Золотистый свет окон казался невероятно далеким. Наверное, лучше вернуться за помощью, подумал Дима. Никто ведь не ждет, что он в одиночку пойдет на волка. Но что, если в хлеву никого нет – или там прячется безобидный кот, которого загнала туда Молния? Тогда не только Петр, но и остальные братья поднимут его на смех. Шаркая, Дима поплелся к хлеву. Лампу он держал перед собой на вытянутой руке. Дождавшись, пока ветер утихнет, мальчик крепко ухватился за тяжелую створку, чтобы та его не ударила. Внутри царила темнота, и лишь сверху проникали тоненькие полоски лунного света. Дима осторожно шагнул вперед. Вспомнил добрые глаза Санкт-Феликса, острый яблоневый кол, пронзающий сердце святого. А потом снова ударил ветер, точно непогода, бравшая передышку, вернулась с новой силой. Ворота за спиной Димы захлопнулись, жидкий свет лампы дрогнул и погас. Снаружи бесновалась буря, однако в хлеву было тихо. Скотина не издавала звуков, словно застыв в ожидании. Дима чувствовал кисловатый запах животного страха, перебивавший аромат сена, но был и другой запах. Так пахло, когда к праздничному столу забивали гусей: это был горячий медный запах крови. Уходи, сказал он себе. Во мраке что-то шевельнулось. Дима заметил отблеск лунного света – как если бы сверкнули глаза, – а потом от темноты в углу хлева отделилась тень. Мальчик попятился, прижимая к груди бесполезную лампу. Он разглядел лохмотья, некогда, очевидно, бывшие дорогой одеждой, и на долю секунды у него вспыхнула надежда, что перед ним бродяга, решивший переждать в хлеву непогоду. Однако для человека тень двигалась слишком плавно, бесшумно и близко к земле, словно крадущийся зверь. Дима пискнул: тень скользнула к нему. Глаза – черные зеркала; от кончиков когтистых пальцев вверх по рукам расходились ручейки темных вен, точно существо окунуло эти руки в чернила. Ореол окружавшей его тьмы как будто пульсировал. Беги, приказал себе Дима. Поднимай крик. Он вспомнил гусей, доверчиво подходивших к Петру. В считаные секунды брат сворачивал им шеи – птицы не успевали издать ни звука. Глупые, сердился тогда Дима, но сейчас он их понимал. Существо – темный силуэт – выпрямилось во весь рост, и за его спиной развернулись два огромных крыла, края которых клубились завитками, словно дым. – Папа! – попытался крикнуть Дима, но возглас, сорвавшийся с его уст, был не громче вздоха. Монстр замер, как будто слово показалось ему знакомым. Склонив голову набок, прислушался. Дима сделал шажок назад, потом еще один. Существо метнуло взгляд на мальчика, а в следующее мгновение нависло прямо над ним. В тусклом лунном свете Дима рассмотрел темные пятна на груди и вокруг рта монстра. Кровь, догадался он. Существо подалось вперед, втянуло ноздрями воздух. Вблизи оно походило на юношу с вполне нормальными, человеческими чертами лица, но стоило ему растянуть губы, как в уголках рта обнажились длинные черные клыки. Оно ухмылялось. Чудовище ухмылялось, предвкушая скорое пиршество. По ноге Димы поползла теплая струйка, и он понял, что обмочился. Монстр прыгнул. Ворота за спиной мальчика распахнулись: буря отвоевала право на вход. Раздался оглушительный треск, резкий порыв ветра оторвал когтистые лапы от земли и швырнул крылатое существо к дальней стене. От удара деревянные доски разлетелись в щепки, существо сползло на пол бесформенной кучей. В хлев широким шагом вошла фигура в обтрепанной серой куртке. Девушка, чьи длинные черные волосы развевались на странном ветру. Луна озарила ее лицо, и Дима зарыдал еще сильнее, потому что такая красавица не могла быть обычным человеком, а это означало, что она – святая. Он умер, и святая пришла