Глаза чу-ха лихорадочно блестят. Но шерсть под залатанным балахоном выглядит куда лучше, чем во время нашей первой встречи. Мне начинает казаться, что он реально завязал. — Идём, — говорит он дальше, — тебя покорно ждут… Они готовы, Нагината, идём… Треть бутыли паймы во мне и пока безымянный башер за ремнём легкомысленно соглашаются с интригующим приглашением. Разумеется, я прекрасно помню кровавую схватку в тупике безымянного переулка. Но столь же часто вспоминаю и его проповедь… до сих пор не в силах понять, как к этому отнестись… Поэтому я иду за Пятью-Без-Трёх вниз по склону. Он шагает на два корпуса впереди, постоянно оглядываясь и скалясь редкими зубами в обрамлении подгнивших от стриха дёсен. Одежду бродяга не сменил, но бережно зашил десятки нанесённых в драке прорех. И даже украсил на спине символом нагинаты — широкого изогнутого клинка на мощной двуручной рукояти. Изучая примитивный рисунок, я трусливо не решаюсь прокомментировать. Пять-Без-Трёх ведёт меня на запад по Виривага-Да, затем сворачивает на улицу Киопти. Озираясь и запоминая дорогу, осознаю, что в этом районе Бонжура бываю крайне редко и совсем не знаю местных лабиринтов. Подвыпившие компании обходят нас стороной и громко вопят щедрые пожелания в новом году. Случайные встречные подозрительно косятся, но и среди них одарить благословлением предпочитает большинство. Даже такого уродца, как я — сегодня это хорошая примета, способная даровать настоящую удачу до следующей Ночи… На Киопти, почти целиком занятой лавками мешочников и ростовщиков, мы сворачиваем в пустынный переулок. Безликий, неброский, заставленный старыми фаэтонами со скрученными колёсами, мусорными баками и распределительными коробами. В переулок, очень похожий на тот, где Пять-Без-Трёх дрался с «отступниками», разве что чуть пошире и в зоне действия силового коридора. Здесь Первый Подмастерье Нагинаты Когане Но останавливается и снова гнёт горбатую спину в почтительном поклоне. Затем озирается по сторонам и сдвигает в сторону здоровенный гофрированный лист с непристойными рисунками. Указывает на открывшийся лаз. Я распахиваю пальто и поправляю башер за поясом. Если чу-ха и замечает демонстрацию, виду не подаёт. Первым скрывается в полумраке. Следую за ним, всё ещё размышляя — не ошибся ли? Спускаемся в подвал, неторопливо бредём по полутёмному коридору, минуя один поворот за другим, и пригибаясь под свисающими с потолка кабелями. Чтобы гость не переломал ноги, проводник подсвечивает крохотной лампадой. Вопреки ожиданиям, я совершенно не испытываю страха. И взвешиваю в уме, что станет с мозгом и фанатизмом беспалого, если применить на нём моё зарождающееся умение… Пахнет пылью и гнилью, чуть позже — мощными благовониями. Я заматываю нижнюю часть лица тонким шарфом, лично скроенным в швейных мастерских Нароста. Пять-Без-Трёх заискивающе улыбается на ходу, для него местные запахи вполне приятны. Мы попадаем в зал, просторное прямоугольное помещение с низким потолком. Свет даёт единственная лампа над входом, но я всё равно сразу замечаю столик у дальней стены. На нём несколько чашек с ароматическими маслами, пара выключенных портативных светильников, статуэтка Когане Но с отколотым уголком и набор пяти Безмятежных Детёнышей. За столиком, возвышаясь и поблёскивая, видна плоская ростовая фигура, вырезанная из прозрачного пластика. Силуэт грубый, топорный, но мне трудно не узнать в нём собственный… Реальность основанного Пятью-Без-Трёх храма наконец-то пробивает щит беззаботного хмеля. Мне становится жутковато. Затем тревожно. И вдруг — весело. В тот момент я окончательно верю, что добротная пайма способна превратить в увлекательное приключение абсолютно любое событие… А ещё (кроме чуть нервного веселья) я ощущаю гордость. Умиротворение, приходящее с щедро потешенным самолюбием. И жар внезапного озарения, когда снова задумываюсь, как сильно Пять-Без-Трёх может оказаться прав… Они действительно здесь, дожидающиеся своего Подмастерья. И меня. Больше