Способности – это совокупности навыков и инстинктов, опыта и исходных побуждений. Секс, самая банальная и распространенная деятельность, требует от взрослой особи двадцати способностей. Другой пример – гнев: обычно имеется пять способностей, участвующих в реакции гнева. У интегрированного в общество, социально адаптированного взрослого старше 30 лет обычно остаются только две имеющие отношение к гневу способности – социальный гнев и личный гнев. Наш век – век социального гнева. Альбигони слушал, не кивая. – Например, у селекционеров доминирует социальный гнев. Они путают его с личным гневом. Способность к социальному гневу контролирует их основные шаблоны поведения. – Способности – это личные качества, – неуверенно сказал Ласкаль. – Не полностью развитые. У уравновешенных и здоровых людей они не автономны. – Ну хорошо, – сказал Альбигони. – Это ясно. А какие вообще существуют способности? – Их сотни, большинство в зачаточном состоянии, почти все производные от основных шаблонов поведения или параллельные им, все гибко интегрированные, сцепленные, – он сцепил пальцы и изобразил механизм, – и составляющие полноценного человека. – Вы сказали, почти все. А что не производные шаблоны и субшаблоны поведения, которые имеют больше шансов стать… – Он заглянул в свои пометки. – Тем, что вы называете субличностями или близко подчиненной личностью. – Тут очень сложная схема, – сказал Мартин. – Она рассмотрена в моей второй книге. – Он кивнул на экран планшета. – Субличности, или близкие вспомогательные личности, включают в себя воспроизведение шаблонов отношений между мужчинами и женщинами, юнговскими animus и anima… Основные шаблоны поведения при осуществлении какой-либо профессиональной деятельности, то есть личина, которую вы надеваете, занимаясь своим бизнесом или играя важную роль в обществе… Любой шаблон поведения, который потенциально способен в течение значительного периода времени оказывать влияние на основную структуру личности или замещать ее. – Если вы, например, выступаете в роли художника или поэта? – Или мужа/жены, или отца/матери. Альбигони кивнул; закрытые глаза почти терялись на его широком лице. – Те скудные исследования, которые я провел в последние тридцать шесть часов, позволили мне узнать, что коррекция – это, как правило, стимуляция отвергнутых или подавленных поведенческих шаблонов и субшаблонов для достижения лучшей уравновешенности. Мартин кивнул. – Или подавление нежелательной или дефектной субличности. Иногда это достижимо посредством внешней коррекции – проговаривая – или с помощью внутренних стимулов, например, прямого поощрения фантазий о приобретении дополнительного опыта. Или же это осуществляется посредством физической переделки мозга, химическим усилением и подавлением или, более радикально, микрохирургической блокировкой локусов нежелательных доминирующих шаблонов поведения. – В случае совершившего преступление на сексуальной почве, например… – Типичная коррекция совершивших преступление на почве секса заключается в уничтожении локусов доминирующего нежелательного шаблона сексуального поведения. – С крайней осторожностью. – Конечно, – сказал Мартин. – Доминирующие шаблоны поведения могут охватывать большие секторы основной структуры личности. Разделение их – тонкое искусство. – И это искусство оставалось на примитивном уровне, пока вы не занялись этим в ИПИ. Мартин скромно согласился. – Коррекция, затрагивающая основы личности, была эффективна лишь в половине случаев, пока вы не сделали процедуры более точными. – Альбигони поднял на Мартина тусклые глаза и едва заметно улыбнулся. – Благодаря чему в последние пятнадцать лет произошли финальные изменения в преобразовании законов и общества. – А из меня сделали козла отпущения, – сказал Мартин. – Вы открыли динамит в области психологии, доктор Берк, – сказал Альбигони. – За последние шесть лет мое издательство выпустило