– Внутри есть маленькие фигурки из кости. Бери их, не заглядывая внутрь, пока не вытянешь дюжину. И я протянул руку, сунул ее в мешочек, нащупывая пальцами мелкие фигурки – ледяные, словно он держал их в снегу. Напоминали они пешки какой-то сложной кебирийской игры. Были мастерски изготовлены: каждая – с треть моего пальца, и, чтобы вырезать какие-то детали, нужно было использовать хорошие тиски и напильники, долота и сверла не больше иголки, причем выкованные из хорошей стали. Я выбрал двенадцать фигурок людей, животных и странных созданий, которые расставил перед собой на столе, и стал ждать, что случится дальше. Старик держал в металлических щипчиках небольшой кусочек чего-то похожего на воск, поджег его от светильничка, легко дуя на тлеющий кончик. – У этих фигур есть свои названия, – сказал. – Показывают важнейших из людей, кого ты встретишь, но могут также означать события, стихии или даже действия демонов. Расставил их на доске в разных – похоже, важных – местах. Теперь все выглядело так, словно мы должны были во что-то сыграть. Воск начал тлеть и сочиться дымом, и он вбросил его в металлическую мисочку. Я подозрительно потянул носом, но это не была проклятая Смола Снов. Обычные благовония, хотя и со странным запахом. Он поднял миску и подул в нее, направив дым на стоящие на доске фигуры. Дым осел на доску странно, словно приклеившись, и тянулся по ней, словно туман по болотам, не рассеиваясь и не улетая. – Мне придется ранить тебя в руку. – Одноглазый вынул узкий стилет с рукоятью, оправленной в серебро и кость. – Протяни ее над столом. – Я зарабатываю руками на хлеб, старик, – сказал я со злостью. – Тебе не достаточно всех моих денег, хочешь меня еще и искалечить? – Не ерепенься, – рявкнул он. – Мне нужна твоя кровь. Правда требует жертв. Я тебя потом полечу так, что ничего и чувствовать не будешь. Я протянул руку, а он сильно ухватился за нее и провел острием поперек ладони, в дюйме от пальцев. Боль была короткой и острой, как от ожога. – Теперь стисни кулак и проверни, словно хочешь воткнуть в стол стилет. – Он передвинул мой кулак в должное место, и кровь сперва закапала на доску крупными каплями, а потом полилась ручейком. Я смотрел, как капли падают на дерево сквозь слой дыма, как наполняют желобки и текут, словно по венам в теле. Некоторые черточки оставались пустыми, а другие краснели от моей крови, создавая рисунок в рисунке. – На, – он кинул мне скрученную в рулончик чистую тряпицу. – Хватит. Можешь перевязать руку. Я перетянул рану, помогая себе зубами, когда услышал скрежет. Поднял взгляд и увидел, что фигуры задвигались. Они словно ожили и принялись смещаться в разных направлениях, раздвигая колеблющийся дым, что скрывал их примерно до половины. Я поднял подозрительный взгляд на Воронову Тень, но казалось, что он не делает никаких фокусов. Он опер подбородок на сплетенные пальцы и внимательно смотрел на доску, словно наблюдал за движением, совершенным его противником. – Мать стоит на поле Клана, – заявил. – Стоит и ждет. Это она послала тебя в путь. Ты не только убегаешь. Ты еще и выполняешь миссию. «Мать» не обязательно означает родительницу. Это может быть и отец, ребенок или все люди твоего рода или племени. Им угрожает опасность, на тропе их множество врагов, а ты должен их спасти. Но важно для тебя лишь то, что Мать жива. Очень сложный расклад… Очень много ответов на слишком много вопросов. Все перекрещивается. Ответы в том, где именно кровь собирается на полях Стихий, Домов и Намерений. В том, где стоят фигуры. – И где же во всем этом я? – спросил я, вытягивая шею. – На табурете в корчме «Под Морским Пахарем», – проворчал он. – Это не на тебя мы здесь смотрим, но на судьбу, что тебя окружает. Тут слишком много всего, потому выберем важнейшие вопросы и попытаемся найти на них ответы. Я открыл