за ним, чтобы сопроводить в лучший мир. Девушка, однако, не склонилась над ним, не заключила в объятья, не обратилась со словами молитвы или утешения. Вместо этого она выставила перед собой руки и двинулась на монстра. Святая-воительница, понял Дима, такая же, как Санкт-Юрис или Санкта-Алина из Каньона. – Берегись, – шепнул мальчик, опасаясь, что существо разорвет ее на части, – у него… большие зубы. Но святая не ведала страха. Пнув монстра носком сапога, она перевернула его на бок. Придя в себя, существо свирепо оскалилось, и Дима крепче вцепился в лампу, словно хрупкий предмет мог послужить щитом. Несколько ловких движений, и святая заковала руки существа в толстые наручники. Резко дернула цепь, принуждая пленника подняться. Монстр опять злобно клацнул зубами, но девушка даже не поморщилась, а просто щелкнула его по носу, как расшалившегося щенка. Он зашипел, тщетно пытаясь вырваться; раз-другой взметнул крылья, стараясь сбить противницу с ног, но та крепко зажала цепь в кулаке одной руки, а другую выбросила вперед. Новый порыв ветра ударил монстра в грудь, распластав по стене хлева. Существо рухнуло на колени, затем неуклюже поднялось на ноги. Шатаясь, оно все же удерживало вертикальное положение и в этот момент до странности походило на человека – прямо как папа, когда поздним вечером возвращается из таверны, подумалось Диме. Святая потянула цепь, что-то бормоча. Монстр снова зашипел: вокруг обоих закружился мощный вихрь. Она не святая, осенило Диму. Девушка – гриш, солдат Второй армии. Шквальная – та, что способна управлять ветрами. Сняв с шеи широкий платок, девушка обмотала им голову и плечи существа и повела своего сопротивляющегося пленника из хлева. Проходя мимо Димы, она бросила мальчику серебряную монету. – За ущерб, – сказала шквальная, и в лунном свете ее глаза сверкнули, как драгоценные камни. – Ты ничего не видел, ясно? Не болтай, иначе в другой раз я не стану держать его на поводке. Дима закивал, чувствуя, как по щекам снова покатились слезы. Девушка недоуменно вздернула бровь. Мальчик еще никогда не видел столь прекрасного лица – прекраснее, чем на иконах, – и таких глаз: синих, словно воды самой глубокой реки. Она кинула ему еще одну монету, и на этот раз Дима успел поймать ее в воздухе. – Это – только тебе. Братьям не показывай. Проводив шквальную взглядом, Дима заставил себя сдвинуться с места. Ему хотелось вернуться домой, подбежать к маме и уткнуться ей в юбки, и все же он не мог уйти, напоследок еще раз не посмотрев на девушку-гриша и пойманного ею монстра. Парнишка пошел за ними, стараясь ступать как можно тише. В темноте у обочины, залитой лунным сиянием дороги, стоял огромный экипаж. Возница, с ног до головы одетый в черное, спрыгнул на землю и ухватился за цепь, помогая пленнику забраться внутрь. Несмотря на приятную тяжесть холодившего ладонь серебра, Дима решил, что все это ему снится. А как иначе, если вместо того чтобы, как полагается герою истории, прикрикнуть на монстра: «А ну, полезай, зверюга!» или «Больше ты никому не причинишь вреда!», возница произнес совсем другие слова. Из глубокой тени, которую отбрасывали раскачивающиеся сосны, Диме послышалось: «Ваше величество, не ушибите голову». 2 Зоя Внутри экипажа невыносимо разило кровью. Зоя зажала нос рукавом, но затхлая вонь грязной шерсти оказалась не лучше. Гадость какая. Мало того что она в глухую ночь вынуждена мотаться по равкианской глуши в тряском наемном экипаже, так еще и в этих обносках! Нет, так не пойдет. Она яростно сбросила с себя куртку. Запах плесени успел впитаться в синий шелк вышитого кафтана, и все же Зое стало легче. Находясь в десяти милях от Ивца и почти в ста милях от безопасных стен столицы, они неслись по узким пустынным дорогам, которые должны были привести их обратно в усадьбу князя Радимова, принимавшего у себя торговый съезд. Молиться Зоя не привыкла, поэтому оставалось лишь надеяться, что никто не заметил, как Николай удрал из своих покоев и взмыл в небо. Дома, в Ос Альте, такого бы не произошло. Она считала, что все необходимые меры предосторожности приняты, но как же сильно ошибалась! Стучали конские копыта, колеса громыхали и подскакивали на ухабах, а сидящий в экипаже король Равки скрежетал острыми, как кинжалы, зубами и рвался с цепи. Зоя держалась на безопасном расстоянии. Она видела, к чему приводят укусы Николая, когда он в таком состоянии, и вовсе не желала лишиться конечности, а то и пострадать еще сильнее. В глубине души ей очень хотелось попросить Толю или его сестру Тамару, личных охранников короля, побыть вместе с ней в экипаже, пока к Николаю не вернется человеческий облик. Их отцом был шуханский наемник, выучивший близнецов драться, а мать – гришом-сердцебитом; и оба унаследовали ее дар. Присутствие любого из них оказалось бы сейчас кстати, но Зою удержала гордость. Кроме того, это лишнее унижение для короля. Достаточно и одного свидетеля его мук. Снаружи завывал ветер. Звук, больше похожий на громкий, раскатистый смех старого друга, нежели на вой дикого зверя, гнал вперед. Ветер исполнял все, чего хотела Зоя, с самого ее детства, однако в такие ночи, как эта, девушке невольно казалось, что ветер ей не слуга, но верный союзник: буря поднялась нарочно, чтобы заглушить злобное рычание существа и шум борьбы в старом хлеву, посеять тревогу на улицах и в сельских тавернах. Это все Адезку – западный ветер, бедокур и отличный спутник. Даже если тот деревенский мальчишка на каждом углу станет рассказывать о том, что видел, жители Ивца спишут все на Адезку, злого озорника, который швыряет женщин в постель соседа и вихрем проносит в мужских головах дурные намерения, будто сухие листья. Милю спустя рычание в экипаже утихло, цепь перестала лязгать: существо стремилось забиться подальше в тень. Наконец хриплый голос с явным трудом произнес: – Полагаю, ты вряд ли захватила для меня чистую рубашку? Зоя подняла с пола рюкзак и достала оттуда чистую белую рубашку и отороченный мехом кафтан – то и другое отлично пошитое, но сильно измявшееся, – подходящий наряд для короля, который кутил всю ночь напролет. Николай молча выставил перед собой закованные запястья. Длинные когти втянулись, однако на руках все еще темнели тонкие линии – они появились три года назад, в конце гражданской войны. Чтобы скрыть их, король часто носил перчатки. Зря, считала Зоя. Шрамы служили напоминанием о пытках, которым Николай подвергся в плену у Дарклинга, и той цене, что пришлось ему заплатить наравне с его страной. Разумеется, это лишь часть истории, но для равкианцев достаточно и этого. Зоя расстегнула наручники массивным ключом, который носила на шее. Ей показалось, что в последнее время шрамы на руках Николая проступали четче, будто бы не хотели бледнеть. Избавившись от наручников, король стянул с себя порванную рубашку. Смочив льняное полотенце водой из протянутой Зоей фляги, смыл кровь с груди и лица, потом плеснул на ладони и намочил шевелюру. По плечам и шее заструились ручейки. Николая бил озноб, и все же теперь он выглядел самим собой: взор ореховых глаз ясен, влажные золотые волосы откинуты со лба. – Где ты нашла меня на этот раз? – осведомился он, почти уняв дрожь в голосе. Зоя наморщила нос, припоминая. – На гусиной ферме. – Надеюсь, не на самой захудалой, – сказал Николай, возясь с непослушными пуговицами рубашки. Пальцы все еще дрожали. – И много из-за меня пострадало живности? – «Или людей», повисла в воздухе невысказанная часть вопроса. Зоя отвела трясущиеся руки Николая и сама застегнула все пуговицы. Сквозь тонкую хлопковую ткань чувствовался ночной холод, леденивший кожу. – Из тебя вышел бы отличный камердинер, – пробормотал он, но Зоя знала, как ненавидит король эти мелкие услуги, как стыдится своей слабости, из-за которой вынужден принимать чужую помощь. Понимая, что сочувствие его только унизит, она резко произнесла: – Ты передушил целое стадо гусей и, кажется, разодрал чью-то клячу. – Но все ли это? Зоя понятия не имела, что мог натворить монстр, прежде чем его посадили на цепь. – Совсем ничего не помнишь? – Только обрывки. Значит, надо ждать донесений о жертвах и задранной скотине. Проблемы начались полгода назад, когда Николай пришел в себя на каком-то поле почти в тридцати милях от Ос Альты – в синяках и крови. Он совершенно не помнил, как покинул дворец и чем занимался всю ночь. – Видимо, я ходил во сне, – объяснил он Зое и остальным членам Триумвирата, с опозданием явившись на утреннее совещание. На его лице алела длинная царапина. Известие их встревожило и одновременно привело в недоумение. Толя и Тамара не позволили бы Николаю так легко сбежать. – Как тебе удалось мимо них проскользнуть? – спросила Зоя, пока Женя заживляла царапину, а Давид рассуждал о сомнамбулизме. Если Николай и был обеспокоен, то ничем этого не выдал. – У меня уйма талантов, – пожал плечами он. – В том числе способность выбираться из любого заключения. Приказав поставить на дверях своей спальни новые замки, Николай предложил Триумвирату вернуться к насущным делам и, в частности, к известию о странном землетрясении в Раевости, после которого из расселины в земле выпорхнули тысячи серебристых колибри. Спустя месяц с небольшим Толя, читавший книгу у дверей королевской опочивальни, услышал звон разбитого стекла. Ворвавшись в комнату, он увидел, как Николай выпрыгнул из окна, а за его спиной развернулись дымчато-черные крылья. Толя разбудил Зою, и они вдвоем отыскали короля – сняли с крыши амбара в пятнадцати милях от дворца. После этого Николая стали приковывать на ночь к кровати, благо прислуге входить в королевскую спальню запрещалось. В конце концов, его величество был героем войны и страдал ночными кошмарами. Каждый вечер Зоя заковывала своего правителя, а утром освобождала, надежно храня секрет. Правду знали лишь Толя с Тамарой и члены Триумвирата. Если только кто-нибудь пронюхает, что король Равки по ночам обездвижен, Николай моментально превратится в идеальную мишень для убийц. Того и жди государственного переворота, не говоря уже о том, что Ланцов просто-напросто станет посмешищем. Вот почему поездки создавали дополнительный риск. С другой стороны, не сидеть же королю вечно за стенами Ос Альты. – Правитель должен выезжать за пределы дворца, – заявил Николай, приняв решение возобновить путешествия по стране, – иначе он будет выглядеть не монархом, а заложником. – Для решения вопросов на местах есть эмиссары, – возразила Зоя. – Твои представители и посланники. – Боюсь, народ забудет, какой я красавец. – Вряд ли. Твой прекрасный лик отчеканен на всех монетах. Николай, однако, оставался непреклонен, и Зоя не могла не признать, что отчасти он прав. Его отец совершил ошибку, передав бразды правления подчиненным, и поплатился за это. Следует поддерживать баланс, считала Зоя, между осторожностью и риском, хоть это и весьма утомительно. После того как ей удалось убедить в этом короля, проблем в жизни поубавилось.