Большая толпа сгущалась вокруг стола и почти не позволяла дышать крупье, игроку и блондинке-богине азарта. — S'il vous plait (прошу вас), — воскликнул Рихтер. — Mes dames, monsieurs, faites vos jeux (дамы, господа, делайте ставки). Фон Финкл отсчитал двадцать десятимарковых фишек и подтолкнул столбик к Софи, которая — к возмущению немногих наблюдающих игру дам — сделала над ним жест благословения. Затем фон Финкл бросил одну фишку в сторону сетки. Большая часть ее закрыла поле «двадцать восемь красное». Софи — по приказу фон Финкла — поставила двестимарковый столбик на поле двадцать восемь, а остальные фишки, пять таких столбов, на поле «красное». Публика вздохнула, потому что фон Финкл впервые не поставил «один к одному». — Rien ne va plus (ставок больше нет), — Рихтер закрутил колесо рулетки, и в гробовой тишине раздался стук подпрыгивающего шарика в перегородках и легкий свист колеса, скользящегл в своем цилиндре. Через некоторое время колесо остановилось. Шум восторга разнесла толпа. Софи вскинула обе руки вверх, обнажив эпилированные подмышки. Выпало «девятнадцать красное». Столбик, стоящий на «двадцать один», отправился к Рихтеру, а фишки, лежащие на поле «красное» — в удвоенном числе — к фон Финклу. Тот с большим уважением поцеловал руку своей спутницы и бросил еще одну фишку, снова начав акцию детерминизма случаев. После «благословения» фишка упала на линию, разделяющую поля «девятнадцать красное» и «четное». Софи, фон Финкл и Рихтер наклонились над столом, а над ними замкнулся свод голов и плеч. Игрок встал, вздохнул, посмотрел на неохотно отстранившихся болельщиков. — А может бы, так господа отодвинулись и позволили мне принять решение, — сказал он спокойным голосом и вопросительно посмотрел на Софи. — Что вы об этом думаете, мадам? — Что это пара, — Софи смотрела неуверенно на фон Финкла. — Не… Я не знаю… Игрок взял фишку двумя пальцами и вложил ее в карман фрака Рихтера. Потом тщательно выбрал другую, позволил провести над ней заклинания и кинул ее. Она упала, и ее большая часть залегла на «шесть черное». Тогда фон Финкл поставил на «шесть черное» тысячу марок, а десять тысяч на черное. Рихтер произнес французское заклинание, и шарик начал танцевать среди деревянных перегородок колеса. Фон Финкл закрыл глаза и увидел свое детство в пропахшем луком деревянном доме в Бедзине, который его отцу служил портняжной мастерской, для его восьми братьев и сестер — полем непрестанных битв, а бесчисленным клопам — удобным убежищем. Теперь он не слышал стука шара, а треск старой машинки для шитья фирмы Зингер, не слышал стона разочарования окружающих его людей, а крик недовольного клиента швейного мастера, не чувствовал страха Софи, а страх своей матери перед очередным днем голодания. Фон Финкл не открыл глаза, когда он услышал отдаляющийся шелест фишек, когда Софи сильно впилась пальцами в его руку, когда дошло до него шуршание ног недавних сторонников и когда внезапно другие столы ожили французскими формулами, а его дилер спел погребальное «Les jeux sont faites (игра сделана)». Он открыл глаза только тогда, когда почувствовал рядом со своей рукой прохладное прикосновение стекла. Напротив сидел изящный седоватый мужчина и нежно обнимал тот же бокал шампанского, какой стоял перед ним и перед Софи. — Клаус фон Стейтенкротт, директор казино, — улыбнулся он. — Позвольте мне выразить свое восхищение. Никогда не встречал еще игрока, каждые ставки которого было бы игрой ва-банк. — Благодарю, — сказал фон Финкл дрожащим голосом, не осмеливаясь смотреть в сторону Софи. — Ваше восхищение — честь для меня. — Нет, это для меня большая честь, — фон Стейтенкротт сделал быстрое движение, и два бокала хрустально