рот, чтобы сказать, что не задавал пока ни одного вопроса, но он прожег меня взглядом и склонился над доской, а его лицо спряталось за полями шляпы. – В месте, где ты находишься, тебе не грозят старые враги. Они потеряли твой след. Тут безопасно. Тут есть новые враги, но это не так опасно. Не думаю, чтобы они тебя убили, если пойдет дождь. Скорее, это ты прольешь кровь, и потом тебя будут искать мстители. Куда более сильные, чем эти, и ты не сможешь их победить. Это не обязательно будут люди, кровь соединяет их с полем Урочища, Дурного Изменения и полем Бестии. Но ты уже встречал людей-бестий. И у тебя было заклинание, что позволяет их отгонять. Если ты его вспомнишь, придет подмога. И тогда-то ты найдешь то, что ищешь. Ах да, ты не знаешь, что оно. Проверим. Он махнул ладонью, разгоняя дым, и несколько фигур со скрипом передвинулось. – То, что ты ищешь, – это человек. И не человек. Как и твой враг, о котором я говорил, тот, живой демон. Но этот как бы его противоположность, хотя происходит из той же бездны вне мира. Этот силен иным образом. Порой его слабость – это его сила. Ты ищешь Странника. Вокруг него сплетаются линии судьбы. Кровь соединяет его с полем Звезды. Обычно означает оно тоску по неизвестному, которую вы там, на Юге, не ведаете, а у нас здесь такое в крови, потому нам приходится бросаться в море. Но это может означать и нечто совершенно иное. В этом Страннике много удивительного. Он чужак и мало понимает, но быстро учится. Порой смотрит и не видит, потому что смотрит другими глазами. Порой он непобедим, а порой слаб как дитя. Прибыл издалека, но плыл не по морю. И не шел сушей. Как и тебя, его привела звезда. Та самая звезда севера. Звезды порой падают. Он тоже упал. Да. Выплюнули его звезды. – Почему я должен его найти? – спросил я. – Потому что тогда ты можешь соединить свою судьбу с его. Тебе не придется искать путь – просто иди за ним. Странник желает того же, что и ты. Вот только в отличие от тебя он может это сделать. Может свалить Королей Бездны. Ему понадобится лишь лед, огонь, кровь и гнев. Ему придется свести войну богов на землю. – Поможет ли это Матери? – я указал на фигурку женщины с ребенком на руках, укутанной в плащ. – Мать связана кровью с полем Края и полем Победной Силы. Окружают ее враги. Ей некуда идти. На этом поле она не выживет. Она должна оказаться на другом поле: Сада, Леса или Дома. Но тот, кто меряется силами с Королями Бездны и начинает войну богов, может такое совершить, если получит помощь – если не погибнет, если справится. Так выглядит, парень, ветка судьбы сейчас. Но линии ведут к Страннику, тому, кто может за миг спутать эти линии снова. Он даже не знает об этом. Из рук его, возможно, выйдет расклад, в котором Мать стоит на поле Сада или Леса. Мудрец, который посоветовал Матери, чтобы выслала тебя к нему, именно на это и рассчитывал. Я взглянул на старика и заметил, что вот уже какое-то время он не смотрит на доску. – Где этот человек? – спросил я. – Он умер, парень. Далеко отсюда. В горах. – Умер?.. – Да. Но скоро он проснется. Возможно, просыпается как раз сейчас. Нужно время, чтобы он очнулся и добрался сюда. Нужно терпение. Он прибудет. – Умер, но прибудет?.. – Это предсказание, сыне. Оно всегда неясно. Скажу тебе лишь, что порой можно умереть разными способами и бывают дороги между мирами живых и мертвых, которыми не всякий может пройти. Он тяжело откинулся на лавке, оперся о стену. Слабый свет пал на его лицо, и я увидел, что единственный его глаз приугас, по лицу поползли морщины, и оно приобрело нездоровый восковой цвет. Из носа Вороновой Тени потекла струйка крови. Он поднял трясущуюся ладонь и вытер лицо, оставив багровую полосу поперек щеки. Дым, все время клубившийся над доской, вдруг разошелся, оставив лишь резкий смолистый запах. – Подай мне руку, – прохрипел