двух десятков чу-ха распластались вдоль стен и тянут к Нагинате когтистые пальцы. Многие бессвязно бормочут. Пять-Без-Трёх оборачивается ко мне с довольным видом, будто предлагая оценить приложенные усилия. Конечно, я должен быть горд. Я должен быть польщён. Я должен быть удовлетворен… Он говорит: — Когда вслед за тобой в Тиам придут прочие посланники Когане Но, мы будем готовы. Приказывай, светлоликий, и мы исполним! Веселье испаряется. Как и любые мысли о реальности особого предназначения. Вместо ответа Первому Подмастерью я едва не блюю себе на примитивную самодельную обувку, и торопливо покидаю храмовый подвал. Калека кричит в спину, что паства станет терпеливо ждать. Его эхо преследует меня даже в переулке… Через неделю после Нефритовой Декады я узнаю, что последователи уходят. Им наскучило. Они не готовы вечно караулить приход воинства светлоликих орудий Когане Но. Улицы слышат об уникальном терюнаши, шепчут обо мне. В деталях знают подробности моей инициации в «Дети заполночи». Но так и не дожидаются огненного урагана, в вихрях которого на Тиам снизойдёт остальное воинство Благодетельной и вычистит скверну Юдайна-Сити до самых глубоких ям Такакханы. И потому они уходят, больше не желая верить в избранность бесхвостого казоку-йодда, пусть и такого необычного… Последнюю возможность увидеть Пять-Без-Трёх я нахожу во время рутинного рейда по кварталам Бонжура. В этот период «Дети» всё чаще берут меня с собой в деловые поездки по району, и я подозреваю, что за этим снова кроется прямой приказ Нискирича. Я внимательно и молча наблюдаю за переговорами с членами мелких подконтрольных казоку; привыкаю к зрелищу наказания штрафников и запоминаю, как выбивают долги; вижу и запоминаю, как рядовые чёрно-жёлтые помогают простым чу-ха с проблемами в торговле или кормят с грузовых фаэтонов, раздавая еду самым нуждающимся и оголодавшим. Впитываю мягкую и незримую, но при этом чудовищно-злую силу, на которой держится и которой дышит Бонжур… Когда фаэтон «Детей» минует улицу Киопти, прошу водителя опустить транспорт. Мне послушно подчиняются, хотя я до сих пор не понимаю собственного статуса внутри семейства. Говорю парням, что скоро вернусь. Выбираюсь наружу, и почти сразу нахожу знакомый серый переулок. Вздыхаю, недолго мнусь, но осознаю, что решение принято ещё в фаэтоне. Иду к подвалу. Оттягиваю гофрированный щит. На этот раз я даже не передвигаю «Молот» под стрелковую руку — новенькая двуцветная жилетка на моей груди отпугивает шваль едва ли не эффективнее выстрела. Ориентируюсь по запаху и подсвечиваю карманным фонарём, медленно миную коридоры и выхожу в главный зал. Лампа над входом разбита. Примитивный алтарь почти развален, столик лишился ножек и криво лежит на бетоне. Прозрачной человеческой фигуры за ним больше нет, а плошки для ароматических масел пусты. Вдоль стен темнеют силуэты всего четырёх-пяти чу-ха. Сначала мне кажется, что подвальники приветствуют меня традиционным распластыванием… но совсем скоро понимаю, что все они изогнулись в наркотическом трансе. Чуть позже я узна ю, что Нискирич фер Скичира прослышал про Пять-Без-Трёх и его паству. Что, впрочем, вполне логично и ожидаемо… Однако старый ублюдок не начинает ломать лапы и рубить хвосты. Вместо этого отчим привязывает к Киопти и прилегающим переулкам специальных толкачей. Они продают калеке и его последователям стрих даже ниже себестоимости. Обряды верующих в Нагинату Когане Но становятся ярче. Затем хаотичнее. А затем паства начинает стремительно редеть, и отнюдь не от скуки… Своего Первого Подмастерья я нахожу у дальней стены. Почти у алтаря, замотанного в изодранное одеяло и воняющего дерьмом. Рядом валяются инъекторы и железные напёрстки, в которых улица плавит стрих. За прошедшее время Пять-Без-Трёх ощутимо сдал и изувечился. Даже в неверном свете фонарика замечаю, что хвост чу-ха обрезан почти у самого основания, рана опасно кровоточит и жутко пахнет. Шерсть почти вся сбрита, словно Подмастерье пытался подражать облику «посланника Когане Но». Огромные крысиные резцы безумец стачивает почти под корень. Причём, судя по всему, тоже сам и очень грубо. Я стою над его тщедушным полуобнажённым телом, едва удерживаясь от слёз. Думаю, что Пять-Без-Трёх в забытьи. Но он неожиданно ведёт сопливым носом. Переворачивается. Слезящиеся, слипшиеся от гноя глаза приоткрываются, и я вижу, как лихорадочный блеск ложной веры смешивается с наркотическим экстазом. Он едва дышит от гигантской дозы в своих венах, но меня всё же узнаёт… Чу-ха поднимает лапу и тянет вверх ладонь, на которой не хватает пальцев. Говорит с трудом, с придыханием, шепеляво и неразборчиво. Пересиливаю себя, стараюсь не морщиться от жалости и отвращения, и медленно опускаюсь на колено. Прислушиваюсь. — Рано или поздно… тебе придётся поверить в себя… так, как это сделал я, — лепечет Пять-Без-Трёх. — Не бойся, несокрушимая Нагината Когане Но… Ты спасёшь всех нас, только победив собственный страх перед судьбой… Из беззубой пасти лезет зеленоватая пена, тело содрогается. Сложно понять, то ли Первый Подмастерье вновь провалился в наркотический транс и даже не вспомнит о визите, то ли на моих глазах скрутил отсутствующий хвост… Встаю и, не оглядываясь, ухожу из проклятого подвала «напёрсточников». Именно в тот день я накрепко усваиваю, что шальные мысли подчас разрушают сознание слабых ничуть не хуже чистого стриха. Задвигаю массивный железный лист так, чтобы он скрывал спуск в бывший храм Нагинаты. Вспоминаю, что так и не узнал настоящего имени Пяти-Без-Трёх… Глава 11 КОНЕЧНО, КРОВЬ Спускаясь на лифте, я подумал, что количество посещённых мной подвалов и подземных парковок на условную единицу времени в последнее время становилось опасно великим… Перешёл в оговоренное крыло, миновал ряды потрёпанных, как и «Барру» Сапфир-Пияны, фаэтонов; заметил замечательных старых друзей, приблизился. — Давно не виделись, бледный, — просипел чу-ха с имплантом-респиратором на морде, и небрежно встряхнул скрещёнными пальцами. — К сожалению, не так уж и давно, — я улыбнулся и откинул капюшон. — Всё ли благополучно, вы не голодные? — Мы не голодные, Ланс. Ты готов? Безносый Прикус отлепился от фургонного борта, который выжидательно подпирал, и шагнул мне навстречу. Морда его поднялась, будто «Добродетельный Садовник» вынюхивал. Да, именно таким я его и запомнил — упакованного в индивидуальную тактическую броню, с многоточечной ремённой системой подвеса ассолтера и мягкой пластинчатой чешуёй на свёрнутом к поясу хвосте. Шлем с забралом, специально разработанным под вживлённые нос и челюсть несостоявшегося тетрона, висел на поясе. В этот момент мне очень хотелось удрать. Вежливо попрощаться, прыгнуть в ближайший лифт и рвануть на любой из подвернувшихся этажей. Но если бы «Садовники» прибыли в «Кусок угля» по душеньку Бледношкурого, уже давно бы входили в его нору через окна, предварительно выбив стеклопакеты парой направленных взрывов… Не спеша отвечать Прикусу, я осмотрелся. Посреди полосы движения, нахально перекрывая дорогу добропорядочным чу-ха (если таковые вообще бывали) застыли два фургона «Шишама» — мощные, проходимые, без бортовых окон, вроде бы даже усиленные бронелистами. Отчасти похожие на тот, в котором мне довелось совершить незапланированную прогулку от лапшичной Щупа… Кроме Прикуса у фаэтонов обнаружился здоровяк Панго и Рёбрышко, как обычно донельзя неприметный, словно бы прозрачный, почти сливающийся с транспортом за спиной. Как и безносый лидер стаи, «Садовники» носили бронезащиту и шлемы на поясах, однако оружия на подвесах или за спинами я пока не увидел. Оба лениво помахали, заставив ощутить себя (в жалкой безрукавной бронекуртке-то и с единственным башером под мышкой) почти голым… — Кто-то пояснит, что происходит? — спросил я с ленцой, якобы безразлично, на самом деле начиная медленно вскипать от тревоги. — Гхмм, — проворчал Прикус, склоняя голову и рассматривая меня с ног до макушки, — а мне сказали, бледный будет в курсе.