— Мой терапевт говорит, что изредка выкурить сигарету с марихуаной вполне можно. Если не злоупотреблять. Как кое-кто. — Взгляд Холли ползет в сторону Фредди, потом к Ходжесу. — Ну и это не мне. Это для тебя, Билл. Тебе надо. Ходжес благодарит и на мгновение задумывается, сколько они вместе и каким хорошим, в общем, был этот совместный жизненный путь. Только коротковатый. Очень короткий… И тут у него звонит телефон. Это Бекки. — Место называется «Головы и шкуры». Говорила же, что оно так по-выпендрежному называется. Она не помнит, как туда ехать: видимо, перебрала немного по дороге, чтобы разогреться, — но помнит, что они ехали на север до развилки довольно долго и останавливались по дороге на заправке под названием «Гараж Терстона». Поможет? — Да, сильно. Спасибо, Бекки. — Он завершает разговор. — Холли, мне надо найти «Гараж Терстона» на север от города. Затем чтобы ты позвонила в Герц в аэропорту и попросила самый большой сарай на четырех колесах, который у них есть. Сейчас будем путешествовать. — А мой «джип»… — начинает Джером. — Он маленький, легкий и старенький, — останавливает Ходжес. Хотя это не единственная причина взять другую машину, приспособленную к снегу. — А вот до аэропорта на нем очень хорошо доехать. — А я? — спрашивает Фредди. — Федеральная программа защиты свидетелей! — говорит Ходжес. — Как договаривались. Это будет просто сон наяву. 20 Джейн Эллсбери была вполне нормальным младенцем — шесть фунтов девять унций[61], — собственно, немного недобирала в весе; а вот в семь лет весила уже девяносто фунтов[62] и была знакома с дразнилкой, которая преследует ее до сих пор: «Жирная-жирная, скотобаза, провалила крышку унитаза!» В июне 2010 года, когда мама взяла ее на концерт «Здесь и сейчас» в честь пятнадцатилетия, девочка весила двести десять фунтов[63]. Унитаз под ней пока еще не проваливался, а вот шнурки завязывать было трудно. Теперь Джейн девятнадцать, и весит она уже триста двадцать[64], и когда к ней из бесплатного «Заппита» обращается голос, ей все становится ясно и понятно. Этот голос тихий, спокойный и рассудительный. Он говорит: никто тебя не любит, все над тобой смеются. Отмечает, что она не может прекратить есть — даже сейчас, когда по ее лицу текут слезы, она уплетает шоколадное печенье из пакета, то, где внутри много зефирной начинки. Как добрый брат Духа Будущего Рождества, который напомнил Эбенезеру Скруджу некоторые вечные истины, он в двух словах намечает ее будущее: толстая, толще, самая толстая… Смех на Карбайн-стрит Деревенского рая, где она живет с родителями в доме без лифта. Взгляды с отвращением. Досадные остроты: «Вон дирижопль летит!», «Берегись, чтобы она на тебя не упала!» Голос разумно и логично объясняет, что ее никто не пригласит на свидание, не возьмет на нормальную работу, потому что из-за политкорректности амплуа цирковой толстухи больше не существует, что в сорок лет она будет вынуждена спать сидя, потому что огромные груди будут давить на легкие, а умрет она в пятьдесят от сердечного приступа, а до этого будет вычищать грязь из своих жировых складок с помощью пылесоса. Когда она пытается сказать голосу, что могла бы немного похудеть — может, в какую-нибудь клинику обратиться, — голос не смеется. Он только спрашивает ее, ласково и участливо, откуда она возьмет на это деньги, когда родители вместе зарабатывают только на то, чтобы утолить ее ненасытный аппетит. Когда голос говорит, что им лучше вообще без нее, Джейн может только согласиться. Джейн — которую на Карбайн-стрит все знают как Жирную Джейн — бредет в ванную и берет пузырек с таблетками «Оксиконтина», которые папа пьет против боли в спине. Открывает. Их там тридцать — наверное, более чем достаточно. Она пьет их по пять штук, запивая молоком, заедая шоколадным печеньем с зефиром. В голове кружится. Я сажусь на диету, думает Джейн. На долгую-долгую диету. Правильно, говорит ей голос из «Заппита», и тут у тебя все будет по-честному, да, Джейн? Девушка пьет последние пять штук. Пытается взять «Заппит», но пальцы уже не могут удержать тонкий прибор. Да и какая разница? Она в таком состоянии все равно не поймает ни одной быстрой розовой рыбки. Лучше посмотреть в окно, где снег кутает землю в белый саван. Все, хватит, никакой «жирной скотобазы», думает она — и когда она теряет сознание, то чувствует облегчение. 