– Был? А где она сейчас? – Помер. Не на войне, дома. Вроде, уснул, и с концами. От сердца в тылу гибнут не меньше, чем от снарядов. Я вспоминаю переписку Златы с Денисом. Имя Краско она не упоминала, но речь шла о деньгах. У кого их брать, как не у бизнесмена. – Когда ваш директор умер? – С месяц как. Или больше. – И кто вместо него? – Сынок руководит. Руслан Краско. – Русик? – я чуть не подпрыгиваю. – Теперь уже Руслан Николаевич. Молодой, как ты. – Он жив? – Ранение получил в тот день, когда его отец умер. Представляешь, чуть в один день семью не прибрало – папку дома, сына на фронте. Но Руслан выжил, только лицо сильно попортил. А его мать еще в четырнадцатом под обстрел в Луганске попала. Тогда украинский штурмовик по обладминистрации долбанул. Слышал про взрыв кондиционера? Я вспоминаю идиотскую версию украинской пропаганды. – Бред полнейший. – Вот-вот! Брешут как дышат! Киев слушать, мы только и делаем, шо сами себя бомбим. Разрозненные воспоминания в моей голове стыкуются друг с другом, как кусочки рассыпанного пазла. Вепрь привел нам парня с квадрокоптером из луганского батальона. Взгляд умный, но нерешительный – типичный мобик, так мы звали мобилизованных из ЛНР. Он представился Русланом. – Позывной есть? Нет. Будешь Русиком, – решил Шмель. Руслан назвал и свою фамилию, но она вылетела из головы. Оказывается, наш Русик – Руслан Краско! Мы знали, что его отец луганский бизнесмен. Русик разбирался в квадрокоптерах, потому что отец с детства покупал ему лучшие модели. И нам на фронт его отец присылал технику. Китайские квадрики сбивают даже стрелковым оружием, постоянно требуются новые. А еще планшет, наушники, запчасти для «буханки», газовые горелки, спальные мешки, спортивные коврики, дождевики. Для успеха на фронте нужны не только пушки и снаряды. Про пластиковые окна Русик тоже рассуждал со знанием дела. Теперь ясно почему. Но мне это было не интересно. Я общался с Русиком, как командир с подчиненным. Он проводил аэроразведку и корректировал минометный огонь. Мы научились поражать цель меньшим количеством боезарядов. Все разговоры по делу, болтать о личной жизни не доводилось. А вот Шмель с Русиком сдружился. Один раз даже рисковал за парня жизнью. Сам вызвался, потому что Русик сдрейфил. – Хочу испытать себя по-настоящему, – шепнул мне Шмель и ушел на опасное задание под видом Русика. И выполнил без страха и упрека. Об этом знали только я, Шмель и Русик. Напрягаю память. В последнюю ночь Русик находился в расположении моего расчета или нет? Память подводит. Во время боя он был с нами, это точно. А вот дальше, когда все стихло… Не помню, отшибло напрочь. Прикидываю варианты. Формально Русик числился в луганском батальоне и мог уйти к своим. Он часто так делал. Например, чтобы зарядить коптер и смартфон на пульте управления. Или починить поломку. Поэтому он оказался ранен, а не погиб с нашими. Русик выжил, стал Русланом Николаевичем и заменил отца. 23 В Луганске я иду прямиком к киоску мастера Кутузова. К его одноглазой улыбке я привык. Она заражает оптимизмом. Кутузов пускает меня в киоск, предлагает чай. Пока я пью, он колдует над остатками телефонов, подсоединяет их по очереди к ноутбуку и поворачивает дисплей. – Смотри, Контуженый. Первый чип из телефона Днестра. У хозяйственного мужика был кнопочный с малым дисплеем. Раз зарядил – и на две недели, как говаривал Днестр. Соответственно никаких чатов, только эсэмэски и список звонков. В последнюю ночь Днестр никому не звонил. Родным писал редко, обещал к зиме дойти до Приднестровья и