Может, мне успокоиться и просто допустить, чтобы это случилось? Но я не смогу через себя переступить. Даже если это кажется глупостью, я не в состоянии совладать с гневом, который поднимается во мне, сжигает мое сердце. Я королева Эльфхейма. Даже в изгнании я все равно остаюсь королевой. А это значит, что Мадок не только у Кардана пытается отобрать трон. Но и у меня. Глава 9 Мы обедаем в палатке Двора Зубов, которая раза в три больше палатки Мадока и украшена роскошно, как настоящий дворец. Пол покрыт коврами и шкурами. С потолка свисают лампы, толстые свечи горят на столе между графинами с какими-то прозрачными напитками и блюдами подернутых инеем белых ягод, которых я никогда раньше не видела. В углу перебирает струны арфистка, переливы ее мелодий плывут в воздухе, аккомпанируя негромкому гулу разговоров. В центре палатки установлены три трона – два больших и один маленький. Они кажутся вырезанными изо льда скульптурами, внутри которых застыли цветы и листья. Большие троны пустуют, а на маленьком сидит девочка с голубой кожей. На голове у нее корона из сосулек, вокруг рта и шеи блестит золотая уздечка. Девочка закутана во что-то вроде серого кокона, а на вид она, пожалуй, всего лишь на год или два старше Оука и внимательно рассматривает свои беспокойно шевелящиеся пальцы. Ногти на них коротко обкусаны и обведены тонким ободком засохшей крови. Если она принцесса, то вычислить короля и королеву труда не составит. Вот они в еще более изысканных коронах из сосулек. Кожа у них серая, того холодного оттенка, который встречается на камнях и у трупов. Глаза у них желтые, прозрачные и яркие, как вино. Одежда на них голубая, в тон коже девочки. Гармоничная троица в единой цветовой гамме. – Это леди Ноури, лорд Джарел и их дочь, королева Сурен, – тихо говорит мне Ориана. Так, значит, правительница – вот эта девчонка? К несчастью, леди Ноури замечает меня. – Смертная, – говорит она с хорошо знакомым мне презрением. – А она что здесь делает? – Позвольте представить вам одну из моих приемных дочерей, Тарин, – объясняет Мадок, бросая извиняющийся взгляд в мою сторону. – Я уверен, что упоминал о ней. – Может быть, может быть, – говорит лорд Джарел, присоединяясь к нам. Взгляд у него пристальный, немигающий. Так может смотреть сова на мышь, которая сама лезет в ее гнездо. Делаю самый изысканный – в моем представлении – реверанс и говорю ему: – Очень рада, что сегодня вечером мне нашлось место у вашего очага. Он переводит свой ледяной взгляд на Мадока: – Занятно. Она говорит так, будто считает себя одной из нас. За проведенное у власти время я совершенно забыла, каково это – чувствовать себя абсолютно беспомощной. А защитить меня может только Мадок, больше некому. И рассчитывать на его защиту я могу только до тех пор, пока он не догадывается, которая из его дочерей стоит сейчас рядом с ним. Я смотрю на лорда Джарела снизу вверх со страхом, который мне совершенно не нужно изображать. И меня бесит, что это ему очень, очень нравится. Вспоминаю слова Бомбы о том, что сделал Двор Зубов с ней и Тараканом: «Двор поймал нас, выпотрошил, наполнил проклятиями и полностью изменил. Заставил служить себе». Напоминаю себе, что я больше не та девочка, какой была когда-то. Быть может, я и окружена, но это не означает, что я беспомощна. И я мысленно даю клятву, что настанет день, когда придет очередь лорда Джарела бояться. Но сейчас я крадусь в угол, сажусь там на накрытый шкурой стул и обозреваю комнату. Вспоминаю предупреждение Живого Совета о том, что Дворы уклонялись от клятвы верности, пряча своих детей как подменышей в мире смертных, а потом возводили их в ранг правителей. Интересно, не произошло ли что-то подобное и здесь. Если так, то это наверняка заставило серьезно понервничать лорда Джарела и леди Ноури, лишившихся своих титулов. Настолько сильно понервничать, что они надели на свою дочь золотую уздечку. Интересно смотреть на то, как они выставляют напоказ свои короны, троны, роскошную палатку, но еще интереснее, почему они поддерживают Мадока, стремящегося сделаться Верховным королем, что автоматически поставит его намного выше