– Дура! – с вызовом бросил старый герцог. – Мешок с костями, – резюмировала женщина. – Я приказываю тебе! – Боюсь, приказывать здесь могу только я. Грей завозмущался, как никогда за всю жизнь. – Поговори с сыном. Если Берад одобрит эту затею, я принесу тебе зелье смерти. Женщина вернулась в спальню и села у окна. Закуталась в шаль – из щелей в стенах тянет. Новая затея свекра – рожденное в муках решение – не шла у нее из головы. Жрица прекрасно знала, что ни о чем подобном Грей с сыном говорить не будет: он оставил роль вестника ей, невестке. Нравится или нет, лучше сказать мужу сейчас, пока конфликт не разросся. Но как о таком скажешь? За утренним чаем, между поглощением лепешки и творога, невзначай бросить: «Ты знаешь, Берад, твой отец попросил его отравить. Ты ведь не против?» Шиада иронично хмыкнула и отмахнулась. Берад это даже за плохую шутку не примет. Но в любом случае лучше сказать, нежели дождаться момента, когда она уступит напору старика, а Берад не сможет примириться с фактом. Дурные вести вообще всегда нужно доносить через слово – от слова можно отгородиться, насколько хочется, банально заявив: «Не верю!» – но от дела или вещи, доказывающей его совершенность, не отгородишься. Вот он – аргумент – перед глазами: меч, как символ погибшего воина, стяг в крови в знак разорванного союза, нож и красная лужа – в знак состоявшегося убийства… А слово надо просто произнести – жрица прогнала непрошеные видения. Когда Берад вошел в ее комнату, рассыпался в признательности и попытался подарить янтарное колье, Шиада отвела руку с подарком и рассказала о просьбе Грея. Берад заморгал, надеясь, что сейчас проснется и все сказанное женой окажется сном. Но пробуждение упорно не наступало. – Это… это он сгоряча, – наконец выговорил мужчина. – Ты сгоряча не просил отравить тебя, когда валялся без сил в лазарете Кольдерта. – Ну я ведь моложе отца. Шиада устало вздохнула и – Берад готов был поклясться, что луна сошла с небес! – приблизилась, положила руку ему на щеку и улыбнулась. – Ты чище отца, Берад. – Шиада показалась герцогу на удивление мягкой и отзывчивой. Судя по всему, сей факт делал ее довольной. – Не думаю, что Грей согласится поговорить с тобой о том, чего наворотил в прошлом, но все же попробуй. Если нет – приведи отцу священника и заставь исповедаться. Берад ушам не поверил. Исповедаться? Исповедаться?! – Шиада? – осторожно спросил мужчина, накрывая ее ладонь на лице своей. Женщина тут же высвободилась: – Чем дольше и сильнее страдает, умирая, человек, тем, как правило, хуже прожил жизнь или он, или кто-то из его ближайших предков. Исповедь могла бы помочь. Несмотря на то что Шиада слегка отстранилась от него, Берад просиял: – Господь Всемогущий! Шиада, не знаю даже, что сказать… Но лирическое настроение супруги, кажется, уже иссякло. – От тебя требуется не говорить, а действовать, Берад. Я полгода делаю для него все, что могу, но, чтобы сделать следующий шаг, нужно, чтобы ты сделал свой. – Я понял, – согласился герцог. – Тогда добрых снов, – напутствовала женщина, пряча улыбку. Оценив намек, Берад ретировался из спальни супруги, зацепив по дороге очередную служанку, которая по всем формам вполне подходила ему в постели. Шиада ткала. Многие женщины замка сидели здесь же, кто за прялкой, кто за станком. От жары и монотонной работы жрица почти задремала. …Было пасмурно. Дул ветер. Воздушные потоки бушевали вдоль берега. Их продроглость и пронизывающий холод жрица чувствовала кожей. Шиада узнала побережье Бирюзового озера. По дороге на запад шли трое: мужчина и две маленькие девочки вослед. Мужчина казался похожим на Берада, но со спины было непросто определить. Впрочем, незнакомец был ниже и худощавее нынешнего герцога. В левой руке он держал какое-то кольцо и время от времени вертел его, не разглядывая. Девочки Шиаде вовсе никого не напоминали. Одной из них было лет одиннадцать, второй – не больше шести. Каштановые косы обеих выглядели так, будто их не расчесывали несколько недель. Понурые, одетые едва ли не в рубища, слишком холодные для такой погоды. Тропа постепенно сужалась. Извивалась змеей и поднималась вверх, в начинающуюся на западе вереницу гор. Тех самых, что с незапамятных времен отделяют Иландар от Западного Орса. Клочья тумана с шелестом размыли видение, будто перелистнув страницу книги. Мужское лицо выглядело отдаленно знакомым. Девочки брели, спотыкаясь и не поспевая за мужчиной. Старшенькую Шиада прежде никогда не встречала, а в младшей уловила едва знакомые черты. Хотя, может, это печать животного страха кажется ей знакомой, а не сам образ? По каменистому тракту забарабанил дождь. Камни скользили