйдя из комнаты, она очутилась в небольшом коридорчике, заканчивающимся винтовой лестницей. Её комната была на чердаке. Она спустилась на второй этаж и оказалась в просторной гостиной. Лиза играла с куклами, сидя на разноцветных ковриках около сквозной печной трубы. Завидя Надю, девочка сказала: – А я уж думала, ты никогда не спустишься к нам! В ответ Надя сковано улыбнулась. – А где твой дедушка? – Внизу, сказал, чтоб я тебя поторопила. – Ну конечно…