их. Нет, я не верю им. Наверняка они поддерживают Мадока сейчас только потому, что надеются убрать его в дальнейшем. В этот момент в палатку заходит Гримсен в алом плаще с невероятных размеров заколкой в виде сделанного из металла и стекла сердца. Издалека кажется, что это сердце пульсирует. Леди Ноури и лорд Джарел моментально переключают на Гримсена свое внимание, и на их лицах появляются натянутые улыбки. Гляжу на Мадока. Он, как мне кажется, совсем не рад видеть кузнеца. Произнеся несколько любезных фраз, леди Ноури и лорд Джарел приглашают нас к столу. Пока леди Ноури за уздечку ведет ребенка-королеву Сурен к столу, я замечаю, что уздечка как-то странно лежит у нее на коже, словно наполовину вросла в нее. А то, как странно блестят эти кожаные ремешки, наводит меня на мысль о чарах. «Уж не Гримсена ли это работа?» – думаю я. Увидев Сурен в путах, не могу не подумать и про Оука. Бросаю взгляд на Ориану, хочу понять, вспоминает ли она о нем, но ее лицо остается невозмутимым, как поверхность замерзшего озера. Мы идем к столу. Я сажусь рядом с Орианой, напротив Гримсена. Он замечает надетые на мне серьги своей работы в виде солнца и луны и говорит, указывая на них: – Не был уверен, что ваша сестра сможет отказаться от них. Я наклоняюсь вперед и говорю, трогая обтянутыми перчаткой пальцами мочки своих ушей: – Ваша работа изумительна. Я знаю, как падок Гримсен на лесть. Он с восхищением смотрит на меня. Подозреваю, впрочем, что Гримсен любуется сейчас не мной, а своей работой. Но вся эта ситуация с серьгами дает мне прекрасный повод попытаться разговорить его. Ведь ни от кого другого здесь, пожалуй, ничего не добьешься. Пытаюсь представить, что сказала бы на моем месте Тарин, но в голову не приходит ничего, кроме весьма двусмысленной фразы. – Я всегда с огромной неохотой снимаю их. Даже ночью, – сообщаю я ему, до шепота понизив свой голос. – Ну, это всего лишь безделушка, – самодовольно улыбается Гримсен. – Вы, должно быть, считаете меня очень глупой, – говорю я. – Я понимаю, что вы создавали гораздо более выдающиеся вещи, но даже эта ваша, как вы говорите, безделушка делает меня счастливой. Ориана бросает на меня какой-то странный взгляд. В чем дело? Я что, допустила какую-то ошибку? Неужели она заподозрила меня? Мое сердце начинает учащенно биться. – Вы должны посетить мою кузницу, – говорит Гримсен. – Позвольте мне показать вам, как выглядит настоящая магия. – С огромным удовольствием принимаю ваше приглашение, – автоматически отвечаю я, потому что мои мысли уже заняты другим. Я опасаюсь, во?первых, быть разоблаченной, а во?вторых, меня расстроило приглашение кузнеца. Лучше бы он развязал свой язык здесь и сейчас, вместо того чтобы назначать мне свидание! Мне совершенно не хочется идти к нему в кузницу. Мне хочется как можно скорее покинуть этот лагерь. Меня поймают, непременно поймают, это лишь вопрос времени. Так что если я собираюсь что-нибудь разузнать, нужно делать это быстро. Мое разочарование еще больше усиливается, когда дальнейший разговор прерывает появление слуг, несущих обед. Сегодня это огромный кусок медвежьей жареной вырезки с гарниром из морошки. Один из солдат заводит с Гримсеном разговор насчет его заколки в виде сердца. Сидящая рядом со мной Ориана болтает с придворным из Двора Зубов о стихотворении, которое мне неизвестно. Я сосредотачиваю свое внимание на голосах сидящих слева от меня Мадока и леди Ноури. Они говорят о том, какие еще Дворы можно привлечь на свою сторону. – Вы говорили с Двором Термитов? – спрашивает леди Ноури. – Да, – кивает Мадок. – Лорд Ройбен разгневан на Подводный мир, и ему не нравится, что Верховный король отказал ему в праве совершить месть. Мои пальцы сильно сжимают нож. Лорд Ройбен. Я заключила с ним сделку. Убила Балекина ради него. Это стало для Кардана предлогом, чтобы изгнать меня. Горько сознавать, что теперь, после всего этого, лорд Ройбен, возможно, предпочтет присоединиться к Мадоку. Но независимо от того, чего хочет лорд Ройбен, он давал клятву верности Кровавой короне. И если некоторые Дворы – тот же Двор Зубов, например, – могут считать себя свободными от подобной клятвы, данной их предками, большинство из них ею все же связаны. Включая в том числе Ройбена. Интересно, каким образом Мадок собирается разорвать эти узы? Ведь без этого не имеет значения, с кем предпочитают быть Нижние дворы. Они должны сохранять верность только правителю, на голове которого надета Кровавая корона, – Верховному королю Кардану. Но поскольку Тарин ничего не могла бы сказать по этому поводу, то и я прикусываю свой язык, а вокруг меня продолжают журчать разговоры. Позднее, вернувшись в нашу палатку, я приношу кувшины медового вина и наполняю им кубки генералов Мадока. Для них я особого интереса не представляю – так, просто одна из смертных приемных дочерей Мадока. На таких, как я, обычно не обращают внимания, когда проходят мимо. Ориана на меня удивленных взглядов больше не бросает. Если ей и показалось необычным мое поведение с Гримсеном, это, кажется, не стало поводом подозревать меня. Я чувствую, как притягивает меня моя старая роль – простая, удобная, понятная. Она готова накрыть, окутать меня, словно тяжелым одеялом. Но сегодня кажется невозможным, что я когда-то была не такой, как вот эта послушная пай-девочка, которую я играю. Отправляясь спать, чувствую горечь в горле. Это та горечь, которой я давно уже не ощущала, та самая, что приходит из-за невозможности повлиять на ход событий, даже если они происходят прямо у меня на глазах. Я просыпаюсь на койке, укрытая с головой мехами и одеялами. Пью крепкий чай у костра, прохаживаюсь, чтобы размять руки-ноги. К моему облегчению, Мадок уже ушел. «Сегодня, – говорю я себе. – Сегодня я должна найти способ уйти отсюда». Когда мы шли по лагерю, я заметила, что здесь есть лошади. Возможно, мне удалось бы украсть одну из них. Но наездница я та еще, а уж без карты и вовсе очень скоро могу заблудиться. Те, кто меня интересует, наверняка собрались сейчас в штабной палатке. Надо бы придумать предлог, чтобы навестить моего отца. – Как ты думаешь, не хочет ли Мадок чаю? – с надеждой спрашиваю я Ориану. – Если бы захотел, мог прислать за ним своего ординарца, – ласково отвечает мне она. – Но для тебя и кроме забот о чае есть много важных и полезных дел. Мы, придворные леди, собираемся и шьем флаги. Присоединяйся к нам, если хочешь. Ничто не выдаст меня с головой быстрее, чем мое неумение держать в руках иголку и нитку. Сказать, что я просто плохо шью, значит ужасно польстить мне. – Не думаю, что я готова отвечать на расспросы насчет Локка, – предупреждаю я. Она сочувственно кивает. Такие дамские посиделки – самый главный рассадник всевозможных слухов и сплетен, и смешно даже думать, что убийство моего мужа не станет там вишенкой на торте. – Тогда ты можешь взять корзинку и пойти поискать что-нибудь пригодное в пищу, – предлагает Ориана. – Только смотри, держись подальше и от леса, и от лагеря. А если все-таки наткнешься на часовых, покажи им значок Мадока. – Вот это мне вполне по силам, – соглашаюсь я, тщательно скрывая свое нетерпение. Пока я надеваю на себя позаимствованный плащ, Ориана накрывает мою руку своей ладонью. – Я слышала вчера твой разговор с Гримсеном, – говорит она. – Будь с ним очень осторожна. Я помню ее многочисленные наставления насчет того, как надо вести себя на праздниках. Ориана повторяла их на протяжении многих лет. Заставляла нас с сестрой давать ей обещания, что мы не будем танцевать, ничего не станем есть и вообще не сделаем ничего, что могло бы повредить репутации Мадока. И нельзя сказать, что у нее не было причин вести такие разговоры. Перед тем как стать женой Мадока, она сама была любовницей Верховного короля Элдреда и знала, что одна из других его любовниц – и при этом близкая подруга Орианы – была отравлена. Это, конечно, так, но все равно ужасно раздражает. – Буду. Я буду осторожна, – говорю я. – Гримсен очень много чего хочет, – смотрит мне в глаза Ориана. – Если ты будешь с ним мила, он может решить, что хочет и тебя тоже. Захочет именно за твою доброту, как хотят, например, заполучить драгоценный камень. Или может захотеть просто для того, чтобы посмотреть, откажется после этого от тебя Мадок или нет.