более шестисот книг и семьдесят пять ЛитВизов на эту тему. До этой минуты Мартин не понимал, что связывает их с Альбигони. – Вы опубликовали несколько книг об ИПИ и обо мне… Верно? – Да. Мартин хмыкнул и приложил палец к губам. – Не очень лестные книги. – Их целью не было угодить вам. Мартин прищурился. – Вы согласны с их выводами? – Господин Альбигони не обязан разделять точку зрения, отображенную в книгах или ЛитВизах, которые публикует, – сказал Ласкаль, каким-то образом ухитрившийся, не двигаясь, оказаться между ними. – В то время я ее разделял, – признался Альбигони. – Ваша работа казалась опасно близкой к тому, чтобы лишить людей последнего клочка того, что не выставлено на всеобщее обозрение. Мартин покраснел. Старое обвинение по-прежнему было обидным. – Я исследовал новую территорию и описывал ее. Я ее не создавал. Не вините громоотвод в молнии. – Если человек потянулся к облакам, можем ли мы ставить ему в вину удар шальной молнии? Но мы пустословим, доктор Берк. Я сейчас не пытаюсь с вами спорить. Мне нужны ваши способности, чтобы… помочь другу. Очистить свою душу от пожирающей ее ненависти. Помочь всем нам разобраться. Мартин отвернулся, подавляя зарождающийся гнев. – Все эти субшаблоны и личности лежат на фундаменте, который древнее разговорного языка, культуры и общества. Некоторые части этого фундамента старше человека. Айсберг замерзает задолго до того, как на его вершину выпадает снег. – Поэтому, возможно, нам, чтобы найти источник отклонения, придется пойти в исследование дальше личностей, способностей и талантов? – Изредка бывает и так, – сказал Мартин. – Большинство психических заболеваний у людей вызваны поверхностной травмой. Даже у людей с нейромедиаторными и другими расстройствами глубинные структуры мозга функционируют должным образом. Дефекты, как правило, проявляются в более новых с точки зрения эволюции областях структуры сознания. Менее совершенных, менее отлаженных. Однако некоторые унаследованные глубокие дефекты настолько малозаметны, что не влияют на возможность размножения, по крайней мере у нашего вида… Стандартные эволюционные процессы не устраняют их. – Если отклонение Эмануэля где-то под поверхностью, вы можете найти его, изучить и исправить? – Нет, вряд ли, – сказал Мартин. – Но, как я уже сказал, такие фундаментальные отклонения редки. – Как и массовые убийства. Вы когда-нибудь ставили диагноз и занимались психокоррекцией тех, кто совершил массовые убийства? – По сути, я никогда не занимался коррекцией, – сказал Мартин. – Я больше исследователь, чем врач. Я общался с психокорректорами, применявшими мои теории и некоторые из моих приемов к убийцам… Но никогда к виновникам массовых убийств. Насколько мне известно, за последние десять лет не было ни одного судебного решения, позволяющего виновнику массового убийства пройти коррекцию и выйти на свободу. – Вот он, закон и порядок Рафкинда. Нет покоя истинно нечестивым; не предложат им ни смерти, ни исцеления. Альбигони снова обратился к планшету. – Во второй вашей книге, «Пограничные точки разума», приведено множество цитат из разных источников для описания того, что вы называете «Страной Разума». Но вы утверждаете, что Страна у каждого из нас своя. Если они настолько отличаются, как мы можем признавать это местом? – Прикасаясь к разуму на том уровне, где содержание и структуры у всех нас схожи. Истинно личные верхние слои разума недоступны напрямую, не сейчас во всяком случае. Более глубокие слои имеют различные характеристики, но можно понять их, если пропускать через собственные глубинные интерпретаторы. Именно это и происходит при триплексном исследовании при контролируемых условиях. Без сопрягающего компьютера наше состояние будет контролироваться в меньшей степени. – Я все еще не понимаю, что подразумевается под Страной Разума. – Это некая область, непрерывная и логически последовательная