– Все, что я хочу знать, Гистасп, понял ли ты суть своих обязанностей? – Я ответственен за пленных. – За всех пленных. – В том числе и за тех, знать о которых можем только мы. Бансабира оскалилась, Гистасп прищурился. – Скажи, пусть Раду зайдет один. – Слушаюсь, – поклонился, исчез. Увалень не услышал ничего особо нового. Командование ему полагалось временное и лишь в тех случаях, когда бы госпожа собирала «меднотелых» в отдельный отряд. В бою – всегда действовать по приказу. А в остальном как был главным телохранителем, так и остался. Бану приказала позвать Юдейра – нечего отлынивать – и заодно ожидавших Серта с Даном, но Раду отчего-то не кинулся выполнять поручение, а произнес: – Могу я спросить? – Ну, давай представим, что именно сейчас ты не телохранитель, а командир «меднотелых». Говори. – Я бы хотел на самом деле внести предложение в задание, которое вы дали Гобрию. – Раду замолк, ожидая реакции танши, но поскольку та не возражала, осторожно продолжил. – Возможно, подобрать нужного человека командиру Гобрию и удастся. Но может возникнуть одна проблема. Новым перегруппированием войск вы уровняли многих офицеров прежде разных рангов. Те, кто командовал полком, то есть пятью сотнями, теперь стоят в ряду собственно с сотниками – до этого утра самыми низко поставленными офицерами среднего звена. Больше того, вчерашний полководец сегодня может оказаться никем просто потому, что его не выберет командир. Словом, даже если нужные вам для слежки за Каамалом люди отыщутся, может статься, из-за определенной обиды, они начнут мутить воду в четвертом полк… подразделении. А тут и лидер – ваш муж, с которым, судя по всему, у вас не самые хорошие отношения. – О моей семейной жизни ты бы помолчал, – одернула Бану. – К чему ведешь? – К тому, что, может, Такул – не самый плохой вариант? Он, как вы сказали, не самый великий стратег, но он вам предан. Или, может, стоит направить в подразделение ахтаната Нера кого-то из вашей охраны? Бану пришлось опять помотать головой: – Назначить кого-то из охраны – слишком очевидно, сам понимаешь. А что до твоих опасений, уверена, ничего подобного не случится. Спроси у Гистаспа с Гобрием, Раду, хорошие офицеры на дорогах не валяются. Есть вполне определенные требования, которым каждый из них обязан соответствовать. Короче, именно на среднем звене установленное мной распределение никак, в сущности, не отразится. Просто теперь их больше, все они – сотники и у каждого есть шанс стать вицекомандиром. Вот и вся разница. Потом, слушал ты, видимо, невнимательно. В конечном счете, сотников тоже утверждаю я, а потому – на собраниях офицеров мне светит видеть те же лица, на которые я уже год смотрю. Пожалуй, единственные, кому сейчас стоит держаться за место волчьей хваткой, – десятники. Но ведь на то и была ставка – заставить этих оболтусов стать ответственнее и сильнее. Каждый человек вынужден становиться сильнее, если понимает, что кто-то с легкостью может отнять у него все, а за спиной на это «все» еще девять очереди ждет. Вот глянь на Юдейра – он и без того неплохо понимал свое положение, а однажды и вовсе огреб от меня так, что теперь захочу – не найду, за что его отстранить, – засмеялась женщина. Раду втайне возликовал, но постарался скрыть чувства. Танша заметила. Праматерь, такой огромный недотепа, в сердцах улыбнулась женщина. Наконец дошел черед и до Серта с Даном. – К вам у меня разговор короткий, – проговорила Мать лагерей. – Как вы уже поняли, вы оба будете находиться под моим непосредственным командованием. Серт, ты возглавишь карательный отряд. – Карательный? – Светлая бровь с прорехой взлетела на лбу. – Именно. Разумеется, никому не нужно говорить, что он карательный, номинально ты будешь обычным сотником. Однако твой отряд должен в первую очередь сообщать мне обо всех умонастроениях в подразделениях – что болтают под знаменами и у костров, а во вторую – тайком рубить головы тех, кто будет болтать лишнее. – П-понял, – заикнулся Серт. Вот так прямо? Да еще при посторонних? А кому еще я могу это поручить, будто в ответ думала Бану, если именно ты приносил на