* * * Третий день пути начался задолго до рассвета. Келси проснулась, заслышав бряцание оружия на улице, и начала одеваться, твердо вознамерившись разобрать палатку самостоятельно, прежде чем кто-то из стражников попытается сделать это за нее. Казалось, накануне ей удалось несколько укрепить свой авторитет, но они были так пьяны, что могли ничего и не вспомнить. В спешке Келси не стала зажигать лампу, но, несмотря на это, она вдруг осознала, что и так все прекрасно видит. Все в палатке было залито тусклым сиянием, и она легко нашла валявшуюся в углу рубашку. Рубашка почему-то казалась голубой. Келси опустила глаза. Сапфир, болтавшийся у нее на шее, мерцал, излучая собственное сияние – не кобальтовые отблески, как обычно в свете огня, но яркое свечение глубокого аквамаринового цвета, исходящее изнутри камня. Она сжала кулон в руке и обнаружила еще одну странную вещь: камень источал тепло. Его температура была по меньшей мере градусов на двадцать выше температуры ее тела. – Гален! Помоги мне седлать лошадей! Раздавшийся снаружи грубый голос, по которому она уже без труда узнала Булаву, вернул ее к реальности. Келси отпустила кулон, поглубже запрятав его под рубашку. Сапфир висел у нее на шее всю жизнь и, помимо досадной особенности выскакивать из-под одежды, никогда прежде не демонстрировал ровным счетом ничего примечательного. Сейчас же камень тлел у нее на груди, словно крошечный уголек, излучая мягкое тепло, особенно приятное в предрассветном холоде. Однако же весь день согревать ее он не сможет. Келси оделась потеплее и натянула перчатки, после чего вышла на улицу. На востоке, за темными силуэтами холмов, едва забрезжила рассветная синева. Завидев Келси, Гален отделился от группы стражников, навьючивавших лошадей, и принес ей несколько ломтиков бекона, которые она с жадностью поглотила. Она сама разобрала свою палатку, порадовавшись, что никто не предложил ей помощь. Кэрролл приветственно кивнул ей по пути к небольшому загону, где стояли лошади, но на лице его залегли мрачные тени. Похоже, он не сомкнул глаз всю ночь. Келси сложила палатку и приторочила ее к седлу лошади Пэна, после чего отправилась за собственными вещами. Казалось, даже кобыла за ночь смягчила свое отношение к ней. Келси протянула ей морковку из припасов Булавы, и Мэй с довольным видом съела угощение у нее из рук. – Сэр! Снова ястребы! Двое! Келси внимательно посмотрела на светлеющее небо, но ничего не увидела. Царившая вокруг тишина ее тревожила. Келси выросла в лесу, где было полно ястребов, и от их высоких пронзительных криков у нее всегда кровь стыла в жилах. Но молчание этих птиц пугало гораздо больше. Кэрролл, закреплявший седельные сумки на своей лошади, бросил это занятие и уставился на небо, что-то обдумывая. – Эй, вы! Все сюда. Пэн, кончай тушить костер. Стражники собрались вокруг него, большинство с вещами в руках. Пэн подошел последним, лицо перемазано сажей. Они начали было рассовывать вещи по сумкам, но Кэрролл рявкнул: – Бросьте вы это все. Он потер усталые глаза. – Парни, за нами охотятся. И чует мое сердце, они уже совсем близко. Несколько человек кивнули. – Пэн, ты среди нас самый маленький. Отдай королеве свой плащ и доспехи. Лицо Пэна напряглось, но он кивнул, расстегнул плащ и принялся снимать доспехи. Келси сунула руку в карман и зажала в кулаке второй кулон, прежде чем снять собственный плащ. Стражники начали надевать на нее железные доспехи Пэна, которые показались ей невероятно тяжелыми. Пару раз Келси пришлось сдержать вздох, когда на нее водружали очередной элемент снаряжения. – Мы разделимся, – объявил Кэрролл. – Их наверняка немного, поэтому остается надеяться, что они не смогут выследить нас всех. Поезжайте в любом направлении, главное не вместе. Встретимся на лужайке перед Цитаделью через два дня. Он повернулся к Пэну. – Пэн, лошадь свою тоже отдай королеве. Если повезет, они бросят все силы на преследование кобылы. Келси слегка покачнулась, когда Мерн водрузил на нее тяжелый нагрудник. Он был плоский, рассчитанный на мужскую фигуру, и ее грудь больно сплющило, когда стражник затянул застежки на спине. Мерн выглядел так, будто ночь у него выдалась нелегкая. Лицо его было мертвенно-бледным, а