Воронова Тень. Я протянул руку, обернутую пропитанной кровью тканью. Он встряхнул головой, словно собака, а потом с усилием выпрямился и развернул ткань, бросив ту прямо в камин. Рана чуть присохла, но я знал, что, если шевельну хотя бы пальцем, она снова откроется и начнет кровоточить. Не была слишком глубока, но пройдет неделя, прежде чем я смогу пользоваться рукой – если, конечно, она не воспалится. Старик снова сунул руку в сумку, достал оттуда две бутылочки и баночку, заткнутую пробкой. Жидкость, которую он плеснул мне на рану, была рубиново-красной, но прозрачной, как хорошее вино, а не густой, как кровь. Запекло так, что я непроизвольно содрогнулся. Старик зачерпнул белую, похожую на жир мазь и одним движением покрыл рану. Жечь перестало, я почувствовал ледяной холод. Он же взял узкую полоску из чистой ткани, которую намочил в еще одной жидкости, на этот раз желтой и густой, словно мед, а потом крепко перевязал мне ладонь, оставив сверху лишь большой палец, создав нечто похожее на перчатку. Ткань крепко прилегала к коже и казалось, что не должна бы раскрутиться или отпасть. – Завтра утром можешь снять, – сказал он. – Не раньше. Повязка прилепится, а ты всунь нож и перережь ее, только потом сорви. А теперь ступай. Я ничего больше тебе не скажу. Я должен отдохнуть. Я вышел на пустую уже улицу, что вела на Каменное Торжище. К железной решетке у ворот меня сопроводили двое воинов, закрывших за мной на ночь калитку. Перед гостиницей еще стоял один слуга, очень высокий и стройный кебириец, носящий, несмотря на холод, кожаную безрукавку. Он опирался на солидную дубину с окованными концами, а у пояса его висела кривая сабля. Я взглянул на него со внезапной надеждой, но увидел только чужое лицо. Лицо цвета полированной меди, красивое и дикое одновременно, с идущей через нос и щеки черной полосой, покрытой белыми точками, поблескивающее тигриными глазами, но, несомненно, чужое. Это не был мой друг. Просто какой-то кебириец. Каменная улица сверкала после дождя, на ней горели все фонари, не как в Кавернах, к тому же перед «Морским Пахарем» пылали две миски с маслом. Купеческая гостиница готовилась к ночи, как всегда, вооруженная до зубов и уверенная в себе. Всю дорогу домой я крутил в голове слова предсказания и размышлял над ними. Не мог понять, верю я или нет. Я услышал вещи, которые подходили к моей ситуации и имели смысл, – но, возможно, такое умеет любой предсказатель. Возможно, я услышал то, что хотел услышать, а одни и те же слова можно воспринимать по-разному. А может, я просто дал обобрать себя до нитки. И чем сильнее я думал над теми словами, тем сильнее они западали мне в память. Я шел, погруженный в мысли, не слишком отдавая себе отчет, куда я направляюсь. Несмотря на темноту и дождик, на улицах все еще было довольно много людей. В обычных поселениях и городках на Севере, там, где я бывал, в сумерках садились дома на пир, закладывали засовами двери, и мало кто после отходил далеко от пенного пива и очага. Они боялись ночи, несущей холодный туман, мороз, и того, что таилось в лесах. В Ледяном Саду все было совершенно иначе. Тут тоже пировали и пили, но главным образом в тавернах и постоялых дворах, порой переходя от одной к следующей, от веселого дома в корчму, а порой веселились на улицах и площадях, среди все еще заваленных товарами прилавков. Иногда можно было повстречать тех, кто выпил слишком много и теперь бродил неуверенным шагом, выкрикивая чушь, размахивая кувшинами и цепляя прохожих. Однако, если они начинали блевать на улицах или затевали драку, а поблизости случалась стража, их забирали в городскую тюрьму. Якобы ночь, проведенная в ледяных подземельях без капли воды, как и удары деревянных палок – если кто-то начинал там скандалить, – западали в память надолго и чрезвычайно способствовали умеренности в питии. Но в ту ночь я не видел никого, бездумно протискиваясь между прохожими и равнодушно отгоняя шлюх – а некоторые из них были измененными и одарены необычайными формами. Очнулся я, лишь когда заметил, что зашел в незнакомые районы и что теперь придется заложить крюк, чтобы попасть в «Лежку». К тому же, когда я остановился, чтобы осмотреться, мой взгляд неожиданно замер на знакомом мне воре с базара. Тот меня не видел. Я стоял в толпе прохожих, на мне был невзрачный кафтан и натянутый на голову капюшон, а он осторожно заходил в проулок, словно крыса. Не знаю, отчего я пошел за ним. Может, потому, что еще днем собирался так поступить. Возможно, мне показалось, что представился случай с ним посчитаться. Я бы предпочел не упускать его, если уж я могу застать воришку врасплох, а не он меня, – и притом он в одиночестве. Я подумал, что такого как он, я смогу отвадить от себя только палкой. Если будут подле него приятели, он станет кусаться до самого конца, иначе потеряет лицо. Сейчас же он был один. По крайней мере, ему не придется переживать насчет своей репутации, а науку он получит, и та, возможно, отвадит его от мести. Закоулок был завален мусором, что давало мне возможность оставаться в укрытии. Были там кучи пустых бочек, тележки, несколько сломанных длинных столов, упертых в стену, на земле валялись кости и битая посуда. Вор оглянулся лишь раз, но я оставался скрытым в тени. Мальчишка добрался до отворенной настежь двери какой-то таверны, из которой доносился шум многих голосов и вырывался свет, но внутрь воришка входить не стал, только прошептал что-то мощному мужу, который стоял у входа. Лицо взрослого выглядело довольно пугающе: вместо носа и верхней губы было у него нечто похожее на клюв, а глаза были странными: круглыми и большими, с ярким зеленым кольцом посредине. И он был большим, словно медведь. Выслушал парнишку, а потом исчез внутри. Подросток терпеливо ожидал на улице, а потом отошел чуть в сторону, к перекрестку, где между домами образовалась небольшая квадратная площадка с дождевым колодцем посредине. Из таверны вышел еще один муж и направился к воришке. Уже издалека, по тому, как он шел, было понятно, что он измененный, из тех, кого называли Отверженными Древом. Он мелькнул на свету, и я лишь увидел, что он и вправду изменен, и было в нем что-то быковатое – даже не знаю, отчего я так подумал, поскольку рогов у него не было. Я остался в своем укрытии, лишь выглядывая в тени между бочками. Бык смотрел на воришку, уперев руки в бока, а потом что-то властно процедил, тот же покорно поклонился и вытащил из-за пазухи сверток, отдал его, еще ниже склоняя голову. Бык развернул тряпицу, послышался звон благородного металла, когда он пересчитывал монеты, потом же он завернул все снова и спрятал за пазуху, а после неожиданно отвесил подростку оплеуху. Сделал это без усилия, словно бы нехотя, но эффект был ужасным. Воришка издал скулеж и подлетел, словно тряпичная кукла. Крутанулся в воздухе, стукнулся о стену и свалился на брусчатку. Все случилось так быстро и неожиданно, что я был уверен: бык убил его одним ударом. Но довольно скоро подросток зашевелился, подтянул ноги и потом, цепляясь за стену, сумел встать. Бык направился назад в таверну, когда подросток что-то крикнул ему вслед, плаксиво и жалобно. Укутанный плащом измененный оглянулся через плечо и что-то проговорил, сперва тихо и вежливо, а потом все громче, я же услышал лишь то, что он почти выкрикнул в конце: «… дюжину, или не будете жрать, хайсфинга!», после чего пошел дальше. Воришка проскулил что-то, на что бык рявкнул вполне четко: «Хархарша нет!» А потом исчез в открытых дверях корчмы, погрузившись в ее шум. Вор же некоторое время стоял, покачиваясь, около дождевого колодца, а потом вдруг уселся и принялся отчаянно плакать, сморкаясь и плюясь кровью. Я