зазвонили. — После такого поражения вы не сказали: «Что мне после вашего восхищения!» или «Идите к черту!», но отреагировали как настоящий джентльмен. Мы относимся к джентльменам в нашем казино с полным уважением, и всякий раз, когда удача перестает быть к ним добра, мы предлагаем им кредит в любой сумме без предоставления каких-либо залогов. Вы хотите себе такой кредит? Вроцлав, пятница 13 декабря, одиннадцать вечера Элизабет Пфлюгер заканчивала именно третий «Gnosienne» Эрика Сати и ее белый рояль рокотал звуками падающего дождя, когда горничная вошла в гостиную, объявила срочный вызов из Висбадена и спросила, где госпожа Пфлюгер соизволит ответить. Элизабет соизволила ответить в гостиной и, скрестив свои подогнутые ноги на шезлонге, спросила служанку раздраженным голосом, кто посмел беспокоить ее в столь поздний час. Когда она узнала, подавила гнев и приложила к уху трубку. После серии слез, рыданий, заверений в любви и дружбе она услышала просьбу о помощи и совете. — Прошу тебя, Элизабет, скажи, что мне делать… Он все проиграл… — Тот фон Финкл, о котором ты мне писала? Сегодня специально забрал письмо с поезда из Висбадена и принес мне… — Да, фон Финкл. Директор казино предложил ему кредит без залога, но он отказался и попросил о замене на фишки, векселя и чеки, которые у него были с собой. Когда удовлетворили его просьбу — проиграл все. Не имеет, чем заплатить за отель. Тогда он принял предложение шефа казино, но это предложение было уже другим… Другой кредит с залогом… Тем залогом была я… Мужская рука прижала вилку телефона. Элизабет посмотрела сквозь слезы на барона фон Хагеншталя и почувствовала облегчение, что ей больше не нужно слушать плач подруги. — Ты ничего не сможешь сделать, — сказал тихо барон. — Сейчас только я могу ей помочь. Я знаю, что означает в казино залог с красивой молодой женщины. Ва-банк. Висбаден, пятница 13 декабря, полночь — Фон Стейтенкротт выплатил фон Финклу за его векселя и чеки тысячу марок, — Рихтер говорил тихо, боясь оглядываться по парку вокруг казино. — Фон Финкл сыграл, как обычно, ва-банк и проиграл. Тогда шеф предложил кредит, но с гарантией. Эта гарантия — госпожа Изабель Лебецайдер. Шеф оценил ее в три тысячи марок. Это такой кредит. — Ничего не понимаю, Рихтер, — Кнуфер дрожал от холода. — Хотят играть на госпожу Лебецайдер? — Да, — Рихтер натянул шляпу на глаза. — И это завтра на моем столе. В полночь. На одну чашу фон Финкл ставит свою подругу, на другую фон Стейтенкротт три тысячи марок. Если выиграет режиссер, он получит фишки на эту сумму, если выиграет шеф — госпожа Лебецайдер останется на некоторое время в нашем казино. Это только одна игра черное-красное. Больше ничего. Одна игра. Ва-банк. Кнуфер почувствовал дрожь в коленях. — Холодно тут в этом парке — зарычал он. — Рихтер, пошли, черт возьми, что-нибудь выпьем. Веди меня. Крупье поправил перчатки и быстро побежал через парк. За ним следовал Кнуфер. Ночью Висбаден был украшен праздничными фонарями. Несмотря на рождество винный погреб «Ente» в «Nassauer Hof» кипел жизнью. У памятника императору Фридриху трещали на морозе губы страстно целующейся пары. Усатый оберполицмейстер инструктировал какого-то подвыпившего иностранца, как попасть к Термам императора Фридриха. Рихтер вел Кнуфера за рукав к одним из городских ворот, где располагалась домашняя закусочная, пахнущая луковом сыром «Hankas mit Musik». Они сели в какой-то темный угол, и крупье заказал две кружки глинтвейна Appelwol. — Скажите мне, Рихтер, — Кнуфер положил на стол десятимарковую купюру, — как долго госпожа Лебецайдер, в случае проигрыша фон Финкла, останется в казино и что она там может делать. — За то, что я вам сказал, — Рихтер