глаза по-прежнему красными. – Кто поедет с королевой? – спросил Дайер. Судя по его виду, он молился, чтобы эта обязанность досталась не ему. – Лазарь. Келси оглянулась на Булаву, который стоял позади Кэрролла, в стороне от остальных. Лицо его сохраняло обычную невозмутимость. С тем же успехом Кэрролл мог поручить ему охранять какое-нибудь особо важное дерево. Кэрролл улыбнулся, но в лице его была глубокая тревога. Келси ощутила дыхание смерти, почти увидев ее черную тень у него за спиной. – Это наше последнее совместное задание, и самое важное. Королева должна добраться до Цитадели, даже если это будет стоить нам жизни. Он жестом приказал стражникам расходиться, но едва они тронулись с места, Келси, собрав волю в кулак, приказала: – Стойте. – Госпожа? – Кэрролл обернулся, и остальные остановились на полпути к своим лошадям. Келси оглядела их всех, стоящих с решительными и сосредоточенными лицами в пепельном утреннем свете. Она понимала, что некоторые из них все еще ненавидят ее – где-то в глубине души, хотя чувство долга не позволяло им в этом признаться. – Я знаю, что никто из вас не выбирал это задание добровольно, но я уважаю вас за службу. Я с радостью приму любого из вас в свою стражу, и если вы погибнете, о ваших семьях позаботятся. Даю слово. Пусть даже мое слово для вас ничего не значит. Она повернулась к Кэрроллу, который смотрел на нее с выражением, которого она не могла понять. – Теперь можем ехать. – Госпожа, – кивнул он, и стражники стали рассаживаться по лошадям. – Лазарь, на два слова. – Булава подошел к ним. – Мою лошадь вы не заберете, капитан. Кэрролл вяло улыбнулся. – На такое я бы не осмелился. Держись рядом с королевой, Лазарь, но на достаточном расстоянии, чтобы не подумали, что вы едете вместе. Я бы на вашем месте попытался доехать до Каделла, а оттуда в город. Прилив скроет ваши следы. Он повернулся к Келси. – Сейчас не время рассказывать байки, госпожа, но наш Лазарь большой мастер уходить от погони. Если повезет, вы поможете ему провернуть величайший трюк его жизни. Келси, наконец, была полностью облачена в доспехи. Пэн набросил себе на плечи ее зеленый плащ, который был ему явно тесноват. – В добрый путь, госпожа, – молвил он и тут же отошел. – Капитан… – Келси вспомнились лица Карлин и Барти, стоящих в дверях коттеджа, и их чудовищный напускной оптимизм. – Надеюсь скоро увидеть вас у своего трона. Кэрролл покачал головой. – Госпожа, я точно знаю, что моя смерть настигнет меня в этом путешествии. Но я буду счастлив знать, что вы сядете на этот трон. Он вскочил на своего коня. Лицо его выражало пугающую и безнадежную решимость. Булава протянул ему руку, и Кэрролл пожал ее. – Береги ее, Лазарь. Он подстегнул коня, пустив его рысью, и скрылся в лесу. Келси и Булава остались одни. Изо рта их лошадей валил пар, и Келси снова ощутила, насколько холодный выдался день. Она взяла серый плащ Пэна, нащупала нагрудный карман и спрятала туда кулон Карлин, прежде чем надеть его на себя. Поляна, где был разбит их лагерь, вдруг показалась ей совершенно пустой – вокруг не осталось ничего, кроме опавших листьев и голых ветвей деревьев. – Куда ехать? – спросила она у Булавы. – Через ту прогалину, налево. – Он помог ей оседлать гнедого жеребца, Пэна, который был на целый фут выше ее кобылы. Даже с помощью Булавы Келси с трудом удалось поднять в седло вес собственного тела и доспехов стражника. – Поезжайте на север пару сотен футов, а потом сверните на восток и езжайте по кругу, пока не возьмете курс строго на юг. Вам меня будет не видно, но я буду держаться неподалеку. Почувствовав, насколько огромен ее конь, Келси призналась: – Я не очень-то хорошо езжу верхом, Лазарь. И я никогда не ездила быстро. – Рэйк – один из самых смирных жеребцов в нашей конюшне. Ослабьте поводья, и он не станет пытаться вас сбросить, хоть и не привык к вам. – Он резко дернул головой, устремив взгляд куда-то вверх. – Поезжайте, госпожа. Они приближаются. Келси замешкалась. – Да боже ж мой. – Булава шлепнул коня по крупу, и тот рванул вперед так резко, что Келси едва не выпустила из рук поводья. Позади нее раздался крик. – Это вам не куколки и платья, госпожа! Забудьте все эти женские штучки. И вот она уже умчалась в лес. Это была жуткая поездка. И все же Келси всю оставшуюся жизнь жалела, что не запомнила ее как следует. Она повела коня по широкому кругу, как велел Булава, всем своим существом желая приблизить момент, когда можно будет ехать по прямой и прибавить скорость. Когда ей показалось, что круг достаточно широк, она взяла путь на юг, сверяясь со мхом на камнях, и серый плащ королевского стражника развевался у нее за спиной. Некоторое время доспехи давили на нее своей тяжестью, сотрясая все ее тело при каждом ударе конских копыт, но довольно скоро она заметила, что уже не чувствует их веса. Она не чувствовала ничего, кроме ветра и скорости – чистой, бешеной скорости, на которую стареющий жеребец Барти был просто не способен. Лес проносился мимо, и деревья оказывались то совсем далеко, то настолько близко, что ветки хлестали по ее закованному в броню телу. В ушах ее свистел ледяной ветер, а на языке чувствовался терпкий вкус адреналина. Булавы нигде не было видно, но Келси знала, что он где-то рядом. Его последние слова то и дело вспоминались ей, каждый раз заставляя морщиться. Ей казалось, что на всем протяжении пути она держалась очень смело и решительно. Она позволила себе увериться, что произвела на стражников хорошее впечатление. Возвращаясь к словам Булавы, она крепче сжимала ногами бока коня, заставляя его ускорить ход. После часа стремительной скачки деревья наконец расступились, и Келси вдруг оказалась в чистом поле. Со всех сторон, насколько хватало глаз, простирались ухоженные сельскохозяйственные угодья, усеянные крестьянскими домиками и немногочисленными замками местной знати. Пологая местность тянулась до самого горизонта, и Келси удручало ее однообразие. Деревьев было мало, да и те были столь чахлыми, что едва давали тень. Девушка продолжала скакать вперед, пересекая поля только там, где не было проторенной дороги. На пути ей попадалось много фермеров. Некоторые разгибались, оглядываясь на нее, или приветливо махали, когда она проносилась мимо. Но большинство вовсе не обращали на нее внимания, сосредоточившись на своей работе. Сельское хозяйство лежало в основе экономики Тирлинга. Крестьяне обрабатывали поля в обмен на право занимать участок господской земли, но вся прибыль доставалась знати, за вычетом налогов, шедших в казну. Вот он, весь ужас крепостничества. Карлин без устали критиковала этот строй. Человечество однажды уже ступало на этот путь экономического неравенства во времена до Переселения и едва не погубило само себя. «Если б только я знала ваши имена, – с тоской размышляла Келси, глядя на людей, черными точками рассеянных по полям, – я смогла бы помочь вам всем». Эта мысль пришла ей в голову впервые. Большую часть своей жизни она с ужасом думала о том, что ей придется стать королевой, прекрасно сознавая, что плохо подходит на эту роль, хотя Барти и Карлин сделали все что могли. Она росла не во дворце, и ее не готовили к дворцовой жизни. Необъятность земель, которыми ей предстояло править, пугала Келси, но при виде всех этих фермеров в ней вдруг впервые проснулось незнакомое доселе чувство. «Я в ответе за всех этих людей». Слева от нее из-за горизонта выглянуло солнце, озаренное им небо рассекла черная фигура и тут же скрылась. Келси ударила пятками по бокам коня и осмелилась ослабить поводья. Конь ускорил шаг, но тщетно – ни одному всаднику не под силу обогнать ястреба. Девушка озиралась по сторонам, не видя никакого укрытия, даже небольшой рощицы, – со всех сторон были лишь бескрайние поля и где-то вдалеке блестела река. Келси принялась рыться за пазухой в поисках кинжала. – Ложись! – завопил позади нее Булава. Келси пригнулась и услышала, как острые когти рассекли воздух в том самом месте, где только что была ее голова. – Лазарь! – Вперед, госпожа! Она прижалась к холке коня и совсем отпустила поводья. Они мчались так быстро, что она уже не различала крестьян на полях, все вокруг слилось в мутные пятна коричневого и зеленого цвета. Она понимала, что в любой момент конь может сбросить ее, и, упав, она свернет себе шею. Но даже эта мысль дарила странную свободу – в конце концов, никто не рассчитывал, что она доживет даже до этой минуты.