– Слушаюсь, мой король, – сухо сказал он и действительно повиновался. И не вернул братское объятие на свадьбе, когда Яннем неискренне пожелал ему и его жене много сильных здоровых сыновей. Но боги, похоже, решили сыграть с Яннемом злую шутку. Или просто наказать его за самоуверенность и за то, что вновь, в который уже раз, использовал своего брата. Леди Катриона, урожденная Глендори, родила ребенка ровно через год после свадьбы, и это оказался сын. Брайса в это время не было в Митриле – Яннем отправил его на остров Даргор за своей собственной будущей женой. Вот так-то, он отказался от знатнейшей митрильской девицы, чтобы всего через год все же позволить захомутать себя островной дикарке, которая даже не привлекала его как женщина. А девица Глендори, словно в насмешку, еще и родила мальчика. Сильного, здорового, родившегося уже с пушком черных волос на голове. Вырастет – наверняка будет похож на отца. Яннем бросил взгляд за окно: уже рассвело. Он захлопнул книгу и убрал ее в ящик стола, повернул ключ в замке. И позвонил Лорду-хранителю, веля готовить утренний туалет и одевание, а затем позвать Лорда-казначея. Лорд-казначей – сейчас этот пост занимал престарелый лорд Дортах, – явился на зов своего короля. Поскольку старик был почти совершенно слеп, хотя и, бесспорно, мудр, его повсюду сопровождал секретарь – маленький юркий Ракхан бен Ивваш, таскавший за лордом Дортахом тяжелую суму с бумагами и писавший отчеты под его диктовку. То, что на такой пост был назначен идш, разумеется, тоже мало кому понравилось. С другой стороны, секретарь мало чем отличается от слуги или пажа, так что на это в конце концов стали смотреть сквозь пальцы. – Доброе утро, лорд Дортах. Как ваши колени? – приветствовал Яннем старого придворного, и тот, кряхтя, кое-как согнулся в поклоне. – Доброе утро, сир. Намного лучше, благодарю вас. Присланный вами придворный лекарь изготовил для меня чудодейственную мазь, облегчившую мои муки, – сказал Дортах, корча страшные гримасы боли. Яннем смотрел на него с искренним сочувствием. Ему было жаль старика – совсем сдал, надо будет все же отправить его на покой. И обсудить с Брайсом при первой возможности, кем его можно заменить. – Садитесь у камина. От окна сегодня дует. Я велю принести вам вина. – О, сир, вы всегда так добры. Да будет ваше правление бесконечно долгим и благостным, – прошамкал старик, погружая свои тощие телеса в бархатное кресло. Ему принесли вина, он выпил и тотчас заснул, оглашая приёмную короля дребезжащим храпом. Яннем смотрел на него какое-то время с почти сыновьей нежностью. Ему правда нравился этот старик – от него никогда не выходило никаких хлопот. Яннем повернулся к идшу, смиренно стоящему коленопреклоненным у двери, и нетерпеливо махнул рукой. – Встань, Ракхан, сколько раз повторять, чтобы бросил эти глупости, когда мы не на людях. У нас дел невпроворот. Ты уже распорядился осмотреть даргорское золото? Обмана нет? – Никакого обмана, сир, – ответил Ракхан бен Ивваш, проворно поднимаясь с колен и подходя к столу. Он деловито вынул из сумы несколько свитков и разложил перед королем. – Я составил полную опись слитков с указанием их точного веса и стоимости согласно текущему курсу золота на рынке Империи, с учетом временных колебаний, вызванных волнениями в герцогстве Агдрагил. – Как ты думаешь, этого хватит, чтобы покрыть дефицит в казне? – Вполне, сир. И даже с лихвой. Однако следует заметить, что качество некоторых слитков… «Я женился на деньгах», – думал Яннем, слушая бойкий говорок маленького идша, который и был его настоящим казначеем. Именно Ракхан бен Ивваш носил в неприметном полотняном мешочке у пояса казначейскую печать, тогда как в бархатном