присоединить родной край к России. Механик фотографировал технику противника: захваченную и разбитую. Его интересовали западные образцы оружия. Весной такие трофеи были редкостью, а летом все больше и больше. Фотографии он коллекционировал для себя. Бывшая жена с маленьким сыном и мать получали его боевую зарплату поровну. От матери были послания в духе «спаси и сохрани», а бывшая женушка после долгих просьб только раз поделилась фотографией сынишки. Механик даже нашу «буханку» с минометом ни разу не сфотографировал, что уж говорить про координаты позиции. Урал фотографировал боевые будни и себя в боевой обстановке. Свою богатырскую стать он посылал девушке, а впечатляющими кадрами боев, в том числе с беспилотника Русика, делился с нашими военкорами. Те приучили его обрезать лишнее, чтобы не было привязки к местности. Похоже, что Урал даже случайно не мог слить координаты нашего расположения. А в последние сутки он настолько устал, что не дотрагивался до телефона. Кутузов обслуживает покупателя и оборачивается ко мне: – Нашел, что искал? – Пока нет. – А хочешь? Вопрос застает меня врасплох. Ретроградная амнезия – защитная реакция организма, говорил врач. А я спешу избавиться от защиты. И что тогда? Сомнения на моем лице Кутузов трактует по-своему: – Тогда продолжаем. Он подсоединяет ноутбук к телефону Чеха. На дисплее папки с файлами. Я с опаской касаюсь клавиш. Неужели Антон предатель? Чаще всего Антон Солнцев переписывался с отцом. Папа-учитель корил сына за грамматические ошибки и переживал за разрушенные школы. Школам от нашей артиллерии доставалось постоянно. А как по-другому, если там прячутся боевики. Это уже потом они стали селиться в пустующих квартирах среди мирных граждан. Живой щит. Знали, что лупить по жилым домам мы не станем. С удивлением обнаруживаю в телефоне Чеха наброски фронтовых рассказов. Папины наставления не прошли даром, Антон Павлович все-таки хотел стать новым Чеховым! Самый длинный текст с названием «Первый трехсотый». Пробегаю глазами начало, и еще одна черная дыра памяти становится светлой звездой. Я скачиваю тексты в свой телефон. Спасибо, Чех, ты поможешь многое вспомнить. Просмотр окончен. На лице облегчение пополам с недоумением. Среди моих боевых друзей предателя нет. Кто же слил координаты? – Еще чайку? – предлагает Кутузов. – Сколько я тебе должен? – Здесь не кафе, чай бесплатный. – А за работу? – Твой долг победить. Стереть эту нечисть, что хочет уничтожить всё русское. Я кисло улыбаюсь: – Пока я Контуженый. – Так пей чай с таблетками! Мой глаз не восстановишь, а твои мозги придут в порядок. – Думаешь? Кутузов хитро подмигивает: – Я ж не контуженый. Мы пьем чай. Мастер отвлекается на покупателя. Я смотрю список рассказов Чеха. Он короткий. Обращаю внимание на самый последний со странным названием. В заголовке помимо слова-вопроса еще два вопросительных знака «Кто??» Открываю. Текст на страницу. Похоже на диалог из переписки в чате. Злата пишет брату, задает вопросы. Чех упоминает наши новые имена Кит и Шмель. Злата в них путается, Чех посмеивается. Еще пара фраз и обоим становится не до шуток. Злата сообщает такое, что Чех хватается за голову. И я вместе с ним. Диалог закольцовывается и завершается вопросом из заголовка: «Кто??» Моя голова идет кругом. Кутузов замечает мое состояние и радуется: – Ну, нашел? Я настолько ошарашен, что не знаю, как ответить. Глаза в пол и собираюсь уходить. Мастер-фронтовик в душу не лезет. На прощание он пожимает мне руку: – Обращайся, если что. Кутузов Контуженому всегда поможет. 24