растопырил пальцы на банкноте. — За то, что я скажу, — повторил он, — я могу потерять работу… Но да ладно! Вы мой добрый дух… Есть у нас еще одно казино… Неофициальное… В подвалах… Там играют очень богатые клиенты. Крупье — нагие, красивые женщины. Если игрок выигрывает очень высокую сумму — ее величина зависит от мастерства и привычки игрока — в качестве подарка он получает на одну ночь ту крупье, которая его обслуживала. Вы даже не понимаете, как жадность ослепляет этих парней. Редко кому удается выиграть девушку, теряют горы золота, а все равно приходят… За госпожу Лебецайдер будут играть как сумасшедшие. Достаточно на нее взглянуть. Наш шеф знает, что делает… — Как долго госпожа Лебецайдер будет работать в тайном казино? — Кнуфер повторил вопрос. — Обязательно два месяца. Продление является добровольным выбором нашей блондинки Венеры. — Когда состоится игра? — Завтра в полночь. Шеф хочет уведомить нескольких знакомых с ним журналистов и клиентов неофициального казино, которые с удовольствием посмотрят новый товар. Думаю, он пригласит вас, после того как вы выиграли кучу денег на моем столе. — Не берете во внимание еще одного, — Кнуфер пытался скрыть дрожь в руках, когда пил горячее вино, пахнущее гвоздикой и корицей, — что эта госпожа может не согласиться. И что фон Финкл не должен проиграть. — Не думаю, — ответил Рихтер и задернул грязную занавеску, которая, если бы была целой, отделяла бы их столик от остальной части комнаты. — Я видел в казино многих сорвиголов, которые рассматривали игру как последнюю и единственную возможность получить деньги. Все они, как правило, притворялись и были так же правдивы, как этот режиссер аристократ, который издалека попахивает евреем, и эта псевдо-австрийка с баварским акцентом. Сорвиголовы сделают все в следующей раз. — Благодарю вас, Рихтер, — Кнуфер бросил на стол еще одну банкноту. Он хотел уйти, но крупье придержал его за рукав. Для своего возраста он был очень сильным. Судя по всему, его мускулы появились не только у рулетки. — Они сделают все и все проиграют, — он внимательно посмотрел на Кнуфера. — Все до единого. Решительно. Помните об этом. Висбаден, суббота 14 декабря, четверть часа до полуночи Райнер Кнуфер набрал серебряной ложечкой горку красной икры и украсил ее кубиком черного сухарика из муки грубого помола. Затем в половинку лимона вкрутил хрустальный, надрезанный вдоль конус, помещенный в округлую форму. Формочка наполнилась соком. Несколько его капель разбавило мягкий вкус икры. Кнуфер запил этот kęs укус шампанским и снова достал приглашение, которое было написано директором. Имею честь пригласить уважаемого господина на специальную игру в день 14 декабря текущего года в полночь в главном зале казино. После игры приглашаю вас на прием, который пройдет в подвалах казино. Приглашение распространяется только на уважаемого господина Райнера Кнуфера без сопровождающих. С уважением Клаус фон Стейтенкротт, директор Кнуфер огляделся по принадлежащему казино ресторану «Käfer’s Bistro» и ощутил трепет, который потряс его жестоко. Его мать так ему объясняла это неприятное чувство: «Смерть заглянула тебе в глаза». Теперь он заглянул в глаза надежде на процветающую жизнь: вот Кнуфер каждый день ест обеды на этих серебристо-белых скатертях, вот сидит на этих мягких сиденьях из вишневой кожи, вот режет ножом с выгравированным гербом подрумяненного поросенка, откладывает нож на серебряный подносик и подает сидящей рядом с ним девушке розовый кусок мяса, окруженный хрустящим воротничком панировки; ее светлые волосы в золотом ореоле паучих канделябров резко выделяются на сочно-вишневых занавесках, официант кланяется в пояс, а в отдалении переливается радуга ликеров, выставленных на треугольных салфетках в огромном баре из красного дерева; Кнуфер снова смотрит на девушку и задается вопросом, кто она. Детектив покачал головой и остался свои мечты при себе. Он аккуратно подал приглашение, под накрахмаленную белую салфетку всунул десятимарковую банкноту и вышел в зал казино. У входа в главный зал какой-то бледный блондин с остроконечной бородкой показывал охраннику приглашение, идентичное тому, что покоилось в смокинге Кнуфера. Охранник поклонился, а его рука в белой перчатке сделала приглашающий жест. Через некоторое время в зале казино также оказался Кнуфер. Было уже там, — как он быстро сосчитал, — тридцать восемь мужчин. Все они были одеты в фраки или смокинги, а их манишки отсвечивали снежным сиянием. Крупье Рихтер беззвучно крутил колесо рулетки, гости поправляли цилиндры, завязывали вокруг шей шелковые шарфы, постукивали тросточками; некоторые, чтобы скрыть смущение, другие, чтобы привлечь внимание, большинство, чтобы дать выход нетерпению. Шли минуты. Взгляд Кнуфера бродил по кремовым стенам, зажигался в электрическом свете люстры и находил отдых в спокойной, плотной зелени сукна, покрывающего столы. Ропот нетерпения приобретал силу. Через некоторое время он перешел в гул поздравления и вкрадчивый шум одобрения. В зал вошла Софи, а за ней директор фон Стейтенкротт и Бодо фон Финкл. Софи была одета в облегающее, длинное черное атласное платье и перчатки до локтей того же цвета и из того же материала. Кнуфер подошел близко к ней, и казалось, что в ее светло-зеленых глазах видит следы недавних слез. Глаза фон Финкла были неподвижными, а его крошечные желтые зубы стискивались каждый миг на верхней губе. Фон Стейтенкротт поправил монокль, поднял вверх обе руки и начал речь. — Уважаемые господа, сегодня вечером я удостоен чести приветствовать вас на специальной игре — единственной в своем роде и второй в истории нашего казино. Приветствую прежде всего главную героиню этого торжества, мадам Изабель Лебецайдер, — фон Стейтенкротт приподнял цилиндр и сделал Софи глубокий поклон. — Приветствую представителей нашей гессенского дворянства, графа Адриана фон Кноблоха и графа Германа фон унд зум Штейн, людей пера: выдающихся журналистов нашего журнала «Wiesbadener Woche», а прежде всего известного писателя Маркуса Вейландта, который любезно согласился — с соответствующими изменениями — описать нашу встречу в своем новом романе, который является еще in statu nascendi (в состоянии задумки). Кроме того, приветствую — last but not least (последнее, но не менее важное) — всех господ, тут присутствующих, постоянных и новых гостей нашего заведения. Грянули аплодисменты, а фон Стейтенкротт отвесил поклон. — Уважаемые господа, представляю теперь правила сегодняшней игры и дальнейшую программу вечера. Через некоторое время разыграем специальный и единственный в своем роде ва-банк: Бодо фон Финкл против казино в Висбадене, представленный моей персоной. Уважаемый господин фон Финкл первым соизволит сделать ставку на красное либо черное, или четное либо нечетное. Мне, естественно, остается ставка противоположная, чем ставка господина фон Финкла. Моему уважаемому противнику — в случае его выигрыша — будет аннулирован долг перед казино, сумма которого известна только мне и ему. В случае его проигрыша мадам Изабель Лебецайдер будет занята минимум на два месяца в нашем казино. Условия работы и оплаты и отставки от должности мадам Лебецайдер известны. Рулетка будет вращаться только один раз. Заключение закладов между господами не запрещено. Принимать их будет представленный тут крупье Пауль Рихтер. Один процент закладов переходит в пользу казино. После окончания ва-банка господа