мешочке на поясе лорда Дортаха лежала не имеющая законной силы подделка. «Да, я женился на деньгах, а что мне еще оставалось? Я заставил Брайса породниться с нашим самым опасным врагом. Он выполнил мою волю более чем полно, даже полнее, чем мне бы хотелось, и тут же принялся плодиться и размножаться. Ну а я, чтобы не отставать, наполнил золотом казну, опустевшую от наших слишком резких и кардинальных реформ. Мы оба пожертвовали своей свободой во благо Митрила. Да. Только сын и наследник теперь есть у Брайса, а не у меня. И я верю тебе, брат, видят Светлые боги, верю больше, чем себе самому, но что нам с этим делать теперь?» Глава 3 – Где мой сын? Леди Катриона вздрогнула всем телом и вскинулась, неловко пытаясь приподняться на пухлых подушках. Фрейлина, сидевшая в изножье ложа и растиравшая опухшие за время беременности ноги леди Катрионы, вскочила и тут же присела в поклоне. Брайс бросил на нее раздраженный взгляд – окружение жены нравилось ему не больше, чем она сама, – и повторил громче и резче: – Я спросил, где мой сын. – В детской, мой лорд, – пробормотала фрейлина, не поднимая глаз. – С кормилицей. – Я разве к вам обращаюсь, леди Аллена? Или моя жена за время моего отсутствия лишилась языка? Леди Катриона вжалась в подушки. Светлые боги, как же Брайса бесило, когда она так делала. Он ни разу не поднял на нее руку, ни разу не оскорбил – ни при людях, ни наедине. И все же она постоянно дрожала перед ним, отворачивалась, сжималась в комок, а иногда даже начинала молчаливо реветь, и тогда ему хотелось просто убить ее. Он возненавидел ее с того момента, как надел ей на палец обручальное кольцо, хотя прежде при дворе, изредка встречая ее на балах, не испытывал к ней никакой неприязни – он попросту ее не замечал. Ее нельзя было назвать уродливой – самое обычное, заурядное личико с мелкими невыразительными чертами. Но Брайсу она почему-то напоминала крота, с этими маленькими, почти всегда прикрытыми глазами и невыразительно-серыми волосами. Пугливый подземный зверек, торопящийся нырнуть в нору при виде солнца. За год их мучительного для обоих брака Брайсу до смерти надоело выковыривать ее из этой спасительной норы, чтобы исполнить супружеский долг. Тьма ее забери. – У меня… у меня нет молока… мой лорд, – прошептала его жена, и ее маленькие невыразительные глаза водянисто-голубого цвета наполнились слезами. Нет. Только не это. Если она сейчас опять заревет, он начнет ломать мебель. Брайс круто повернулся и подошел к двери в соседнюю комнату, распахнул ее толчком. Прежде там находился будуар его жены, а теперь там поставили колыбель – видимо, чтобы супруга Старшего Лорда-советника могла спокойно почивать ночью, не потревоженная детским плачем. Кормилица – дородная краснощекая женщина из простолюдинок – сидела у колыбели, оголив необъятную грудь и приложив к ней младенца. Брайс шагнул вперед и остановился, внезапно охваченный не то чтобы робостью, но странным ощущением, словно он грубо вторгнулся в обитель святыни, прервав священное таинство. Кормилица подняла на него глаза – спокойно, без страха, улыбнулась без суетливости. Брайс подошел и остановился в шаге от нее, глядя на маленький красный комок в толстом шелковом коконе. Ему говорили, что его сын родился с черными волосами, но сейчас проверить это было невозможно из-за слоя пеленок. Брайс видел только, что ребенок крупный, розовый и, похоже, здоровый. – Как… как он? – с трудом выговорил Брайс, почему-то ужасно робея перед этой толстощекой простолюдинкой, и та ответила спокойно, не понижая голос: – Хорошо, мой лорд. Я забочусь о нем. Он хорошо ест. Желаете подержать? Брайс качнул головой. Возможно, позже… Он вышел из детской. Его жена села в постели, отбросив парчовое одеяло, и зябко куталась в пеньюар. Леди Аллена все так же стояла у ее постели, преданно, словно собака, сложив на талии руки и опустив голову. – Выйдите вон, – приказал Брайс, и фрейлина, поклонившись, подчинилась. Брайс какое-то время разглядывал сжавшуюся на постели жену. За время беременности она набрала вес и обрюзгла, но это его не слишком огорчило – он и прежде не испытывал к ней ни малейшего притяжения. Он даже опасался, сумеет ли консуммировать брак, но в нужный момент подключил фантазию, благо таинство брачной ночи свершалось в полной темноте, и все прошло как по маслу. Брайс прилежно выполнял свой долг до тех пор, пока Катриона не забеременела – к счастью, это произошло всего через несколько месяцев, – и с тех пор ни разу не прикасался к своей супруге, к несказанному облегчению для обоих. Она боялась его – он не знал, было ли дело в его репутации, его власти, или, может, в его изуродованном лице. Впрочем, эрдамарские куртизанки, скрашивающие Брайсу одинокие ночи, особого отвращения к нему не проявляли. Как-то одна из них даже отказалась брать с него деньги. Он усмехнулся этим мыслям, и Катриона, понятия не имевшая, о чем думает ее муж, приняла это на свой счет и осмелилась робко улыбнуться. – Я рада, что вы вернулись, – пробормотала она. Эта женщина никогда не говорила громко и вслух – нет, только шепот, бормотание, хныканье. Он даже не представлял, как звучит ее голос в нормальном состоянии. Да, она была до полусмерти запугана собственным отцом, об этом слухи ходили еще до их помолвки, но, черт возьми, Брайс не думал, что сам заслужил подобное отношение. Рядом с ней он чувствовал себя кровожадным чудовищем, хотя не давал к этому ни малейших оснований. «Как же она отличается от Ингёр… то есть Ингери. Полная противоположность», – подумал он и усмехнулся снова. И снова Катриона не поняла значения этой усмешки и не заметила мелькнувшей в ней горечи. – Да, я тоже рад, – сказал он, стараясь немного смягчить тон. – Не люблю море. Я еще не поблагодарил вас за подарок, который вы мне преподнесли, пока я сам ездил за подарком брату. Спасибо вам, моя леди. Он протянул руку, и его жена, поколебавшись, вложила ему в ладонь короткие толстые пальчики. Совсем не такие, как у королевы Ингери, снова некстати подумалось Брайсу, когда он сухо поцеловал руку жены и тут же ее отпустил. – Просите у меня все, что пожелаете, – любезно сказал он, как сказал бы любому придворному, оказавшему ему услугу. Катриона покраснела, что совершенно не шло к ее округлившемуся лицу. Потупилась, и Брайс опять испытал прилив беспричинного раздражения. Светлые боги, жена бесит его даже в тот момент, когда он должен испытывать к ней самые теплые чувства. Ведь она только что подарила ему сына… И, если начистоту, не это ли было подспудной причиной его отвратительного настроения? Хотя Брайс боялся признаться в этом даже самому себе. Он мужчина и принц королевской крови. Мужчина и принц должен быть счастлив, когда у него рождаются сыновья. – Мне ничего не надо, кроме вашего милостивого расположения, мой любезный супруг, – прошептала Катриона. Брайс вздохнул. Как та злая ведьма из сказки, она требовала единственное, чего Брайс не мог ей дать. – Я никогда и не лишал вас моего расположения, – сказал он, и она вздрогнула от этой лжи, так что ему на мгновение стало по-настоящему стыдно. Они помолчали, слушая висящую между ними тяжелую тишину, которую ничто не могло заполнить или смягчить. Потом Катриона тихо спросила: – Вы уже выбрали имя для нашего сына? Я… – она умолкла, и Брайс спросил: – Вы – что? – Я думала… может быть… Гарольд? В честь моего деда… – Ну а почему бы тогда сразу не Айвор, в