– Что ж, попытайтесь. Брайс шагнул к своей будущей невестке и положил ладонь ей на плечо, укрытое меховой накидкой. Ингёр напряглась, но не отступила и не попыталась отстраниться. Брайс нагнул голову, приблизив к невесте брата свое изрытое старыми шрамами лицо. Придворные маги-целители обещали, что со временем станет лучше, и действительно стало, но не намного. Брайс знал, что вот так, вблизи, на расстоянии поцелуя, женщины больше не млеют перед ним, как когда-то. И почти всегда закрывают глаза. Ингёр Тьёдмурд глаза не закрыла. – Было бы лучше, если бы он предназначил вас мне, – сказал Брайс. – Я бы вас не обидел. Дал бы вам время. – Что ж, может, еще не поздно переиграть? – усмехнулась Ингёр и в этом нервном смешке впервые выдала свои настоящие чувства. Она напугана. Чертовски напугана. И это правильно. Так она дольше протянет в том змеином кодле, куда он ее везет. – Увы, – сказал Брайс, убирая руку с ее закаменевшего плеча. – Переигрывать тут нечего. Я женат. А Митрилу нужно даргорское золото. Так что выбора у вас нет, моя леди, как и у моего брата. И поверьте, он рад этому не намного больше, чем вы. Плавание продлилось две недели. Затем еще неделю они передвигались по суше, от северо-западного побережья Долгого моря через земли Империи людей, через равнины и холмы к Митрильским горам. Их не задерживали – Митрил и Империя заключили бессрочное перемирие, которое, впрочем, само по себе было для Яннема той еще головной болью, – но и никаких пышных встреч и почестей не оказывали. Для Империи Митрил был теперь чем-то вроде отдаленного независимого лена, который однажды войдет в состав Империи, на оговоренных условиях и не прямо сейчас, а пока что можно просто отвернуться и сделать вид, будто этого лена вовсе нет. И так же Империя относилась к народам, населявшим мелкие острова, рассыпанные вдоль северного побережья и воевавшие преимущественно с орками и друг с другом. На материк даргоряне не лезли. Ими правили вполне мудрые вожди. Всю дорогу Брайс разделял трапезу с будущей королевой, отвечал на ее вопросы, порой дерзкие и нелепые, порой умные и точные, и искренне старался сделать все, чтобы подготовить ее к тому, что ей предстоит. Но сам оказался совершенно не готов к тому, что предстояло ему. Они пересекли границу Митрила в последний день зимы. Их встретила делегация из Хронатоса, ближайшего к заставе приграничного города. Встреча была пышной, хотя на Даргор Брайс ездил с совсем небольшой свитой, да и королева Ингёр привезла с собой мало слуг (это было одним из требований Яннема, который в каждом чужеземце упорно видел потенциального шпиона). Так что когда их обступила толпа разодетых придворных вместе с сотней воинов почетного караула, бурно приветствуя на митрильской земле принца Брайса и будущую королеву, Брайс сразу понял: что-то произошло. Их задержали в Хронатосе под тем предлогом, что нужно перековать всех лошадей, сбивших подковы во время путешествия через скалистую равнину; устроили недельный пир, на котором городской глава постоянно и упорно пытался его напоить… А когда пришло время трогаться в путь, оказалось, что почетный эскорт возрос с одной сотни воинов до трехсот. Якобы для охраны драгоценных двадцати пяти сундуков, набитых золотыми слитками – приданого Ингёр Тьёдмурд. И хотя Брайс с трудом мог представить, каким разбойникам в здравом уме могло прийти в голову напасть на их кортеж, даже ради такой немыслимо богатой добычи, городской глава Хронатоса елейным голосом заверил его, что это исключительно меры предосторожности. «Меры предосторожности», – повторил про себя Брайс, не в силах справиться с нарастающей тревогой. Что же случилось? Яннем, проклятье, что ты снова творишь? За пять лет, прошедших с того дня, когда они оба, израненные и отчаявшиеся, дали бой источнику Тьмы под замком Бергмар и одержали победу, Брайс все чаще задавал этот вопрос. И все чаще – лишь мысленно. Когда они приблизились к столице на полсотни лиг, он уже знал. Никто не говорил ему; Брайс просто знал, потому что могла быть только одна причина, почему Яннем снова ведет себя так, словно перестал ему доверять. В столице их приветствовали в меру пышно и в меру радостно: далеко не все одобряли странный выбор короля. Однако, островитянка или нет, королева родит Митрилу наследника, а это в любом случае повод выпить. Так что встреча прошла довольно неплохо, женщины кидали ранние весенние цветы под копыта коня Ингёр – подснежники и эдельвейсы, принесенные с верхних горных плато. Ингёр топтала цветы копытами коня, строгая, неулыбчивая, со спадающими на грудь рыжими косами поверх меховой мантии. Люди кричали ей вслед «Королева! Это наша королева!», и Брайс видел, что она им нравится. Хотел бы он, чтобы и ему самому в происходящем нравилось хоть что-то. У замка стоял почетный караул. Наконечники алебард, ставших парадным оружием Митрила после грандиозной победы у перевала Конрада, сверкали на весеннем солнце. Когда процессия ступила на подвесной мост, соединявший замок Бергмар с городом через провал ущелья, Брайс увидел Яннема. Тот стоял у самых ворот замка, его королевская мантия ниспадала до пят, на поясе висел церемониальный меч в тяжелых ножнах, зубья короны сверкали на солнце так же, как и лезвия алебард. Через разделявшее их расстояние Брайс видел, что его брат улыбается, и также видел, что эта улыбка натянута и фальшива. Брайс спешился в самом начале моста, сделал Ингёр знак спешиться тоже. Протянул руку, не глядя на Ингёр, и она молча вложила ему в ладонь свои крупные холодные пальцы. Он провёл ее по мосту, и почетный караул трижды вскинул алебарды, приветствуя их победным гортанным кличем. Яннем по-прежнему улыбался, глядя, как они подходят ближе. Когда их разделяло три шага, Брайс остановился. Преклонил одно колено, и Ингёр вторила его примеру. – На оба, – сказал ей Брайс, почти не разжимая губ. Ингёр чуть заметно вздрогнула – так, что едва шевельнулся ворс ее меховой накидки. Мгновение поколебавшись, преклонила второе колено. Опустила голову. – Мой король, – сказал Брайс, слыша, как звук его голоса подхватывает и разносит эхо над ущельем. – Я привез твою невесту. Все эти годы он упорно продолжал нарушать церемониальный протокол – вот и теперь опять заговорил первым, хотя по этикету ему следовало дождаться приветствия короля. Улыбка Яннема на миг стала настоящей. Но только на миг. Он шагнул вперёд, взял Брайса за плечи и поднял с колен. – Благодарю тебя, брат мой, – сказал он, даже не взглянув на стоящую на коленях дочь ярла с острова Даргор. – Ты принес мне радостную весть. Я счастлив, что могу ответить тебе тем же. Яннем медленно, нарочито, на глазах у наблюдающих за ними солдат, свитой и толпящимся за его спиной двором, обнял своего младшего брата и прижал к груди, как и всегда, защищенной стальным панцирем. Брайс ощутил, как выбитая на панцире чеканка и гербовые цветы из листового железа царапают ему грудь. – Прими мои поздравления, – сказал король Яннем. – Неделю назад твоя жена родила тебе сына. Глава 2 «Слишком худая, – подумал Яннем. – Плоская, как доска. Хотя ее мать родила девятерых сыновей, порода должна быть хорошей. Но она рыжая. Тьма забери, рыжая!» Он терпеть не мог рыжеволосых женщин. В этот цвет чаще всего красились шлюхи, которых он посещал в те казавшиеся невообразимо далекими времена, когда старшие братья, Клайд и Рейнар, таскали его по борделям. Хотя с тех прошло не больше семи или восьми лет. С тех пор Яннем питал к рыжим женщинам глухое, необъяснимое отвращение. На портрете, который ему показали, когда он принимал решение о сватовстве, Ингёр Тьёдмурд казалась темной блондинкой. А даргорский посол заливался соловьем, божась, что у дочери ярла волосы цвета спелой пшеницы. Хотя Яннем мог бы уже тогда сообразить, что этот дурак с бесплодных скальных островов просто нигде не мог видеть спелую пшеницу. Ладно. В конце концов, главное, чтобы она поскорее нарожала ему сыновей. Получать удовольствие от процесса ни ему, ни ей при этом совершенно необязательно. – Что ж, – вполголоса проговорил Яннем. – В целом мне нравится то, что я вижу. Ингёр – что за жуткое имя, в самом деле, язык же сломать можно – стояла перед ним, все еще в своих варварских мехах – лисьих, судя по цвету шерсти, что лишь подчеркивало неприятную рыжину ее собственных волос. Высокая, даже слишком, еще и голову задирает так высоко, точно намерена прожечь взглядом собственного будущего супруга. Любопытно. Яннему не терпелось поскорее остаться наедине с Брайсом и расспросить его во всех подробностях о поездке, о его впечатлениях от дочери ярла и ее родичей – как они приняли его, как были настроены и, самое главное, за каким демоном им вообще сдался этот брак. Они утверждали, что ради престижа – Ингёр была младшей дочерью ярла, так что, выдавая ее замуж на чужбину, ярл жертвовал не слишком многим, но в то же время получал уникальную для островитян возможность породниться с истинным королевским родом. Действительно ли ярл Харальд настолько тщеславен, и стоила ли в его глазах такая честь двадцати пяти сундуков с золотом? Яннем задумчиво оглядывал эти сундуки, с распахнутыми крышками стоящие вдоль стен и занявшие все место Малого зала по периметру, словно изощренные вульгарные украшения. Столько золота… слишком много золота за одну плоскогрудую рыжеволосую девчонку. И как раз достаточно, чтобы решить на время проблемы митрильской казны. Если бы это было все, Яннем, пожалуй, смог бы взять себя в руки и унять неотступно преследующие его подозрения. Но это было не все. У каждого сундука стоял воин: не меньше шести футов роста, блестящий бритый череп, пустой взгляд, крепко сжатые челюсти, бугрящиеся мускулы на обнаженном торсе (и не малейших признаков, будто кому-то из них холодно в сыром зале, где сам Яннем сидел в соболиной мантии поверх королевского облачения). У каждого на бедре – кривая сабля, которую даргоряне использовали во время абордажа вражеских судов. Эти воины звались авраддилы – элитный отряд личной стражи ярла. Туда отбирали самых крепких и свирепых детей, всегда побеждавших в уличных драках, проводили через десять лет беспощадного обучения в особом корпусе, а когда им исполнялось двадцать и они доказывали как свою доблесть, так и свою верность, допускали до охраны правителя. Этот отряд, числом двадцать пять воинов – ровно по числу сундуков с золотом, – Харальд Тьёдмурд отправил своему будущему зятю в качестве свадебного подарка. Яннем прекрасно бы обошелся без такой милости со стороны своего тестя. Просто прекрасно обошелся бы, честное слово. Он не верил им ни на грош – ни Харальду, ни его рыжей дочери, ни этим воинам, которые могли прибыть сюда не затем, чтобы охранять его от врагов, а совершенно с обратной целью. И об этом тоже Яннему страшно не терпелось поговорить с Брайсом. Вот только… Вот только у Брайса теперь есть сын. Наследник мужского пола. А у Яннема, его короля, все еще нет. И что стоило Катрионе разродиться хотя бы двумя неделями позже? Да, срок подошел, но бывает же, что женщины перенашивают детей, так почему эта сука не могла оказать подобной любезности своему деверю и монарху? Тогда бы это не грызло Яннема так беспощадно, и он, как и прежде, целиком доверился бы Брайсу и обсудил с ним все, что его тревожило. А теперь не мог. Из-за этого маленького щенка, которого сучка Глендори родила от его младшего брата. Так. Ладно. Сейчас не стоит об этом думать, а то он начнет терять хладнокровие. Хладнокровие, неспешность и осмотрительность были единственным, что позволяло ему все еще сохранять и власть, и рассудок. – Они немы, не так ли? – спросил Яннем у Ингёр, и та кивнула: – Им отрезают языки на первом году обучения. Тем, кто показывает, что действительно подходит для этой службы и достоин ее. – И как же это проверяют? – Мальчики шесть месяцев живут и тренируются в казармах все вместе. Потом им дают приказ вернуться домой и убить одного из своих братьев или сестер. Если нет братьев и сестер, то другого родственника, деда или бабку, в крайнем случае – одного из родителей. Если они отказываются, их отпускают. Если нет, им отнимают языки и они становятся авраддилами. – Любопытно, – сказал Яннем, оглядывая неподвижных воинов с возрастающим интересом. – Бессмысленное варварство, но очень любопытное. И что, многие из мальчиков успешно проходят такую, хм… инициацию? – Среди тех, кого изначально отобрали – восемь из десяти. – Где вы только находите столько диких волчат? – улыбнулся Яннем, и Ингёр спокойно ответила: – Остров Даргор полон доблестных мужей. «Доблестных мужей, готовых просто так убить сестру или брата, только для того, чтобы стать немым рабом своего вождя. Доблестней некуда», – подумал Яннем. Мда, лорд-Пресвитер был, пожалуй, прав, когда рьяно отговаривал его от этого брака. Но сделанного не вернешь, королевское слово нельзя дать, а потом взять назад. Да и двадцать пять сундуков золота манили своим тусклым блеском, обещая простое решение если не всех, то многих забот. Яннем вздохнул и рассеянно потер лоб под тугим обручем короны – за пять лет он так и не нашел времени отдать ее ювелиру на растяжку, чтобы не так давила. – Эти воины выглядят впечатляюще. Но они присягали не мне, а вашему отцу. Они умеют писать? – Разумеется, нет, – прекрасная леди Ингёр была, кажется, изумлена подобным предположением. Яннем тоскливо подумал, а умеет ли писать и читать она сама. – Тогда им будет несколько сложно принести мне личную присягу. Если ни говорить, ни писать они не смогут, как они дадут мне клятву верности? – Они клялись отдать свою жизнь за Тьёдмурдов. А значит, и за меня, ваше вели… – начала Ингёр, и Яннем перебил ее: – В том-то и дело, моя милая. За вас, а не за меня. Она осеклась. В ее больших светлых глазах – единственное, пожалуй, что в ней вообще было привлекательного, – отразилось удивление. Казавшееся искренним, и девочка слишком молода, чтобы быть опытной лицемеркой, но все же… – Ваш брат взял меня из дома моего отца, чтобы отдать вам. Я ваша. Значит, и мои авраддилы – тоже ваши. – У вас так просто и однозначно все звучит, радость моя, – вздохнул Яннем. – Вот станете королевой, тогда поймете, что во дворцах жизнь несколько сложнее, чем в хлеву. – Я родилась и выросла не в хлеву! Я дочь ярла острова Даргор и… – Молчать, – вполголоса сказал Яннем. Ингёр задохнулась. Светлые глаза полыхнули гневом. Яннем снова ощутил укол любопытства, а вслед за ним – вновь острое желание как можно быстрее поговорить с Брайсом. Сесть в креслах друг против друга, вытянув ноги в камину, взять по бокалу доброго вина, открыть ему душу, выслушать его советы, вспомнить прошлые дни, посмеяться вместе, а потом так же вместе принять верное решение… Но у Брайса теперь есть сын. Яннем на мгновение сцепил зубы и тотчас же расцепил их. Тяжело уперся обеими руками в подлокотники трона, как делал всегда, и поднялся на ноги. Немногочисленная свита, стоящая за троном (на этом небольшом полуофициальном приеме, устроенном королем для его невесты, присутствовало совсем немного свидетелей), тревожно зашевелилась. Все придворные, приближенные к Яннему достаточно, чтобы находиться в Малом зале в этот миг, знали его достаточно хорошо. И боялись его достаточно сильно. – Мне придется самому испытать верность этих воинов. Их личную верность мне. Я надеюсь, вы не против, моя леди. – Разумеется, ваше величество, – сказала его невеста. Она опустила голову и, кажется, слегка дрожала. Но от страха или от гнева, Яннем бы не смог с уверенностью сказать. Он усмехнулся краем рта и сошел со ступеней трона. Заложил руки за спину, прохаживаясь мимо шеренги замерших воинов. Их бритые черепа и намазанные медвежьим салом торсы блестели в свете свечей. Словно рабов выбирает на рынке. Так глупо. Яннем остановился напротив одного из воинов, самого рослого и, как ему показалось, свирепого. Попытался поймать его взгляд, но воин упорно пялился в стрельчатый проем окна у короля над головой. Яннем ощутил укол раздражения, вызванный необходимостью смотреть на воина, задирая подбородок, и это поспособствовало окончательному решению. – Ты, – он повернул голову к воину, стоящему рядом. Указал на мрачного великана пред собой и добавил: – Убей его. Он не смотрел на свою невесту и не слышал, чтобы она охнула или хотя бы вздохнула. А может, ее вздох потонул в тихом ропоте, поднявшемся среди свиты – и тут же улегшемся. Ингёр тут впервые, но те, кто давно живет при дворе, знают своего короля и готовы к любым его выходкам. Почти к любым. Самое главное всегда заключалось в этом «почти» – быть достаточно жестким и беспринципным, чтобы держать их в постоянном страхе, и достаточно непредсказуемым, чтобы они не воображали, будто страх можно преодолеть.