хвосте почти все по-настоящему важные сплетни и слухи за прошлый год? Танша сдержанно кивнула, переводя взгляд на Дана. Тот мгновенно приосанился. Лицо одновременно светилось и было серьезно. Прикажи ему сейчас влезть на стол и спеть кабацкую – не погнушался бы, ради повышения не погнушался бы, мысленно усмехнулась Бану. Да уж, придется поработать, чтобы научить его быть спокойнее. И как ему удавалось вести за собой полк? Дан действительно разве что не елозил на походном табурете – чуть не озверел от любопытства, пока ждал снаружи, а теперь еще здесь, танша такие паузы делает и смотрит… будто насквозь видит, чем он завтракал! Ну почему она смотрит и молчит? Что ему-то придется делать? Надзор за пленными? Вряд ли… Разведка? Да такое вообще на грани вымысла… В личный отряд охранников? Черт знает… В отряд Гобрия? А чего бы ему тогда столько ждать у ее шатра… – Поздравляю с повышением, вицекомандир первого подразделения, – с непроницаемой миной проговорила тану, не сводя глаз с лица подчиненного. Дан от неожиданности вздрогнул и даже икнул. – Я? – Огляделся: может, кто еще вошел в шатер. – Будешь задавать глупые вопросы – разжалую, – предупредила Бану еще более бесцветно. – Готов служить! – отрапортовал новоявленный вицекомандир. – Тогда приступай, – велела Бану. Праматерь, потянулась танша, сколько шума, сколько разговоров, сколько людей… а ведь еще только утро! Стоит взяться за меч, потренироваться и трубить отход. За этот день хорошо бы сделать бросок миль на десять. Установленные порядки прижились быстро. Как Бану и говорила, среднеофицерский состав внакладе не остался и довольно быстро вернул Бану прежний положительный статус. Зато возможностей для дружеского сговора у многих убавилось – почти каждый, несмотря на хорошие или неплохие отношения с другими сотниками подразделения, радел теперь в первую очередь за собственный шанс стать вицекомандиром. Грабили ведомые Бану пять тысяч охотно и много. Простое правило войны гласило: солдат бери из дому, а еду для них – у противника. Так что Бану было с чего щедро вознаграждать тех, кто достигал заслуг. Причем награждать именно в зависимости от заслуг, а не от рангов. Храм Даг научил простому и безукоризненному закону: человек, имеющий надежную перспективу получить материальную выгоду, берется подчас за самое трудное дело. А уж если перспектива обещала помимо золота или серебра еще и определенное уважение в рядах – нередко хватался и за то, которое прежде счел бы невыполнимым. С наказаниями женщина обходилась так же: карала строго, невзирая на ранги и прошлые заслуги, без промедления. Исключением стал один-единственный Ул, но пожалеть о своей пристрастности Бану не пришлось – он как нельзя лучше вписался на место лидера многочисленных провинившихся бойцов, алчущих вернуть положение, уважение и добиться наград. Иными словами, ему идеально подошла должность вицекомандира в четвертом подразделении, так что теперь тысячная орда под рукой Нера Каамала твердо и уверенно подчинялась воле Бану. Давая бойцам заслуженный отдых, позволяя праздновать, когда была возможность, нет-нет да и отправляя подарки семьям особенно отличившихся солдат, Бану, однако, сама держалась довольно просто. По обыкновению. Недостижимая и равнодушная в приказах и на поле боя, женщина могла безапелляционно отругать, как мальчишек, Гобрия с Гистаспом (наедине, конечно), а могла дружески потрепать по плечу рядового, которого прежде вообще не видела в рядах, если у того после сражения слишком дрожали руки. Мол, молодец, хорошо справился, так держать. Ничего хмельного танша не допускала, да и в рядах был установлен строжайший норматив в потреблении пива или вина на пирушках, превышать который было запрещено под страхом смерти. Зато, если получалось захватить селения со скотоводческими угодьями, все знали, что первая чаша парного молока уйдет госпоже. Это даже начинало напоминать какой-то обычай. Довольно трогательный, как говорил Гистасп. Как и прежде, Бану не давала возможности слишком долго сокрушаться или причитать в ее присутствии, от похвал отмахивалась – дел еще тьма. Что ведь самое главное в воинстве? Обучение. Так что надо бы посмотреть, как хорошо сейчас в пятом подразделении делают повороты направо и налево, особенно в каре; как быстро меняют построения в третьем, как ловко разделяются и соединяются сотни – во втором, насколько скоро и правильно реагируют на звуковые сигналы в четвертом… Ах да, еще личная гвардия… Мастера по оружию и конюхи с какими-то докладами и запросами… Юдейр и Раду опять поцапались? Благо пока только за грудки хватаются, не дальше, но ведь это дело времени… Оба зарвались вконец, по клеткам, что ли, рассадить? Нер опять напился и задирает солдат… Этого смертной казнью не накажешь. Вообще никак не накажешь, пока Бойня Двенадцати Красок не кончится… Скорей бы разведка добыла столь нужные сведения, чтобы все наконец завершить. И надо бы сдвинуться еще на тридцать лиг – тан Шаут изрядно гоняет их по всей стране, надеясь отомстить за позорную смерть Сциры Алой… В моменты получения подобных новостей или размышлений Бану всегда молча вертела в руках нож, не позволяя себе меняться в лице. Ведь, несмотря на все казалось бы мелочные неурядицы, ее пятитысячное воинство не без причин начало внушать ясовцам, в том числе танским домам, самый искренний страх. Даже раману Тахивран, государыня Яса, снабжаемая тайком от мужа сведениями от разведчиков со всей страны, невольно вздрагивала, получая донесения. Ну так еще бы, обычно бурчал Гобрий, «что бы то ни было, а выросла девчонка на войне». Глава 3 Королева Гвендиор вышла на балкон. Обхватила себя руками, кутаясь в шаль: от предрассветного тумана знобило. Третье утро женщина поднималась засветло, размышляя, как обратить невестку ко Христу. В целом Гвен давно наплевала на вероисповедание Виллины, но с появлением Норана все изменилось. Чтобы христианство утвердилось по всему Иландару, нужен решающий шаг – принятие его в семье правителя. Если владыка земель, Норан, восходя на престол, будет приверженцем Христа, все язычники рано или поздно последуют примеру. Но так уж заповедал Господь, что детям невозможно принять крещение Христово прежде матери, а сломить языческий дух архонки оказалось трудно. Гвендиор перепробовала многое: просьбы, внушения, угрозы; ненавязчивые предложения прогуляться к обедне или настойчивые требования явиться к заутрене – все было без толку. За что Господь наказывает ее? За что дал мужа-язычника, который не считается ни с одним словом в Писании? За что отнял от церкви сына и теперь не помогает привести к Нему хотя бы эту женщину, мать Норана? Почему Бог позволил, чтобы в ее, Гвендиор, доме появилась малолетняя жрица, рассадница гнусной заразы? Прелюбодейка, поправшая Его Всесвятое имя, которой до?лжно взойти на очистительный костер, которую Гвен должна принимать как гостью по указке мужа, который не ставит жену ни во что! Неужели Бог так проверяет ее веру? Гвен терзалась этими вопросами не первый день, но не было дня, чтобы Владыка Сущего ответил. Тем не менее происходящее казалось Гвендиор высшей несправедливостью. Закон велит женам принимать веру мужа. И Тройд – как ни сопротивлялась Гвен, пока сын был мал, – вырос язычником. Так как заставить Виллину стать христианкой? Как вообще можно искоренить зло в стране, где сами христиане лояльны к старой вере?! За примером и ходить далеко не надо – племянница Нироха ведет себя с мужем, который старше нее более чем в два раза, так, будто ровня ему. Никакого смирения и почтения, только своенравие, вместо того чтобы убояться мужа, устыдившись собственной природы. И Берад хорош! Нянькается с ведьмой, точно она Дева Пречистая! Знай он, чего семье стоило язычество, ни за что бы не стал таким слабаком! Ветер подул сильнее, заставив королеву вернуться в покой, где на огромном ложе раскинулся Нирох. Женщина смерила мужа презрительным взглядом и пошла в смежную комнату – служанки уже должны были подготовить одежду. Рачительная хозяйка, королева, воспитанная в лучших традициях аскетизма, не любила двух вещей: расходовать ценные и малочисленные продукты в непраздные дни и кормить чужие рты. В ту пору при дворе было несколько гостей – молодых рыцарей. Среди них двое сыновей барона Одоара (после минувшей войны у него еще осталось шесть здоровых увальней), совсем юный четырнадцатилетний мальчишка сэра Гатлорна и Ронелих, герцог Мэинтарский. После разрушительной бойни Нирох принялся укреплять границы королевства. И начать решил с возведения новых фортов на севере и западе. Потому предполагалось, что после разговора с Ронелихом и Хорнтеллом – герцогом западных земель – эти двое разъедутся восвояси, всерьез принявшись за строительство. Оставив жену и сына на попечение младшего из братьев, Растага, Ронелих прибыл в Кольдерт. Роланда, среднего из сыновей покойного Рейслоу Стансора, Ронелих взял с собой: нрав у него склочный, мало ли что. После переговоров герцог Клион Хорнтелл вернулся в надел, не затягивая, а Ронелиху, как племяннику, Нирох разрешил погостить пару дней, учитывая, что со дня на день должны были прибыть еще два его родича. Сыновья храмовницы Гленн и Тирант разнились как земля и небо – несхожи во всем. Каждый пошел в отца: Гленна Нелла зачала от Таланара, а Тирант приходился бастардом Клиону Хорнтеллу (который в прежние времена весьма добропорядочно соблюдал все Нэлеймы – празднества плодородия). Гленн вырос смуглым, стройным, жилистым, как саксаул, не слишком высоким широкобровым молодым мужчиной. Волосы цвета воронова крыла, почти до лопаток, носил на друидский манер заплетенными вдоль висков в тонкие косы. Заостренные черты лица, четко очерченные губы и точеный подбородок делали его похожим на кинжал, как говаривала его мать. Все в лице Гленна – от узкого подбородка до выведенных вайдой двух крыльев, вбитых у правого виска, как символ причастности культу жрецов, – предостерегало: он носитель древней крови. Друид словно призывал: «Бойся меня, христианский сын, ибо я змей – я опасен, и хитер, и мудр». И как всякий змей, Гленн был златоуст. Тирант, напротив, был сероок, светлокудр и огромен, как раскидистый клен. С короткими вьющимися волосами, крупными чертами и носом-картофелиной Тирант выглядел самым истым дружинником короля и, кажется, вообще никогда не слышал о переговорах. Он любил бойню, женщин, хмельное пиво. Называть его набожным было глупо, однако он регулярно, каждое воскресенье ходил в церковь, что, впрочем, не мешало спать всю мессу и отправляться к причастию, выкарабкиваясь из объятий очередной трактирной девицы. Однако представить сыновей Неллы порознь было невозможно. Когда завершилась последняя война со скахирами и король отправил Гленна с посольством в Адани, Тирант без промедлений последовал за братом. Теперь молодые мужчины возвратились, и вряд ли кто-то не обратил внимания, что скакали они во главе кавалькады плечом к плечу. Люди даже шутили порой, что эти двое, мол, даже женятся непременно на сестрах и обязательно в один день. К вечеру королева Гвен без удовольствия подготовила праздник. Нирох выглядел довольным, и молодое поколение родичей – дети Неллы, Нироха и Мэррит – тоже. Боевые товарищи больше всего напоминали юнцов: в голос смеялись над грубоватыми байками, не забывая шутки ради пихать друг друга локтями под дых. В начале застолья, пока пиво и вино еще не ударили в голову, Нирох настоял на рассказе братьев о новостях, которые те привезли с запада. Гленн взял слово: – Владыка Адани Тидан пребывает в добром здравии и шлет тебе привет. – Голос жреца и впрямь отдавал какой-то змеиной породой: он легонько шелестел, точно струился из уст, убаюкивая и лаская. – Его супруга также здорова, хотя три месяца назад родила дочку. Нирох удивился: – Эйя уже немолода. – Верно. Говорят, роды были тяжелыми, но царица поправилась. Возможно, малютке со временем удастся сыграть свою роль, чтобы помочь родителям отделаться от Западного Орса. Их тяжбы все еще не закончилась. – Адани и Орс? – Ронелих почесал висок. Сам он никогда не был в землях, даже приграничных с Адани, поэтому текущий разговор его не особо занимал. – Разве они не были союзниками? – попытался вспомнить какие-то сведения. – Были, да кончились, – ответил Тирант и с новым пылом набросился на еду. Гленн, сообразив, что в ситуацию стоит внести ясность, добавил: