– Не будем об этом, – Жюли повернулась к Вульфу, опорожнив очередной бокал. – Алекс, пойдем лучше потанцуем. – Не сегодня. Орье раздосадовано сморщилась: – Не хочешь? Ну ладно, – она встала и направилась нетвердой походкой к нескольким атлетически сложенным парням, обретавшимся у барной стойки. – Ха! Что за идиот?! – удивился Стейнбек. – Если вы ждали удобного случая, молодой человек, то это был он самый. – Удобный случай? – Именно. Не прикидывайтесь, что не понимаете. Ваш психотип и заложенное воспитание заставляют вас бросаться на помощь всем и каждому, но, когда в ответ к вам тянуться люди, вы отвергаете их. Парадокс эмпатического мазохиста. Человеческий рассудок склонен к энтропии. – Вы так считаете? – Так считают мыслители куда умнее нас с вами. Нет баланса в душе человека, потому что самосознание – это рудимент. – Почему же оно сохранилось, а не сгинуло как рецессивный признак, доказавший свою неэффективность? – «Я» пытается выжить. Оно хитро. Это информационный вирус, паразитирующий в нашем мозгу. Он пожирает энергетические ресурсы организма и вычислительные мощности центральной нервной системы, растрачивая его на анализ абстракций. Искусство, язык, науки – не более чем самозабвенная мастурбация разума, выстреливающего в ноосферу поллюциями пустых мусорных данных. Мы выстраиваем целые символьные системы, чтобы интерпретировать окружающую действительность, вместо того чтобы приспосабливаться и эволюционировать. Чем индивид разумнее, тем больший дискомфорт он испытывает от столкновения с объективной реальностью и тем большим количеством символьных систем себя окружает. Эскапизм удел хилых умников, стремящихся спасти никчемные гены на просторах инфосети. Безмозглые доминантные альфы припадают к пышной сиське матери-природы. Пока юницизм, помолясь, не отправил сознание всех рефлексирующих в эфир облачных хранилищ данных, нам придется контролировать сознание людей. Приводить его к гармонии. Помочь каждому обрести самость. Однажды мы упустили вожжи, и видите, к чему это привело? – Этим вы занимаетесь в государственной службе психологического мониторинга? Контролем? – В перспективе. Когда разберемся с тяжелой пандемической ситуацией. – Это мало похоже на вопрос медицины. Контроль в любом проявлении скорее подразумевает политику. – В современном мире все политика. Вульф задумчиво уставился в свой бокал. Миллион незаданных вопросов роился у него в голове, перемешавшись в хороводе алкогольного опьянения, но с уст сорвался самый банальный и нелепый: – Почему Контора? Стейнбек вскинул голову: – Что, простите? – Почему центральный офис государственной службы психологического мониторинга все называют Конторой? Никак не могу взять в толк: здесь нет ничего от заскорузлого бюрократического аппарата и запыленных тяжеловесных административных заведений, где бледные клерки в одинаковых костюмах копошатся в бетонной туше государственного института, как черви в трупе, напротив… Стейнбек хохотнул и хлопнул ладонью по столу: – Это хороший вопрос, молодой человек. Чтобы найти на него ответ, нужно понимать, что главной капиталистической мечтой, западным идеалом, служит частное предпринимательство. Работа на себя, а не в угоду хозяину. Многие коллеги-психотерапевты считают, что Джон Пейтон продал собственную мечту и достижения ради стабильной и предсказуемой жизни под крылышком политиков. Отдал свое творение в аренду слепому богу государственных структур. Вульф хмыкнул: – А вы как считаете, профессор? – Я считаю, что ответ лежит на поверхности. Возможно, директор однажды поведает вам свою версию. – Вы восхищаетесь им? – Отчасти. Пейтон не только выдающийся ученый, но и человек невероятного социального чутья. Он точно знает, куда дует ветер перемен, и вовремя подставляет парус под его потоки. Этому невозможно научиться. Это нечто от животного естества. Пока они разговаривали, стол погрузился в непроглядный туман, стекавший с потолка пенистыми водопадами. В его клубах исчезли все прочие люди. Он поглотил навязчивый шум вечеринки и какофонию, царившую в «Барокамере». Остались лишь тишина, Вульф и Стейнбек. – И