под ногами, грязь утяжеляла шаг. Мужчина плутал сильнее, и вскоре былой тропы и след простыл. Внезапно трое оказались у крутого спуска, и незнакомец выбросил вперед руку с кольцом. Перстень исчез средь скал. Мужчина гаркнул какое-то имя, и старшая из девочек подбежала на зов. – Я обронил перстень твоей матери. Он ведь дорог нам, достань. – Но… – Достань, я сказал! Девчонка посмотрела на обрыв, заметно бледнея. Спуститься вниз, не свернув шеи, было невозможно. Не говоря уже о том, чтобы искать среди скал такую мелочь, как кольцо. – По-пожалуйста, – дрожащим голосом взмолилась девочка, вцепившись в собственное горло. Стеклянные от слез глаза остановились на незнакомце. – Пожалуйста, папа. – Не полезешь сама – отправлю твою сестру! Девочка, скуля, начала спускаться. Неуверенно, с опаской; платье мешало ей, и не было никакого шанса заткнуть подол за пояс. Один край оборвала почти сразу. С трудом, временно повиснув на слабеньких ручках, нашарила какую-то опору сначала для одной ноги, затем для другой. По щечкам стекали капли, никак не связанные с тучами. Спустившись не дальше чем на метр, замешкалась: куда теперь поставить ногу? Оглядывалась по сторонам, опасаясь поднять глаза вверх. Наконец приметила небольшой выступ в скале где-то слева. Если бы ей удалось дотянуться, она бы сумела спуститься ниже – там складывалась даже хорошая дорожка вниз! Она сверзлась с пронзительным воплем. Тонкий девичий голосок разлетелся высоким эхом по окрестностям. Раздался хруст, где-то внизу распласталось, неестественно изогнувшись, тело. Из надтреснутого черепа, заливая камни, струилась кровь. Застывшие в ужасе глаза смотрели в небо. На лице второй девочки мгновенно отразился весь кошмар Этана. Не помня себя, ребенок приблизился к взрослому, вцепившись в его штанину: – П-папа? – позвала малютка, не понимая, почему влажнеет в глазах. Мужчина же от ее прикосновения с отвращением дернулся и отшвырнул дочь ногой. – Останься с сестрой. Когда звери растащат ее тело, можешь вернуться домой. – Он повернулся и пошел прочь. – Папа! Папочка! – кинулась следом малышка. – Уберись, жалкая сучка! Девочка вновь вцепилась в отцовскую ногу: – Папочка, пожалуйста, не оставляй нас здесь! – Пошла вон, я сказал! – Папочка, миленький! Я все сделаю, как ты скажешь! Всю жизнь буду в монастыре жить, только не оставляй меня здесь! От рыданий девочка начала задыхаться. Мужчина не выдержал и с силой ударил девочку по лицу, едва не сломав шею. Малютка тут же, всхлипывая, притихла. Поняв, что дочь наконец замолчала, незнакомец немного угомонился. – Ладно, дрянь, тащись за мной. Но отстанешь – я ждать не буду. Ребенок судорожно кивнул. – А сестра? – спросила робко. – А твоя сестра заслужила то же, что и ее мать! Всем суккубам полагается смерть в муках! Запомни, Гвендиор, расскажешь кому то, что произошло, – станешь следующей. Тебе ясно? Кроха растерянно кивнула, утирая непрерывающийся поток слез, и побежала за отцом, спотыкаясь и всхлипывая время от времени… Шиада втянула ртом воздух, ощущая, как по телу проходит волна судороги. – Ваша светлость? – заоборачивались женщины. – Вам недужится? Жрица вдохнула полной грудью, стерла с лица выражение испуга и недоумения и легко покачала головой: – Нет-нет, Лили, просто задремала от жары и чуть со стула не навернулась, растяпа, – улыбнулась. Женщины захихикали в ответ. Шиада методично доделала запланированную на сегодня часть работы, поддерживая беседу и сохраняя дружелюбный тон. Потом отдала распоряжения насчет ужина и заперлась в комнате для молений. По сей день комната оставалась тайной святыней жрицы, никто, кроме самой Шиады, не бывал в этом уголке старой веры в герцогстве Лигаров. Да и – будем честны – почти никто не стремился переступать порог помещения, где «по пять раз на дню герцогиня взывала к дьяволу и лжебогине». Итак, подумала жрица, закрывая за собой дверь, головоломка сложилась. «Гвендиор», – произнес напоследок мужчина из видения. С этим именем Шиада мгновенно осознала, что маленькая девочка, являвшаяся в картинах Праматери, – нынешняя королева Гвен, ее отец – тот самый старик, что сейчас лежит немощным мешком с костями этажом выше. Да, он расплачивается за самый тяжкий из грехов: дето– и, судя по всему, женоубийство. Так странно, подумала жрица, у нее никогда не возникало чувства, что Грей хоть сколько-нибудь привязан к сыну. Вот уж задача. Ведь Берад, казалось, соответствовал всем Греевым параметрам достойного человека: был христианином и мужчиной к тому же. Так почему?.. Ах да, отмахнулась Шиада, ясно как день: в сердце, где властвует ненависть – не так важно к кому именно, – нет места ни для какой любви.