фантазия, выстроенная из врожденных энграмм, дословесных впечатлений и всего содержания нашей жизни. Это тот алфавит и основа, на которых полностью зиждутся наше мышление и язык, наш символизм. У каждой мысли, каждого личного действия есть отражение в этой области. Все наши мифы и религиозная атрибутика основаны на ее едином содержании. Все шаблоны и субшаблоны поведения, все личности, таланты и способности, все ментальные структуры имеют отражение в ее особенностях и обитателях или сами отражают их. – Это действительно некая местность? – Что-то вроде сельской местности, или города, или какой-то иной среды. – Со зданиями и деревьями, людьми и животными? – Своего рода. Да. Альбигони нахмурился. – Типы воспоминаний о зданиях и тому подобном? – Не совсем. Между Страной и внешним миром могут быть аналогии, но восприятие внешних объектов проходит через ряд фильтров, выбранных разумом за их полезность для перевода в символы всеобъемлющего ментального языка. Большая часть этого языка фиксируется еще до того, как нам исполнится три года. Альбигони кивнул, явно довольный. Ласкаль бесстрастно слушал. – И, изучив Страну Эмануэля, вы сможете объяснить нам, что могло побудить его убить мою дочь и других. – Надеюсь, – сказал Мартин. – Нет ничего определенного. – Нет ничего определенного, кроме горя, – сказал Альбигони. – Пол, покажи доктору Берку наши материалы по Эмануэлю. – Хорошо, сэр. Мартин вышел следом за Ласкалем из кабинета в расположенную рядом небольшую медиастудию. – Пожалуйста, садитесь, – сказал Ласкаль, указывая на мягкое кресло с откидной спинкой. Кресло окружали черные звуковые стержни, словно оно стояло в обрезанной сверху птичьей клетке. Два маленьких проектора на черной пластинке прямо перед креслом беззвучно повернулись, когда он сел, подбирая правильное положение для его глаз. – Господин Альбигони уже знал многое из того, что вы объяснили, – тихо сказал Ласкаль, когда оборудование настроилось для презентации. – Он просто хотел услышать это от вас. Помогает ему усвоить прочитанное или увиденное. – Конечно, – сказал Мартин, внезапно ощутив неприязнь к Ласкалю. Самоотверженно преданный уверенный профессионал; Альбигони не мог бы пожелать более услужливого холуя. Мультимедийное шоу Эмануэля Голдсмита начиналось с интервью, взятого в 2025 году, в одной из первых сетей ЛитВизов. Плавающая перед ним надпись золотыми буквами (фирменный знак справочной библиотеки Альбигони): «Первое появление на ЛитВизе / После публикации второй книги стихов «Неведомый снег». 10 октября 2025 года. LVD 6 5656A». Ласкаль показал, как пользоваться встроенным в кресло пультом, и оставил Мартина в студии одного. Перед ним появился молодой и красивый Голдсмит: чистая гладкая кожа цвета красного дерева, густые черные волосы, их красивая линия над высоким лбом, широкий нос тонкая верхняя губа с тонкими усиками нижняя выпячена то ли кокетливо то ли обиженно большие блестящие черные глаза с желтоватой склерой, длинная тонкая шея и выступающий подбородок; двадцать пять лет почти дитя века; одетый в черный шерстяной свитер с высоким воротом, левый рукав закатан, открывает сильную руку с модным в то время наручным спутниковым коммуникатором размером с пачку сигарет конца прошлого столетия; приятная юношеская улыбка непринужденные манеры свободно держится с интервьюером. Обсуждает свою работу амбиции цели. Голос тонкий, но с мягкими нью-йорскими интонациями и вкраплениями среднезападного акцента. Эрудированный Голдсмит своей спокойной невозмутимостью произвел впечатление на журналистку, особенно принимая во внимание темпераментные высказывания об Африке из его книги: «Она не может быть моим домом. Это просто дом, куда уйдет мой дух, когда я умру. Немногие чернокожие все еще думают о ней как о родине; они ненавидят меня, потому что я знаю, что возвращение невозможно. Никому в Африке мы не нужны: мы слишком белые». И об Америке: