— Женщина действовала так, чтобы не промахнуться, — отмечает Пит. — «Смирновка» тройной дистилляции — это сто пятьдесят процентов. — Я так думаю, что она хотела, чтобы с дочерью все произошло как можно быстрее, — говорит Холли. — Неплохая догадка, — отвечает Иззи, но очень сухо. Ей плевать на Холли, а Холли — на неё. Ходжес это знает, но не понимает причины. А поскольку Изабель они видят редко, то он никогда не доставлял себе хлопот спросить об этом у Холли. — А есть измельчитель вблизи? — спрашивает Холли. — Конечно. — Иззи листает, и на следующей фотографии измельчитель для таблеток уже здоровенный, словно летающая тарелка. В его чаше остаются следы белого порошка. — Позже на неделе будем знать точно, но кажется, что это «Оксикодон». Она получила его по рецепту только три недели назад, как свидетельствует ярлычок, а сейчас бутылочка из-под него такая же пустая, как и из-под водки. — Мать измельчила таблетки, бросила в бутылку и вылила всю водку Мартине в питательную трубку. Видимо, это еще эффективнее смертельной инъекции. Иззи снова листает. Теперь Холли действительно говорит «фу-у-у…», но не отводит глаз. Первый снимок ванной, приспособленной под нужды инвалида, — широкий план: видно низкую тумбу с раковиной, так же низко расположены вешалки для полотенец и огромную комбинацию ванны и душевой. Душевая кабинка закрыта, ванну видно полностью. Дженис Эллертон лежит в воде, которая закрывает ее до плеч, в розовой ночной рубашке. Ходжес думал, что, когда женщина ложилась в ванну, рубашка должна надуться и всплыть на поверхность — но на этом снимке места преступления она прилегает к худенькому телу женщины. На голове у нее полиэтиленовый пакет, обвязанный вокруг шеи каким-то махровым пояском от купального халата. Из пакета высовывается трубочка, присоединенная к небольшому баллону, который лежит на полу. На нем этикетка с изображением смеющихся детей. — Набор самоубийцы, — комментирует Пит. — Наверное, она про такое в Интернете вычитала. Там много сайтов, где рассказывается, как это делать, подробно и с картинками. Когда мы пришли, вода в ванной была прохладная, но садилась она, наверное, в теплую. — Это, по идее, должно было облегчить ей страдания, — добавляет Иззи, и хотя она и не говорит «фу-у-у…», но ее лицо на мгновение брезгливо напрягается, когда она пролистывает на следующий снимок: Дженис Эллертон вблизи. Пакет запотел от последнего выдоха, но Ходжес замечает: женщина закрыла глаза. Она также отошла мирно. — В баллоне был гелий, — говорит Пит. — Его можно купить в крупных дисконтных магазинах. Вообще-то он предназначен, чтобы шарики надувать на дни рождения маленьким сорванцам, но вполне годится и для того, чтобы себя убить, — если надеть пакет на голову. Сначала головокружение, потом дезориентация — и тогда уже пакет не снимешь, даже если вдруг передумаешь. Далее — потеря сознания, а затем смерть. — Вернитесь к предыдущему, — говорит Холли. — Где всю ванну видно. — А, — комментирует Пит. — Доктор Ватсон, кажется, что-то заметил. Иззи листает назад. Ходжес наклоняется ниже, щурится: вблизи он видит уже не так хорошо, как прежде. И замечает то, что увидела Холли. Рядом с серым шнуром, включенным в одну из розеток, лежит маркер фирмы «Мэджик». Кто-то — наверное, Эллертон, ведь ее дочь уже свое отписала, — нарисовал на тумбочке единственную букву — Z. — Что скажете об этом? — спрашивает Пит. Ходжес задумывается. — Это ее предсмертная записка, — наконец говорит он. — Z — последняя буква в алфавите. Если бы она знала греческий, здесь была бы омега. — Вот и я думаю, — говорит Иззи. — Если подумать, даже красиво. — Z — знак Зорро, — напоминает Холли. — Мексиканского всадника в маске. Фильмов о Зорро было множество, в одном играл Энтони Хопкинс в роли Дона Диего, но фильм не самый хороший. — Это может быть связано с делом? — спрашивает Иззи. На лице у нее написан вежливый интерес, но в голосе заметна шпилька. — Еще телесериал был… — продолжает Холли. Она, словно загипнотизированная, всматривается в фото. — У Диснея снимали, еще времен черно-белого кино. Миссис Эллертон могла видеть его в детстве. — Вы хотите сказать, что она искала приют в детских воспоминаниях, готовясь наложить на себя руки? — В голосе Пита Ходжес чувствует сомнение. — Да, может быть. — Скорее полная фигня, — закатывает глаза Иззи. Холли не обращает на это внимания. — Можно заглянуть в ванную? Я там ничего не буду касаться, даже в этом. — Она поднимает маленькие руки в перчатках. — Чувствуй себя как дома, — не задумываясь, отвечает Иззи. Другими словами, мысленно переводит Ходжес, отстань и дай взрослым поговорить. Отношение Иззи к Холли его не очень беспокоит, да и той как с гуся вода — пожалуй, нечего и переживать. И действительно Холли сегодня какая-то очень уж непоседливая, бросается во все стороны. Видимо, дело в фотографиях, думает Ходжес. Самыми мертвыми люди выглядят именно на полицейских фото… Холли побрела осматривать ванну. Ходжес откидывается на спинку стула, закидывает руки за голову, расставив локти. Хлопотный желудок сегодня утром не так уж его беспокоит, видимо, потому, что он перешел с кофе на чай. Если так, надо будет запастись несколькими пачками «ПиДжи Типс». Как же его утомила эта постоянная боль в желудке. — Не хочешь сказать, что мы здесь делаем, Пит? Пит возводит кверху брови и пытается напустить на себя наивность: — Что ты имеешь в виду, Кермит? — Ты был прав, это в газеты попадет. Такую фигню в стиле сериалов народ любит, на этом фоне их жизнь выглядит лучше… — Цинично, но, пожалуй, правда, — вздыхает Иззи. — …но любая связь с Мерседесом-убийцей здесь, скорее, на уровне домыслов и вымыслов. — Ходжес не очень уверен, что думает именно так, но звучит это неплохо. — Здесь мы видим обычную эвтаназию — пожилая женщина не выдержала страданий дочери. Может, когда Эллертон откручивала кран на баллоне с гелием, ее последней мыслью было: «Скоро мы увидимся, моя дорогая, — и, когда я буду идти небесными дорогами, ты будешь рядом!» Иззи фыркает, а Пит сидит бледный и задумчивый. Ходжес внезапно вспоминает, что когда-то давно — может, лет тридцать назад — Пит с женой потеряли первенца, дочку, из-за синдрома внезапной смерти младенцев. — Все, конечно, печально — газеты день-два с этим поносятся, но такие вещи в мире происходят каждый день. Каждый час, насколько я понимаю. Так говори уже, в чем дело. — Да, пожалуй, ни в чем… Иззи говорит, что ничего особенного. — Так и говорит, — подтверждает Иззи. — Видимо, Иззи думает, что у меня уже с головой не все в порядке перед финишем. — Нет, Иззи так не думает. Иззи думает, что тебе пора уже извлечь из головы таракана под названием Брейди Хартсфилд. Она бросает бархатный взгляд на Ходжеса. — Мисс Гибни, возможно, и является сплошным клубком нервных тиков и причудливых ассоциаций, но надо отдать ей должное — она решительно остановила часы Брейди Хартсфилда. Он теперь валяется в мозговой травматологии в Кайнере, и будет лежать, видимо, пока не схватит воспаление легких и сдохнет, чем сэкономит государству кучу денег. Судить его за то, что он совершил, не будут никогда, и мы все это знаем. Его не поймали за это побоище у Городского Центра, но Гибни не дала ему взорвать две тысячи детей в аудитории «Минго» год назад. Это, друзья мои, стоит признать. Считать победой и двигаться дальше. — Ух, — реагирует Пит. — И долго же ты держала это в себе! Иззи пытается не улыбаться, но ей не удается. Пит улыбается в ответ, и Ходжес думает: а они вместе хорошо спелись, совсем как мы с Питом в свое время. Жалко будет разбивать такую пару. Правда, жаль. — Да, долго, — говорит Иззи. — А теперь давай, расскажи ему! — она поворачивается к Ходжесу. — Ну, это, по крайней мере, не маленькие серые человечки из «Секретных материалов». — О чем? — спрашивает Ходжес. — Кейт Фриас и Криста Кантримен, — говорит Пит. — Оба десятого апреля утром были у Городского Центра, где Хартсфилд сделал свое дело. Фриасу было девятнадцать, почти полностью потерял одну руку, четыре ребра сломано, получил внутренние повреждения. Также потерял семьдесят процентов зрения в правом глазу. Кантримен — двадцать один год, поломаны ребра, рука, получила травмы позвоночника, от которых лечение такое тяжелое и болезненное, что и представлять не хочу. Ходжес тоже не хочет, но он не раз уже задумывался о судьбе жертв Брейди. В основном о том, как изменить людям жизнь на годы за семьдесят страшных секунд… а в случае Мартины Стоувер вообще навсегда её поломать. — Они еженедельно встречались на терапевтических сеансах в центре под названием «Выздоровление — это ты!» и влюбились. Им стало лучше… понемногу… они собирались пожениться. И вдруг в феврале прошлого года — вместе совершили самоубийство. Как поется в какой-то старой панковской песне — наелись таблеток и умерли. Ходжес подумал об измельчителе на столе возле кровати Стоувер. Измельчителе с остатками «Оксикодона». Мать растворила его весь в водке — но на столике, наверное, было и немало других наркотических лекарственных средств. Зачем она морочилась с пакетом и баллоном, когда можно было проглотить горсть «Викодина», запить горстью «Валиума» — и порядок? — Фриас и Кантримен — это из таких молодежных самоубийств, которые случаются ежедневно, — замечает Иззи. — Родители сомневались насчет их брака. Хотели, чтобы те подождали. А сбежать вместе они не могли, правильно? Фриас едва мог ходить, а работы не было ни у одного. Страховки им хватало на то, чтобы покрывать еженедельную терапию и питаться у себя дома, — но это не такой Джекпот, который получила Мартина. Одним словом — такая фигня случается. Даже совпадением это не назовешь. После серьезных травм люди могут впадать в депрессию, а от депрессии иногда кончают с жизнью. — Где они это сделали? — В спальне Фриаса, — рассказывает Пит. — Когда его родители с младшим братом поехали на день в парк «Шесть Флагов». Наелись таблеток, залезли в кровать и умерли в объятиях друг друга, как Ромео и Джульетта. — Ромео и Джульетта погибли в склепе, — поправляет Холли, вернувшись на кухню. — В фильме Франко Дзеффирелли, лучшем по этой пьесе. — Ага, понятно, — говорит Пит. — Спальня, склеп — ну хоть на одну букву начинается. Холли держит в руках «Инсайд Вью», который взяла с кофейного столика, загнутый так, что видно фотографию Джонни Деппа, на которой он выглядит то ли пьяным, то ли под кайфом, то ли мертвым. Она что — читала эти скандальные статейки все это время? Если так, то у нее действительно выдался плохой день. Пит спрашивает: — У вас до сих пор этот «мерседес», Холли? Тот, который Хартсфилд украл у вашей двоюродной сестры Оливии? — Нет. — Холли садится; сложенная газета ложится на ее аккуратно сведенные колени. — Я ее в прошлом году в ноябре обменяла на «приус», как у Билла. Он бензина много ел и вообще экологически вреден. Да и мне моя психолог посоветовала. Сказала, что если уже полтора года прошло, то меня он не настолько крепко держит и его терапевтическая ценность иссякла. А почему вас это интересует? Пит наклоняется вперед и складывает руки, упершись локтями в расставленные колени. — Хартсфилд залез в тот «мерседес», отперев дверь электрической штуковиной. Ее запасной ключ лежал в бардачке. Возможно, он знал, где ключ, а может, бойня у Городского Центра произошла просто потому, что ему повезло. Мы никогда наверняка не узнаем. А Оливия Трелони, думает Ходжес, очень похожа была на свою двоюродную сестру — как и Холли, нервная, все время обороняется, наверное, не любительница тусовок. Совсем не дура, но любить такую непросто. Мы считали, что она вышла из «мерседеса», не закрыв его и оставив ключ в замке зажигания. Ну и потому что, на каком-то первобытном уровне мышления, где не действует никакая логика, хотели, чтобы именно так все объяснялось. Она достала всех. Мы слышали её постоянные возражения, высокомерный отказ взять на себя ответственность за собственную легкомысленность. Ключ в сумочке, который она нам показывала? Мы решили, что это запасной. Мы ее преследовали, а когда ее имя узнала пресса, то и они начали ее травить. Наконец женщина поверила в то, что виновата во всем именно она: вооружила безумного монстра, который задумал убийство. Никто из нас не рассматривал вероятность, что умелый компьютерщик мог сам собрать устройство, которое отпирает электронные замки. Даже Оливия Трелони об этом не подумала. — Но травили ее не только мы. Ходжес не понимал, что сказал это вслух, пока все на него не оглянулись. Холли слегка ему кивает, как будто они вместе думают о том же. Что не так уж удивительно, в конце концов. Ходжес продолжает: — То, что мы ей так и не поверили, — правда, сколько бы она ни показывала нам свой ключ и не говорила, что закрывала машину, поэтому частично мы ответственны за то, что она совершила, но Хартсфилд следил за ней, заранее задумав преступление. Ты же об этом, не так ли? — Да, — говорит Пит. — Он не удовлетворился только угоном машины и использованием ее в качестве орудия убийства. Он залез ей в голову, даже подпустил ей в компьютер аудиопрограмму с криками, стонами и обвинениями. Да и с тобой тоже, Кермит. Да. И с ним тоже. Ходжес получил ядовитое анонимное письмо от Хартсфилда, находясь практически на дне, — жил один в доме, плохо спал и не видел практически никого, кроме Джерома Робинсона — парня, который приходил косить газон и делать мелкий домашний ремонт. На Ходжеса тогда напала распространенная болезнь профессиональных полицейских — пенсионная депрессия.