– Привидение… Которое пришло за ним… Видел ее в окне… Испугался… Она приходила и смотрела на него… А потом отодвигалась дальше… Потом исчезала. От проклятия не уйти… Оно его настигло… Мой бедный муж… Что-то зябко стало. Пушкин плотнее запахнул отворот пальто. – Верите в привидения? Ольга подняла на него глаза. Лицо ее было спокойно, свет лампы красил кожу глубоким желтым оттенком. – Я видела… Своими глазами… В этом окне… Она заглянула… И потом отодвигалась дальше, дальше… и исчезла. – Почему говорите о призраке в женском роде? – Кто же, кроме мертвой цыганки, может быть? На языке вертелся простой вопрос: «А следы на снегу искали?» Но Пушкин пожалел женщину, которой сегодня досталось изрядно. Вынул черный блокнот и показал зарисовки женских головок. – Взгляните, призрак не похож на кого-то из этих барышень? Она мотнула головой. – У нее… Не было лица… Нечто темное, как дым… Я не могу больше говорить об этом… Простите… – Позволите взглянуть на кабинет вашего мужа? Взяв лампу, Ольга Петровна пошла в глубину дома по узкому коридору с дверями по обе стороны. Толкнув крайнюю, вошла и пригласила Пушкина. В частных приделах Гри-Гри было тесно: письменный стол и диван, судя по подушкам и пледам – частое место отдыха и ночевок. Книжному шкафу места не хватило. Бесполезны для делового человека книги. В ломбард и то не заложишь. На столе, свободном от бумаг, возвышался письменный прибор старинной бронзы. Над чернильницей витали упитанные амуры, рядом с ними виднелся пузырек темного стекла. Аптечный, но без ярлычка. Пушкин указал на него. – Что это? – Лекарство Гри-Гри, – ответила Ольга. – Почему ваш муж не взял его с собой? – Не могу понять. Вероятно, забыл. – Господин Немировский вел дневник? – Да, у него была такая привычка: все тщательно записывал. – Записи хранятся в конторе? Вопрос вызвал легкую растерянность. Поколебавшись, Ольга Петровна достала из-под столешницы маленький ключик, который прятался в укромном месте, как думал ее муж. Однако хранить секреты от супруги – дело бесполезное. Ключик открыл узкий ящик, занимавший треть места под столешницей. Среди квитанций, билетов и расписок лежала записная книжка кожаного переплета. Пушкину разрешили заглянуть. Григорий Филиппович записи вел с начала года. Вел тщательно. Чуть не на каждый день у него намечались дела самого важного свойства: продать, купить, съездить и тому подобное. Переворачивая страницы, Пушкин приближался к большому листу, вставленному как закладка. Он показался вслед за страницей с записями начала ноября. Лист плотной старинной бумаги с рваным краем. Литография изображала пентакль с магическими заклинаниями. Его копия – на полу в номере. Пушкин показал рисунок. – Ваш муж увлекался магическими практиками? Ольга Петровна выразила удивление. – Ничего подобного от Гри-Гри не слышала. – Господин Немировский ходил в общедоступную библиотеку? – Как не смешно, но вы правы: Гри-Гри не так давно вздумал посетить Румянцевскую библиотеку. Значит, господин Немировский не постеснялся вырвать лист библиотечной книги. Пушкин вернул литографию и просмотрел оставшиеся страницы. За последнюю неделю записей не имелось. Только на девятнадцатое число было выведено: «Свид. с А.К». Планов на будущее после «А.К» у Гри-Гри не имелось. Будущее его было чистым и пустым. До конца года. Пушкин указал на запись. – Знакомы эти инициалы? – Не имею понятия, – ответила она со странно злорадной интонацией. Как будто нашла виновника всех бед. Пушкин отдал записную книжку. Вдова бросила ее в ящик и задвинула его с громким хлопком. Она пребывала в сильном раздражении, которое не могла скрыть. – Ольга Петровна, позвольте неприятный вопрос. – Полиция не спрашивает разрешений, вам все позволено. – Кто эта женщина? – Какая женщина, о чем вы? – Мне необходимо задать ей несколько вопросов. – Извините, господин Пушкин, не понимаю цель вашего интереса, – сказала она с вызовом. – Интерес прост: исключить убийство вашего мужа. Ольга Петровна не была готова к такому повороту. – Гри-Гри убили?! – голос ее дрожал. – Мне наврали в участке? – Чтобы доказать обратное, нужно узнать, кто такая «А.К». Ответ дался ей с большим трудом. – Я не знаю… Кто она… – проговорила Ольга Петровна. – Гри-Гри не был падок на женщин, как… Не важно… В последние дни он сильно изменился. Стал скрытным… Нервным… В его жизни что-то происходило. Он не подпускал меня к себе. Я хотела ему помочь, он отказался от моей помощи… Если она и появилась… Я не знаю, кто она. Во всяком случае, среди тех, кого знаю, таких инициалов нет… А новых… Ольга зажала губы кулачком. – Простите, что доставил вам страдание, – сказал Пушкин. – Пустяки, – Ольга смахнула невидимую слезинку. – Страдания мои только начинаются. Я уже не хозяйка в своем доме. Спасибо, если сразу не выгонят. – Ваша сестра так жестока? – Сестра меня любит, как и я ее. Но что она может? – Ее муж, Виктор Филиппович, посмеет лишить вас последнего? – Викоша незлой, неплохой человек, слабый, любит выпить, но не злой. – Кто же тогда? Лицо ее выражало мучение. – Я обязана обсуждать дела семьи? – Как вам будет угодно. – Хорошо, скрывать нечего, – сказала она. – Пе-Пе, простите… Петр Филиппович будет требовать точного выполнения завещания. Он… Непростой человек. Я стараюсь его любить как родственника, но это трудно. Простите… Пушкин протянул ей руку, что было довольно необычно. Ольга опасливо подала свою. Пушкин бережно пожал сухие и крепкие пальчики. – Желаю вам сил, – сказал он. – Проводите меня к выходу. Боюсь заблудиться в темноте. 21 В доме свечей не жалели. Что в Замоскворечье осуждалось как расточительность. Ему было наплевать на мнение соседей. Он нарочно зажег весь свет, чтобы ни одна тень не смогла подобраться. Виктор Филиппович сидел в столовой своего дома и боролся, как мог. Боролся с коварным желанием. Желание нашептывало подойти к огромному буфету мореного дуба, отворить резную дверцу и пропустить рюмашку. Такую крохотную, что никакого вреда не будет. Выстоять до окончательной победы ему не пришлось. Стукнула входная дверь, слишком быстро вошла Ирина, его жена. Обычно она тщательно раздевалась в «сенях», как по старой привычке называли прихожую, вешала полушубок и никогда не позволяла себе нанести снега в дом. Теперь она только стянула шарф, которым на морозе плотно укутывала шею и лицо. В доме было жарко натоплено. – Викоша, – проговорила она тихо и печально, отчего у Виктора Филипповича по спине пробежали мурашки. – У меня дурные вести. – Чего от тебя ждать другого, – буркнул он. – Я из полиции. Ездила вместе с Ольгой… Виктор Филиппович вскочил и тут же сел. – Да не тяни же! – Оля и я… Мы…