честь вашего отца? – улыбнулся Брайс. От этой улыбки, на сей раз намеренно ледяной, бедная леди Катриона задрожала, как заяц за миг до того, как в горло ему вопьются волчьи зубы. – Простите… я… мне подумалось… – Ваше дело – рожать детей, моя леди, а не думать. И с этой обязанностью вы справляетесь блистательно. Не стоит отягощать себя лишними заботами. Ну вот и все, он успешно загнал пугливого крота назад в земляную норку. Прекрасно, Брайс. Ну как, сполна доволен собой? Он сцепил зубы, отворачиваясь и собираясь выйти, когда его жена подала голос из своей норы, глухой и едва различимый: – Мой отец спрашивал, когда вы удостоите его аудиенции. Ему срочно необходимо вас видеть… мой любезный супруг. Брайс коротко кивнул и вышел прочь. Не знай он, какой панический страх его жена испытывает перед собственным отцом, был бы уверен, что она шпионит для него. Впрочем, в этом не было особой необходимости – роль шпионки при Брайсе вполне могла выполнять вездесущая леди Аллена или дюжина других фрейлин Катрионы, привезенных ею из родового замка Корстли. Яннем, разумеется, распорядился заменить почти всех, но в двух или трех они все еще не могли быть уверены и удалить их тоже не могли, потому что Катриона знала этих женщин с детства и была к ним слишком привязана. А лишать последнего утешения бедную женщину, глубоко несчастную в браке с ним, Брайс все же не решался. Они с Яннемом когда-то крепко поссорились из-за этого, и это был один из относительно нечастых случаев, когда Брайсу все же удалось настоять на своем. Яннем всегда прислушивался к нему, всегда принимал его мнение к сведению, но редко ему уступал. Вообще их отношения за эти пять лет стали несколько… странными. Брайс не кривил душой, сказав леди Ингёр, что Яннем просто не доверяет ему менее, чем другим. Даже если сам Яннем считал иначе. Пять лет царствования изменили Яннема, и не в лучшую сторону. Он повсюду видел врагов, не выходил из собственных покоев без охраны, ел только в присутствии Брайса, полагаясь на его способность определить, не отравлена ли пища – в том числе магией Тьмы, ведь Яннем не понаслышке знал, что это весьма надежный способ незаметно убить человека. Вернувшись с Даргора, Брайс узнал, что за время его отсутствия Яннем ел только яйца, которые варили в его присутствии, и пил воду из родника в полумиле от замка, которую набирал сам. Не то чтобы у него не было совершенно никаких оснований для такой подозрительности – в первый год его правления, когда он только отменил закон о «нечистой крови», его действительно попытались отравить. И это не считая мнимого покушения, организованного его любовницей Сереной, о чем знал Брайс, но так и не узнал Яннем; так что, с точки зрения Яннема, его пытались убить даже не один, а целых два раза только за первый год. Тогда-то его подозрительность и начала тот опасный путь, который в конечном итоге привел молодого короля Митрила к чему-то, опасно напоминающему паранойю. Нет, с Брайсом у них все обстояло отлично: они вместе ели и пили, Яннем поверял ему все свои сомнения и идеи и никогда не подозревал в вероломстве или дурном умысле. Только не после того, через что они прошли вместе в подземелье, когда израненный, харкающий кровью Яннем вел ослепшего Брайса, держа за плечо, через толпу наседающих на них темных тварей. Сильнее этого не могло быть ничто на свете, они знали это оба, и об этом им не требовалось говорить вслух. Но вот что касается всех остальных… Яннем был непримирим и беспощаден в своей нарастающей паранойе, рубил головы направо и налево, безжалостно уничтожал всякого, кто смел косо на него смотреть. Да, поначалу это казалось оправданным – уж таков народ Митрила, что понимает только язык боевой магии и грубой силы. Яннем не был чудовищем, но он слишком хорошо знал свой собственный народ. И разве не это делает правителя истинно великим? В конечном итоге каждый народ получает именно того монарха – благодетеля или тирана, о каком молит богов и какого заслуживает. Митрил заслужил короля Яннема, не больше и не меньше. И Яннем искренне хотел стать для своего народа благодетелем, а если для этого придется заодно стать и тираном – что ж, все имеет свою цену. Но Брайса, однако, беспокоило то, каким Яннем бывал упрямым. Он не ждал, что брат станет во всем слушаться его советов, это случалось даже чаще, чем можно было ожидать, памятуя о маниакальном стремлении Яннема все делать самому. Иногда казалось, что он упирается чисто из принципа, просто чтобы не позволить Брайсу забыть, кто из них двоих все же король, а кто – всего лишь младший брат короля. Вслух они никогда это не обсуждали. Но годы шли, и Брайс ощущал медленно нарастающее, глухое неудовлетворение от такого положения вещей. Оно не имело смысла: он принял брата как своего сюзерена, не только из чувства долга, но и потому, что не хотел быть королем сам. И однако же мысль, что он на всю жизнь обречен остаться на вторых ролях, в тени трона, под сенью подавляющей воли старшего брата, отдавалась муторным ощущением в животе и горечью во рту. Брайс отчаянно тосковал по временам, когда они воевали с орками и имперцами, когда он вел армии через горы и равнины, крушил врагов, смыкал скалы и уничтожал армии. Не потому, что это давало ему чувство власти или овеивало героическим ореолом, заставлявшим толпу вопить и ликовать при его появлении. Просто тогда он ощущал себя хозяином собственной жизни. Он мог колдовать или биться на мечах в самой гуще сражения, мог повернуть на север или на юг, мог убивать императоров… А теперь все, что ему осталось – это сидеть по правую руку от своего венценосного брата на заседаниях Совета, имея решающее право голоса в тех случаях, когда мнения разделялись, да пить с ним вино в кабинете, сидя рядом у камина, беседуя по-дружески, небрежно, безо всякого официоза. И да, это не так уж мало… но это не то, совсем не то, чего он когда-то хотел. «Было так жестоко поманить меня всем тем, что ты мне когда-то дал, а потом все это отобрать», – думал Брайс, но был ли такой упрек справедлив? Не по вине Яннема Брайс почти лишился способности к магии. Нет, конечно, он все еще мог колдовать. Мог наслать сонные чары на брата, когда того вконец замучивала бессонница, мог окутать королевский кабинет пеленой, защищающей от подслушивания, мог даже накинуть на свое лицо маску-иллюзию, благодаря которой от него перестала бы шарахаться собственная жена. Но он ни за что на свете не сумел бы больше сомкнуть скалу или удерживать трескающийся лед на поверхности озера. Брайс Митрильский все еще был магом, вполне неплохим, даже хорошим. Но больше не великим. Такова оказалась его расплата за игры с Тьмой. Всё это – и еще пальцы на правой руке, укороченные на длину первой фаланги. С лордом Айвором Глендори Брайс встретился в своих покоях. Он занимал целое крыло в восточной части замка, между королевскими покоями и комнатами, отведенными леди Катрионе. Была у него и собственная приемная, у порога которой, дожидаясь аудиенции Старшего Лорда-советника, часами топтались придворные – разумеется, не каждый день, а в строго оговоренное время. Брайса от всей этой придворной бюрократии просто тошнило. Но Яннем считал, что чем строже этикет, тем лучше он дисциплинирует придворных, служа пикантной приправой к острому блюду непреходящего страха. Брайс с ним не спорил. Он дьявольски устал от споров с Яннемом за эти пять лет, если уж начистоту. Лорд