приглашаются в подземелье, где состоится прием и тот тип игры в рулетку, который недоступен обычным посетителям казино, — фон Стейнтенкротт набрал воздуха и спросил важным тоном: — Мадам Лебецейдер, господин фон Финкл, не могли бы вы подтвердить при свидетелях, что то, что я сказал, соответствует истине? — фон Стейтенкротт, услышав дважды громкое «да», сделал знак Рихтеру. Тот разложил на столе лабораторные весы и положил на одну чашу шарик, на другую — маленькую гирьку. Найдя идеальный баланс, принял центральное положение и выкрикнул: — Mes dames, monsieurs, s’il vous plait, faites vos jeux (дамы, господа, прошу вас, делайте ставки). Я также принимаю заклады. Фон Финкл пододвинул Софи высокое, тяжелое кресло, занял место за столом напротив директора, вытащил из кармана золотой царский империала и подтолкнул его для благословения. Мягкие холмы груди лихорадочно двинулись в обширном декольте, палец в атласной перчатке сделал знак креста. Фон Финкл бросил монету над таблицей ставок. Монета закрутилась и покатилась за борт. Фон Финкл сжал веки и одной мыслью запустил серию ассоциаций. Восемь детей во сырой избе бедзинского портного Финкельштейна, шьющего халаты для бедняги, пара родителей — пылкий чахоточный и заботливая мышь в перекошенном парике — пара вонючих коз, которые зимовали вместе с обитателями дома. Первое шествие в Бедзине и полотнища кровавых цвет знамен, красное лицо Шаи Бродского, который обнимает нового казначея еврейской партии «Bund», Бернарда Финкельштейна, а затем через четыре месяца открывает партийную кассу и не видит кучи золотых империалов, красный платок роскошной шлюхи в лодзинском отеле, красная рабочая кровь на бедзинском булыжнике, красная кровь бундовцев, чьи взносы принесли ему состояние в лодзинском казино в «Гранд-Отеле». Фон Финкл открыл глаза и сказал: — Ставлю на красное. — Нет! — крикнула Софи. — Ставь на четное. Эта игра на меня, и мне тоже есть что сказать. Среди собравшихся раздался шум восхищения. Заверили между собой ставки. Могучий бородач со славянским акцентом и внешностью всунул в руку Рихтера пачки банкнот. — Четное! У этой красавицы предчувствие, — выдохнул он. — Генерал Баседов знает, что делает, — прошептал редковолосый остробородый Кнуферу и вручил Рихтеру сто марок. — Четное! — Красное, — Кнуфер бросил на стол пятьдесят марок. Возникло большое замешательство. Мужчины толкались вокруг стола и выкрикивали. Никто из них не посмел прикоснуться к Софи. Рихтер все записал и подбросил шарик. — Les jeux sont faites. Rien ne va plus! (Ставки сделаны. Ставок больше нет!) — Вы принимаете, конечно, решение мадам фон Лебецайдер? — фон Стейтенкротт посмотрел вопросительно на фон Финкла. — Ce que femme veut, Dieu le veut[17]. — Господин Рихтер, начинайте! Шарик попал в обороты колеса и начал свой танец. Он остановилась в секторе «ноль», после чего — как будто сброшенный невидимой пружиной — подскочил и упал в ямку, помеченную «двадцать девять красное». Колесо остановилось, и Рихтер огласил результат. Фон Финкл закрыл глаза и увидел вращающиеся цвета казино: светло-коричневый, зеленый и золотой. Он встал от стола и вышел в холл. Софи заплакала и выбежала за ним. Кнуфер получил сто марок и незаметно подошел к двери зала. Фон Стейтенкротт принимал поздравления. — Как хорошо, — сказал Кнфер сам себе, — они могли бы поздравить акулу, что разорвала тунца. — Красавице не потрафило, — взревел генерал Баседов, входя в зал. — Вот судьба… Красавица стояла рядом с фон Финклом и гладила его по щеке. Выдающийся режиссер кусал губы и медленно погружался в бедзинские воспоминания. Кнуфер услышал вопросительный тон ее голоса. Он подошел ближе и услышал ответ фон Финкла: — Да, буду.