куда же дует ветер, Блейк? – спросила фигура, сокрытая в тумане. В ней едва угадывались очертания директора Конторы. Стейнбек пристально вглядывался туман, силясь прочитать в его смутных образах симптомы грядущего, и, наконец, произнес: – Неважно, куда он дует. Важнее то, что он несет с собой. Эскалация насилия, постоянная угроза военных конфликтов, социальная неопределенность, лабораторно выверенные эпидемии, дистиллированная паранойя, отсутствие ярких эмоций, хроническая скрипучая депрессия проржавевших рабочих шестерней – все это сеет на плодородную почву обывательского воображения семена страха. Контролируемый хаос порождает спрос на низкопробных спасителей, а спасителям так просто усесться на очищенные бурей троны. Отличные марионетки для истинных кукловодов. В тенях и под бесчисленными масками прячутся наши правители. Вожаки этнических стай под разными флагами. И это, мать их, самые натуральные социопаты, каких только видел мир. Мы свет науки и медицины. Теперь у нас есть щит, чтобы уберечь общество от их тлетворного влияния. Губы Пейтона скривились в ухмылке, и пистолет возник в руке по мановению ока. Раздался выстрел, и Стейнбек разбился на миллион цветных осколков, как конфетти, разлетевшихся вокруг. Вульф вздрогнул и открыл глаза. Профессор дремал напротив. «В какой момент я уснул?» – подумал Алекс. Что из сказанного было правдой, а что вымыслом его отходившего от сеанса коллективного сновидения сознания? Проклятые пикетчики и выпуски новостей на инфоканалах всколыхнули в его разуме волну беспокойства. Да еще и чертов Ямагути с Беккером. Тревога давно превратилась в главные удила для общества. – Охренеть вы весельчаки! – воскликнул вернувшийся со свежей порцией спиртного Гловер. – Стоило оставить вас ненадолго, а вы уже ласты склеили. С профессором все ясно: он старый пень, но ты, Алекс… – Я же говорил, что мало пью. – Тебе нужно срочно взбодриться! Чин-чин! – они опрокинули по бокалу, и Гловер продолжил: – Неподалеку есть отличный стриптиз-клуб. Тебе жизненно необходимо разогнать холодную кровь. Буду приобщать тебя к радостям жизни. – Ты же не отстанешь, верно? – Никак нет, сэр! Поднимайте свою ленивую задницу. Мы берем курс навстречу упругим женским прелестям. Вульф, пошатываясь, поднялся на ноги: – Тогда веди. Гловер хлопнул его по плечу: – Я знал, что ты парень не промах. Когда Вульф с Гловером покидали «Барокамеру», Алекс заметил в тени у выхода прислонившегося к стене Беккера. Их взгляды на секунду пересеклись, и Беккер постучал пальцем по нижнему веку: «Будь внимателен!» Вульф вздрогнул и отвернулся. – Что такое? – удивился Гловер, подозрительно оглядываясь по сторонам, но Беккер уже бесследно исчез. – Ничего. Показалось. Идем. Глава 16. Траление Вульф отключился в самый неподходящий момент, когда полуголая девица в приватной комнате прильнула к нему всем своим естеством под громогласный хохот Гловера. Он провалился во тьму, перестав реагировать на внешние раздражители. Последнее, что он запомнил, было звуком бьющегося стекла. Кто-то в пьяном угаре уронил хрупкий стакан на пол. – На счастье! – Вульф едва разобрал сквозь пелену дремы далекий голос Гловера. В тягучем и спутанном сне Алекс шел по фабричной проходной вместе с толпой работяг, только закончивших смену. Охранник на выходе напряженно кивнул ему, едва заметно расстегнув кобуру пистолета. Алекс приложил пропуск к датчику на турникете. Загорелся зеленый свет и, крутанув барабан, Вульф оказался за воротами. На парковке скопился десяток автобусов, по окончании смены развозивших сотрудников фабрики по домам. Сегодня работников было намного меньше количества техники, согнанной для их доставки восвояси. Водители надели дыхательные маски. Они явно нервничали, поглядывая на бредущую в их сторону толпу в белых спецовках с логотипом фармацевтической компании на спине – красным мерным черпаком с обвивающейся вокруг ручки змеей. Вульф бросил взгляд на вывеску над центральными воротами, пытаясь разглядеть название. «Скуп-фармтек», – прочитал он. Парковку окружил кордон из военных броневиков. Вооруженные солдаты в костюмах химзащиты патрулировали округу. За кордоном скопилась толпа гражданских. Она всколыхнулась при виде появившихся на проходной работников фармацевтического производства. Женщины и дети были, по всей видимости, их семьями. Пожилые – родителями молодых сотрудников. Они призывно кричали и размахивали руками, стараясь привлечь внимание. Звучали бессчетные фамилии и имена. Воздух сотрясали бесконечные вопросы о том, что случилось на производстве. Через кордон прорвались двое детей: мальчик и девочка – рыжие, что само солнце. Они со всех ног бросились к Вульфу, оторвавшись от преследовавших их солдат. Дети едва не сбили его с ног, заключив в крепкие объятия. Он застыл на месте, совершенно сбитый с толку, и не понимал, что происходит. – Папочка, мы думали, что ты погиб, – прошептала девочка. – По инфосети только о взрыве на фабрике и говорят. Мы пытались проникнуть на территорию и видели пожары. Внутри раздавались такие страшные крики… Где-то глубоко в сознании на месте осколков былой личности скрутился болезненный комок. Им нельзя контактировать с ним. Он заразен. – Прочь, – зарычал Вульф чужим голосом. – Назад. Не трогайте меня. Рыжие чертенята никогда его не слушались. Подоспевшие солдаты оттащили детей, крепко вцепившихся в своего отца. Вульф не сопротивлялся, а молча позволил препроводить себя в автобус вместе с другими работниками, такими же спокойными и молчаливыми, как и он сам. Выжившие после происшествия в вирусологическом отделе «Скуп-фармтек» напоминали тени прошлых себя. Одни очертания без деталей. Пустая оболочка. Вульф смотрел на толпы людей, мимо которых проезжал автобус. Брошенные как попало машины многочисленных родственников заполонили обочины и подъездные пути к фармацевтическому производству. Кортеж из автобусов в сопровождении военных броневиков и полицейских машин продирался к магистрали, ведущей в столицу. Они около часа выбирались на шоссе, но затем, никем не сдерживаемые, рванулись вперед на максимально допустимой скорости, оставив позади фармацевтический комплекс, еще курившийся чахлыми дымами. За окном проносились бескрайние холмы, поросшие сочной зеленой травой, под низким промозглым небом. Дорога петляла по прибрежному взгорью, вихляясь то вверх, то вниз. Сильный боковой ветер раскачивал автобус на поворотах, но никто не обращал на это внимания. Все сидели, молча уставившись перед собой. Никакого волнения или страха. Тишина и покой. Только Вульф выделялся из этой серой толпы, но, бросив взгляд в окно, он увидел в отражении на стекле совершенно другого человека. Рыжий долговязый мужчина с выпуклыми рыбьими глазами пялился на него в полнейшем смирении. Алекса терзали вопросы. Как он очутился здесь? Почему видит то, чему никогда не был свидетелем? Все это походило на очередной сон, но как он оказался в нем, ведь сеанс коллективного осознанного сновидения давно завершился? Их извлекли из купелей. Потом была корпоративная вечеринка в «Барокамере». Последнее, что Алекс отчетливо помнил, – это поход в стриптиз-клуб вместе с Гловером. Они изрядно набрались, засовывая в исподнее молоденьких танцовщиц наменянные Артуром однодолларовые банкноты. «Сегодняшней ночью ваши сны интересуют очень многих людей!» – сказал ему Беккер в баре. И еще перед самым уходом: «Будь внимателен!». Проклятье! Кто-то копается в его сознании. Алекс понимал, что может проснуться в любой момент, но соблазн получить ответы был слишком велик. Сотрудников «Скуп-фармтек» доставили в муниципальный психоневрологический диспансер. Внутрь заводили по одному. Когда очередь дошла до Алекса, он подчинился. Двое военных провели его в приемный покой. Вокруг сновали доктора, облаченные в средства защиты. Вульфа заставили раздеться, провели полный осмотр и инструментальную диагностику, затем повели к мозгоправам. Эти отличались от прочих специалистов. Явно неместные. Говорили с акцентом. На костюмах специальной защиты Вульф разглядел странный значок. Там был изображен человеческий мозг, закованный в цепи, а за ним маяк, озаряющий разум своим светом. – Добрый день, мистер Гловер! – обратился к нему молодой специалист.