решил, что он так может провести немало времени, потому отступил, держась в тени почти до самого входа в улочку, а после развернулся и двинулся домой. По пути понял, что, несмотря на жалостливую сцену, не чувствую ни капли сочувствия или милосердия. Совершенно как если бы оказался свидетелем собачьей драки. Меня это испугало. Похоже, сердце мое успело окаменеть. На следующий день я снял повязку и, к своему удивлению, увидел зарубцевавшуюся рану, словно прошло пять дней, а не одна ночь. Несколько раз сжал кулак – оказалось, что, несмотря на боль, я могу им работать. И я направился на Сольное Торжище. * * * Несколько следующих дней я провел, работая на улице, поскольку из-за холода, тумана и дождя на такого рода работы не находилось достаточно желающих, а потому и платили тут лучше всего. Я выбивался из сил, ел только хлеб и реденькую похлебку, которую давали в гостинице, промерз до мозга костей, но заработал почти марку серебром. Если бы не баня в моей гостинице и то, что после возвращения с работ я сидел там, в пару, окунаясь попеременно в горячую и холодную воду, все эти героические усилия закончились бы тем, что я слег бы с кашлем и жаром, а заработанные деньги ушли бы на знахаря и травника. Тем временем я, заработав немного денег, мог позволить себе пару дней передышки. Зашел в лавку с чужеземными товарами, купил орехов, сделал отвар и снова засел с трубкой в зубах над своими записями, а дух мой парил над высохшей рыжей землей стран Юга и заключал прошедшие времена в знаки на бумаге. Но что-то во мне изменилось. Я уже не чувствовал потерянности и неуверенности. Ждал знака. Знал, что раньше или позже встречу Странника, упавшего со звездой. Я уже не пересчитывал по кругу новозаработанные деньги, не складывал их стопками и не прятал внутри посоха шпиона. Просто бросал их в неиспользуемую миску для супа, что стояла на самой высокой полке и которую было непросто заметить. Я уже понял, что для меня есть кое-что поважнее. И именно тогда они до меня добрались. Был мерзкий ветреный день, по небу ползли рваные свинцовые тучи, весь день было сумрачно, холодно и как-то тяжело. Я возвращался с работ глубоко внутри крепости, в горе, где несколько дней носил тяжелые, вонючие пласты сала морсконей и плоскуд, отрезанные широкими клинками на массивных рукоятях, что напоминали копья для борьбы с конницей, – из кусков этих вытапливали морское масло. Я то носил на плече куски, то резал, стоя в крови и жиру, а то мешал в больших булькающих котлах, где бело-красные куски медленно топились, образуя вонючую жидкость, что потом становилась маслом для ламп, смазкой для осей и многим другим. За шесть дней мы перетопили все сало с подвод. Я снял тяжелый, вонючий кожаный фартук и теперь возвращался домой, богаче на девять шелягов, полагая, что не наймусь ни на какие работы в ближайшие три дня. Город выглядел так, словно вихрь вымел с улиц всех его обитателей. Исчезли девки и торговцы с тележками, даже стражников было меньше – стояли они перед воротами или в подворотнях, укутанные в шерстяные плащи по самые уши, и опирались на копья. Только изредка кто-то пробирался мокрой мостовой, сжимая в горсти раздуваемые края плаща или капюшон, и сразу же нырял в какую-то из дверей. Море было грозным, почти черным, поблескивало белыми гривами, пахло солью, водорослями и штормом. Громыхание и шипение волн, разбивающихся на укреплениях портов, было слышно даже в Кавернах. Ветер катил по улицам сломанные бочки и корзины, теребил рваные тряпки и мусор. Я думал лишь о миске горячего супа, а потом о бане в «Волчьей Лежке», горячей, словно пустыни Внешнего Круга, а еще о том, что неплохо было бы взять туда кувшин морского меда и, может, встретиться с какой-нибудь из гулящих девок, что живут в нашей гостинице. А еще о моей комнатке, свете лампы, чарке отвара и о свитке.