21 Прежде чем ехать в Герц, Ходжес резко заворачивает на «джипе» Джерома на повороте перед «Хилтоном» рядом с аэропортом. — Это что, место, где держат свидетелей? Вот это? Ходжес говорит: — Поскольку в моем распоряжении безопасного жилища нет, то пусть будет вот это. Зарегистрирую тебя под своей фамилией. Заходишь, замыкаешься и перед телевизором ждешь, пока все закончится. — И повязку поменяй! — напоминает Холли. Фредди не обращает на эти слова внимания. Она сосредоточена на Ходжесе. — А насколько большие неприятности меня будут ждать, когда все закончится? — Не знаю, и сейчас мне некогда с тобой это обсуждать. — Ну хоть в номер что-то заказать можно? — Красные глаза Фредди слегка блестят. — Мне почти не больно, но что-то резко на хавчик пробивает. — Не в чем себе не отказывай, — отвечает Ходжес. Джером добавляет: — Только в глазок не забудь посмотреть — а то вдруг там не официант, а подосланный Брейди человек в черном! — Шутишь? — говорит Фредди. — Да? Этим снежным вечером в вестибюле пусто. Ходжес, который чувствует себя так, будто проснулся от звонка Пита года три назад, все устраивает, потом возвращается туда, где сидят все остальные. Холли что-то делает в айпаде и не поднимает глаз. Фредди протягивает руку за ключом, но Ходжес вручает его Джерому. — Номер 522. Проведешь ее, хорошо? Я хочу поговорить с Холли. Джером поднимает брови вверх. Ходжес ничего не добавляет, и он пожимает плечами и берет Фредди за руку. — Джон Шафт проведет вас до вашего люкса. Она отталкивает его руку: — Хорошо, если там есть хотя бы мини-бар… Но встает и идет с ним к лифтам. — Я нашла «Гараж Тёрстона», — говорит Холли. — Это пятьдесят шесть миль на север по трассе І-47: буря надвигается прямо оттуда. Далее внутриштатная трасса 79. Погода не… — Все будет хорошо, — говорит Ходжес. — у Герца есть для нас «форд-экспедишн». Хороший тяжелый автомобиль. А ты мне потом дорогу будешь показывать. Я о другом хочу поговорить. Он ласково берет из ее рук айпад и выключает. Холли выжидающе смотрит на него, сложив руки на коленях. 22 Брейди возвращается с Карбайн-стрит в Деревенском раю свежим и одухотворенным: с этой жирной Эллсбери было и весело, и легко. Интересно, сколько же людей потом будут сносить ее тело с третьего этажа. Четверо, наверное. А гроб будет! Размера ХXХL! Когда он проверяет сайт и видит, что он недоступен, настроение моментально падает. Да, он ожидал, что Ходжес найдет способ вывести его из строя, но не ожидал, что это произойдет так быстро. И телефон этот его злит так же, как эти нахальные сообщения, которые Ходжес оставлял под «Синим зонтом Дебби» тогда, во время их первого противостояния. Это же линия по предотвращению самоубийств. Ему и проверять не надо. Он и так знает. И, да, Ходжес приедет. В Кайнере много людей об этом месте знают: это типа легенда. Но он прямо сюда поедет? Брейди ни на секунду в это не верит. С одной стороны, детпен знает, что многие охотники оставляют оружие в лагере (хотя мало где его так много, как в «Головах и шкурах»). А с другой (что важнее), этот старый коп — хитрая гиена. Он стал на шесть лет старше того времени, когда Брейди с ним встретился в первый раз: без сомнения, одышки и дрожи в конечностях ему прибавилось, но он и хитрый. Такая тварь подкрадывается, не подходит к тебе спереди — а потом перерезает тебе поджилки, когда ты будешь смотреть в другую сторону. Представим, что я Ходжес. Что я делаю? Подумав над этим, Брейди идет к шкафу и, быстренько просмотрев память Бэбино (ее остатки), берет ту одежду, принадлежавшую телу, в котором он находится. Все сидит замечательно. Он берет еще и пару перчаток, чтобы греть свой артрит, и выходит на улицу. Снегопад пока что умеренный, и ветви деревьев не шевелятся. Позже все изменится, но сейчас довольно приятно, можно побродить по владениям. Он идет к сараю, накрытому брезентом, уже довольно сильно припорошенному снегом. За ней — два-три акра старых сосен и елей, которые отделяют «Головы и шкуры» от «Медвежьего лагеря Большого Боба». Это прекрасно. Надо наведаться в кладовку с оружием. «SCAR» — это хорошо, но там есть еще кое-что полезное. «О детектив Ходжес, — думает Брейди, спеша откуда вышел. — У меня для вас есть сюрприз. Такой сюрприз…» 23 Джером внимательно слушает, что говорит Ходжес, потом качает головой: — Нет, Билл, по-другому никак нельзя. Мне надо с вами. — Тебе надо ехать домой, к своей семье, — говорит Ходжес. — Особенно к сестре. Вчера она чудом уцелела. Они сидят в углу вестибюля «Хилтон» и тихо переговариваются, хотя даже работник на рецепции направился куда-то в подземелье. Джером смотрит прямо перед собой, руки на бедрах, между бровей упрямая складка. — Если Холли едет… — С нами все по-другому, — говорит Холли. — Ты же должен понимать, Джером. Я со своей мамой не очень ладила — и, собственно, всегда так было. Я вижу ее один-два раза в год максимум. И всегда рада прощаться, и она тоже этому рада, не сомневаюсь. А Билл… ты понимаешь, что он будет бороться с тем, что на него напало, но мы оба знаем его шансы. А у тебя все не так. — Он опасен, — говорит Ходжес, — и мы на элемент неожиданности рассчитывать не можем. Если он не догадывается, что я к нему еду, то он дурак. А таким он никогда не был. — В «Минго» мы были втроем, — говорит Джером. — А когда у вас сердце прихватило, мы с Холли остались вдвоем. И все получилось. — В тот раз было по-другому, — говорит Холли. — Он тогда не мог людей заколдовывать. — Все равно я хочу. Ходжес кивает: