— Я думаю, что убийца хочет к нам приблизиться, — продолжал Кляйнфельд, невзирая на ироническую усмешку Мока. — Я как-то читал в «Archiv für Kriminologie» репортаж о серийных убийцах в Америке. Некоторые из них подсознательно хотят быть пойманы и наказаны за свои преступления. Особенно это касается преступников, которые были очень строго воспитаны в чувстве вины, наказания и греха. Похоже, что наш разыскиваемый делает так, будто хочет, чтобы мы напали на его след. Чтобы, однако, определить это с уверенностью, надо знать его психику. — Но как узнать психику человека, которого мы вообще не знаем? — Майнерер, к едва скрытой неприязни Мока, впервые проявил интерес к делу. — Мы должны попросить какого-нибудь психиатра, который имел дело с преступниками, о гипотезе, о попытке экспертизы, — сказал медленно Кляйнфельд. — Пусть нам напишет что-то типа рапорта: что может значить упомянутое мною сокращение времени, почему он убивает таким причудливым способом, что в конце концов могут значить эти листки из календаря. Во Вроцлаве до сих пор не было серийных убийц. Давайте возьмем копии дел серийных убийц со всей Германии, например Гроссманна, Хаармана — Мясника из Ганновера — и других. Пусть наш эксперт их прочтет. Может, он найдет какое-то сходство. Это все, герр криминальдиректор, что пришло мне в голову. — Немало, — заметил с улыбкой Мюльхауз. — А что поведают нам наши близкие коллеги советники? «Ничего другого, что не сказал бы Мок», — четко сказала мина молчаливого Элерса. С другой стороны, Майнереру было что добавить. — Я думаю, что нужно бы проверить эти даты на значение чисел. Может, они имеют символическое значение. Надо бы нанять какого-то знатока каббалы. Клякса попала на стенограмму Левина. Старый стенографист сначала вздохнул, а затем развел руки, поднял их к небу и закричал: — Не нет, я не могу терпеть, когда слышу такие глупости! Он хочет, — показал пальцем на Майнерера, — нанять кабалиста! Вы вообще знаете, что такое каббала?! — Или кто-то просил твоего мнения, Левин? — спросил холодно Майнерер. — Сосредоточьтесь на своих обязанностях. — Вот что я вам скажу, — рассмеялся громко стенографист, который из-за острого языка был любимцем Мюльхауза. — Я подам вам другую мысль. Соедините места преступления на карте линиями. Выйдет вам, безусловно, какой-то тайный знак. Символ секты… Что, попробуем?… — говоря это, он подошел к карте Вроцлава, висящей на стене. — Да, попробуем, — сказал серьезно Мок. — Рынок, 2 — особняк «У грифов», Бургфельд, 4 и Ташенштрассе, 23–24. Ну, что вы смотрите, Левин?… Вставляйте в эти места булавки… — У господина советника в школе наихудшая отметка по геометрии? — сказал удивленный Левин. — Так или сяк выйдет треугольник. Три места — три вершины. Мок, не обращая внимания на ворчание стенографиста, встал, подошел к карте и воткнул три булавки в три места преступления. Вышел тупоугольный треугольник. Мок некоторое время смотрел на цветные головки, затем подошел к вешалке, снял с нее свое пальто и шляпу, а затем направился к двери. — Мок, куда вы идете? — рыкнул Мюльхауз. — Совещание еще не закончено. — Уважаемые господа, все эти здания находятся в районе, ограниченном старым рвом, — тихо сказал он, вглядываясь в карту. Через секунду он покинул кабинет своего шефа. Вроцлав, понедельник 9 декабря, полдень — Господин советник, — директор Университетской Библиотеки Лео Хартнер слегка улыбнулся. — Ну и что с того, что эти здания находятся в районе, ограниченном старым рвом? Мок встал с кресла восемнадцатого века, обитого недавно зеленым плюшем, и начал торопливо ходить по кабинету Хартнера. Толстый пурпурный ковер заглушил его шаги, когда он подошел к окну и посмотрел на голые ветви деревьев на холме Холтея. — Господин директор, — Мок отвернулся от окна и оперся о подоконник, — я сидел недавно почти целый день в Строительном Архиве, потом в архиве полиции и искал след какого-нибудь преступления, чего-то, что произошло в этих зданиях, потому что, как я вам говорил… — Я знаю, вы говорили, важны лишь способ, место и время, — прервал Хартнер несколько нетерпеливо. — Не жертва… — Вот именно… — Мок освободил подоконник от своего веса. — И ничего не нашел… Знаете почему? Потому что посещенные мною архивы содержат только акты девятнадцатого века и немногим ранее. Как проинформировали меня архивисты, большая часть актов была затоплена во время наводнения в 1854 году. В Городском архиве есть зато акты более ранние: криминальные, строительные и все прочее. Может, таким образом, то, что важно для нашего дела, случались раньше в этих зданиях, но след об этом по разным причинам сгинул либо его можно отыскать только специалист, который смог бы прочесть старые документы? — Я все еще не понимаю, почему так много внимания придает господин советник тому, что преступления эти были совершены в пределах старгородского рва. — Дорогой директор, — Мок подошел к висящей на стене карте Вроцлава и внимательно прочитал дату, размещенную в нижней части, — эта красивая карта создана в 1831 году, то есть представляет город в пределах границ, установленных, вероятно, в начале девятнадцатого века. Или я ошибаюсь? — Нет, — сказал Хартнер. Он потянулся к стоящему около стола стеллажу и достал какую-то книгу. Открыл ее медленно и начал аккуратно листать. Через несколько минут он нашел искомую им информацию. — Нет, вы ошибаетесь. В 1808 году присоединились к нашей надодранской метрополии деревни Клечков, Щепин и Олбин и территории вдоль Олавы и сегодняшней Офенерштрассе. Эта карта представляет город после вкления в него упомянутых деревень. — Когда раньше, до 1808 года, увеличилась площадь города? — спросил Мок острым тоном допрашивающего. Хартнер не обратил внимания на тембр голоса советника и все внимание уделил книге. Через некоторое время он нашел ответ на заданный вопрос. — В 1327 году. Тогда был присоединен район так называемого Нового Города, то есть территория, — Хартнер подошел к Моку, взял его под руку, подвел к окну и указал на высотное здание чековой почты — расположенное за Охлау-Уфером и Александерштрассе. — А еще раньше? — Мок смотрел на одиннадцатиэтажный скелет здания почты, выглядывающего из-за деревьев Холтея. Хартнер сморщил нос, чувствуя от гостя запах алкоголя, и подошел к карте. В одной руке он держал книгу, другую направил в сторону карты. Очки соскользнули на кончик носа, а коротко подстриженные, седоватые волосы топорщились на затылке. — В 1261 году, как пишет Марграф в своей работе о улицах Вроцлава, — Хартнер переводил взгляд с книги на карту. — К древнему поселению на Одре официально присоединены эти вот земли… Директор водил пальцем по карте, описывал им круги, вычленял на карте нерегулярные — раз больше, раз меньше — круги или эллипсы, которые при определенном сильном желании воли можно было бы принять за концентрические, а центр разместить где-нибудь на Рынке. Мок подошел к Хартнеру и медленно провел пальцем по синей змее старгородского рва. — Это тот самый район? — спросил он. — Да, именно эти территории присоединены в тринадцатом веке к городу. — Территория внутри рва, так? — Так. — То есть эта ограниченная рвом территория, на которой совершено три убийства, кроме Тумского острова старейшая часть города. — Верно. — Вы уже понимаете, директор? — Мок крепко схватил палец Хартнера и рисовал им изогнутые линии на карте внутри этой области. — Вы понимаете? Я сидел в архивах и искал следы каких-то событий, которые имели бы место именно в тот день и тот месяц, который виднелся на листке из календаря на жертвах. Но все эти архивы содержат относительно новые акты, в то время как область преступления принадлежит к самой старой части Вроцлава. И, следовательно, этот след не является ошибочным и слишком надуманным, как утверждает мой шеф и мои люди, но попросту зацепка… — Мок задумался в поисках подходящего слова. — Которую вы слегка нащупали, — помог ему Хартнер и решительно отошел от карты, тем самым восстановив контроль над своим пальцем. — Трудная из-за тонкой и нелегкой для чтения документации, мало эффектная и не дающая шансов на успех. — Вы хорошо сказали, — Мок опустился на кресло, скрестил вытянутые ноги и закрыл глаза. Он был доволен, потому что он хотел спать, а это означало, что сжалились над ним все эрины, все шлюхи — именные и безымянные, живые и мертвые — все изъеденные червями, расчлененные и бескровные трупы, весь его мир милосердно позволял ему уснуть. Мок впал в летаргию, но почувствовал странный укол может в диафрагму, может в сердце, может в желудке — укол, который развивался, особенно когда он просыпался после перепоя; тогда его скрученное похмельем тело требовало сна, и рассудок велел «вставай, у тебя сегодня куча работы»; тогда Мок вызывал перед глазами какой-то неприятный образ — рассерженного шефа, безнадежность и серость полицейской работы, глупость подчиненных — и усиливал его в себе, аж чувствовал проникающую боль и беспокойство, которые больше не позволяли ему уснуть. Тогда он поднимал мучимую похмельем голову, засовывал ее под струю холодной воды, проводил влажными от одеколона пальцами по бледным щекам и опухшим векам, а затем в слишком тесном котелке, в галстуке, затянутом туго, как виселица, входил в старые холодные стены полицайпрезидиума. Сейчас Мок, сидя на стуле восемнадцатого века, также чувствовал такую тревогу, но в отличие от утреннего похмелья, не смог идентифицировать ее источник. Перед глазами не появлялся ни разгневанный Мюльхауз, ни Софи среди папиросных окурков в грязной постели, ни водопад дворянской крови Гейссена. Мок знал, что должен повторить ситуацию, которая вызвала беспокойство. Он открыл глаза и посмотрел на Хартнера, который как будто забыл о госте и крутил в задумчивости металлическую ручку прикрепленной к столу точилки. — Господин директор, — прохрипел он, — прошу повторить то, что вы только что сказали. — Я сказал, — ответил Хартнер, не прерывая заточку, — что вы движетесь на ощупь, что у вас мало источников, чтобы вести это следствие, что источники могут быть трудны для чтения и интерпретации и что я не предсказываю этому следствию успеха. — Вы очень гибко выразились, директор, но объясните мне, что вы имели в виду, говоря «мало источников». — Если вы ищете что-то, что в прошлом происходило в этих местах или прямо в этих зданиях, то вам нужно найти какие-то источники, относящиеся к истории этих мест, то есть какие-то архивы, — терпеливо объяснял Хартнер. — Вы сами сказали, что те архивы, которые вы изучили, относятся к началу девятнадцатого века, в — как мы уже говорили — история мест преступлений может быть намного старше, потому что касается самого старого района города. Вот почему я сказал о тонких источниках. Просто не слишком много актов от тринадцатого до конца восемнадцатого века. — Если нет почти никаких документов, — Мок был раздражен, — то тогда где я могу найти любую информацию об этих местах или зданиях? Где бы вы их искали, как историк? — Дорогой господин советник, — Хартнер напрасно старался скрыть нетерпение, — я прежде всего исследователь семитских языков… — Прекратите делать из меня идиота, директор, — Мок очень ценил скромность Хартнера, не слишком распространенную среди ученых, которые не были действующими преподавателями и не могли проверить плодов своих мыслей на лекциях под перекрестным огнем студенческих вопросов. — Как человек, получивший солидное классическое образование в прошлом веке, настоящий saeculum historicum[16], вы знаете, что я отношусь к вам скорее как к полигистору, историку в Геродотовом значении… — Очень приятно, — нетерпеливость Хартнера начала угасать. — Я попробую вам ответить на этот вопрос, но вы должны уточнить несколько вопросов. Что значит «информация о местах»? Скудное количество актов не освобождает нас от обязанности их тщательного изучения. Итак, сначала старые акты. Потом вы должны начать поиск по существу. Как в материальном или терминологическом указателе в учебнике. Но что нам искать? Вы имеете в виду какие-то легенды об этих местах? Или о владельцах этих зданий? А может, о их жителях? Чего вы ищете в этих местах? — Еще до недавнего времени я думал, что в актах ищу преступления, которые могли бы быть вспомнены спустя годы — в тот же день месяца, когда его совершили. Убийца, убивая невинных людей, хочет, чтобы мы возобновили старое следствие и нашли преступника много лет назад. Но о каких-либо преступлениях в двух первых местах — истории третьего еще не исследовал — нет в архивных материалах упоминания. Таким образом, пропадает гипотеза напоминания спустя годы. — Так… — прервал Хартнер и замечтал об ужине: рулет, красная капуста и картофельные клецки. — Преступление как вымогательство возобновления следствия преступления вековой давности… Звучит это на самом деле мало правдоподобно… Мок почувствовал одновременно и сонливость, и неизвестное беспокойство. Через какое-то время машина тронулась. Беспокойство было связано с гимназией, с Софи и со словами «возобновление» и «преступление». Размышлял лихорадочно, если он думал о Софи, когда проходил или проезжал мимо какой-то школы. Через несколько секунд он увидел вчерашнюю картину: столб с объявлениями около Гимназии святой Елизаветы. Духовный отец князь Алексей фон Орлофф предсказывает скорый приход Антихриста. «Прав этот отец духовный, — подумал Мок, — возобновляются преступления и катаклизмы. Меня снова бросила женщина, Смолор снова начал пить». Мок увидел себя, выходящего из цветочного магазина. У маленького газетчика он купил «Последние новости Бреслау». В одной из колонок объявлений его взгляд привлек необычный рисунок. Мандала, круг перемен, окружала мрачного старика с поднятым вверх пальцем. «Духовный отец князь Алексей фон Орлофф предсказывает, что приближается конец света. Вот и наступает очередной оборот Колеса Истории — повторяются преступления и катаклизмы древних веков. Приглашаем на лекцию мудреца из Sepulchrum Mundi. Воскресенье 27 ноября, Грюнштрассе, 14–16». Мок снова услышал голос Хартнера: «Преступление как вымогательство возобновления следствия о преступлении вековой давности… Звучит это на самом деле мало правдоподобно…» Мок мрачно посмотрел на Хартнера. Он уже знал, зачем сюда пришел. Директор в доли секунды понял, что мечты о долгожданном обеде сегодня могут не сбыться. Вроцлав, понедельник 9 декабря, два часа дня Карандаш с золотым обрезом быстро двигался по разлинованным листкам записной книжки. Хартнер записал последнее пожелание Мока. — Это все? — спросил он без энтузиазма, смакуя в мыслях восхитительный рулет. — Да, — Мок достал похожую записную книжку, записную книжку путешественников и полицейских: черную, обвязанную резинкой, с узкой тесемкой, к которой был привязан карандаш. — О, и еще одно я хотел бы просить вас, директор. Пожалуйста, не упоминайте мое имя или должность. Сохранение инкогнито — это лучшее решение в ситуации, когда… — Не надо мне объяснять, — тихо сказал Хартнер, жуя в воображении хрустящую от шкварок клецку, покрытую соусом и густой красной капустой. — Прошу понять, — Мок написал в записной книжке заголовок «Убийца из календаря». — Мне очень неловко отдавать вам приказы. — Дорогой советник, после «дела четырех моряков» вы можете давать мне приказы до конца жизни. — Да, — карандаш попал между зубов Мока. — Поэтому вы согласны, что я буду сидеть в вашем кабинете и работать с вами до утра? — При одном условии… — Да? — Что вы позволите мне пригласить вас на ужин… Конечно, сначала я отдам соответствующие распоряжения своим подчиненным.