Айвор, на правах близкого родственника, не топтался в прихожей, а прошел в приемную и в ожидании зятя потягивал вино из золоченого кубка. При появлении Брайса он поднялся на ноги, но не слишком поспешно – хоть Брайс и был выше его по положению, однако, будучи мужем его дочери, приходился ему вроде как сыном, потому обязан был проявлять сыновнюю почтительность к новоявленному «родителю». Брайс порой думал, что Яннем категорически не хотел сам жениться на Катрионе именно потому, что не вынес бы этой снисходительности от Айвора Глендори. Конечно, можно его просто казнить, но, Светлые боги, сколько можно рубить головы всем неугодным? Особенно если уж решил с ними породниться. Нет, Яннему пришлось бы терпеть эту едва заметную снисходительность, завуалированные поучения и немногословные упреки, на которые лорд Айвор, как представитель и неофициальный вождь старой аристократии, традиционалист и консерватор до мозга костей, был всегда так щедр. Не менее щедр, чем на тумаки для своей зашуганной дочери. Брайс мечтал, как однажды вырвет из холеных рук тестя трость с малахитовым набалдашником и просто отходит его ею по спине как следует, от души. Мда, что-то слишком уж часто его тянуло в последнее время на рукоприкладство и разгром мебели. Не слишком хороший знак. – Приветствую вас, сын мой, и поздравляю от всего сердца с рождением вашего первенца, – елейно изрек лорд Айвор, неторопливо поднимаясь Брайсу навстречу, и раскрыл объятия. Брайс опять сцепил зубы и вытерпел отеческую ласку, как и всегда, всякий раз готовясь, что, завершив объятие, лорд Айвор воткнет ему в спину отравленный нож. Айвору Глендори было немного за пятьдесят. Это был статный, совершенно седой мужчина с благородным лицом, наводившим на подозрения, не прижила ли его супруга леди Катриону от дворового конюха. Она ничем не походила на отца, так и пышущего здоровьем, силой и благородством. Брайс знал, что он мечтает о троне, все это знали, но лорд Айвор был слишком умен, чтобы надеяться свергнуть правящую династию, даже при поддержке старой аристократии, недовольной Яннемом. Он не собирался затевать мятеж, но продолжал оставаться костью в горле, подогревая неусыпное недовольство в своих сторонниках и не позволяя Яннему просто выдохнуть и править так, как он считал нужным. И после того как Глендори породнились с короной, это почти не изменилось, просто критика и нападки Глендори и его клики стали менее явными, вот и все. Но что-то определенно изменится теперь, когда у Брайса есть сын. А у Яннема – все еще нет. – Вы ведь удивлены не меньше моего, правда? – спросил Брайс, беря стоящий на столе графин с вином и наливая себе тоже. – И не меньше Яннема. Как и он, вы считали, что Катриона неспособна родить мальчика. Поэтому так легко согласились, чтобы она вышла за меня, а не за моего брата. Лорд Айвор задумчиво сощурился, поглаживая набалдашник трости. В первые месяцы после брака он осторожно прощупывал почву, пытаясь выяснить, не появится ли теперь возможность привлечь Брайса на свою сторону, тонко используя зревшее в нем недовольство. Но очень быстро понял, что эти попытки тщетны, и бросил их. Теперь Брайс не сомневался, Глендори возобновит свои поползновения. И был готов пресечь их в зародыше. – Я так и знал, что вы обо всем осведомлены, сын мой, – протянул лорд Айвор, искоса поглядывая на зятя. – В самом деле, наш придворный маг-лекарь давно предупреждал меня, что моя дочь скорее всего окажется неспособна продлить наш род по мужской линии. Та же неведомая напасть поразила и ее мать, мою супругу. Как вы знаете, у меня нет сыновей, хотя я счастливый отец пяти прекрасных дочерей. И вам отдал прекраснейшую. Мое самое ценное сокровище.