– Благодаря многочисленным и прочным слоям магической защиты, созданной моими далекими и безжалостными предками. Да, они были безжалостными в своем стремлении сохранить этот островок добра в нашем жестоком, извращенном мире. – А когда Амаранта, – я едва сумела произнести ненавистное имя, – вторглась в Притианию, у тебя не возникло желания сделать этот город пристанищем для гонимых? Глаза Ризанда вспыхнули. Чувствовалось, его самообладание небеспредельно. – Когда Амаранта вторглась в Притианию, я оказался перед тяжелейшим выбором… И не перед одним. Времени на раздумья у меня не было. Я окинула взглядом ожерелье крутых холмов вокруг города и морскую гладь. – Вряд ли ты захочешь рассказывать мне, – сказала я. И все же мне было любопытно, как ему удалось сохранить этот уголок покоя и красоты. – Сейчас не время для подобных разговоров. Отлично. Знакомые слова. Их я уже тысячу раз слышала при Дворе весны. Все мои попытки добиться своего оканчивались ничем. Что толку сейчас о них вспоминать? Но я не собиралась и здесь сидеть взаперти. Такого я не могла себе позволить. Не для того я покинула Двор весны, чтобы и здесь томиться бездельем, лить слезы от бессильной злости, а в промежутках есть и спать. Конечно же, я буду выходить в этот город, даже если мне тяжело, даже если размеры города… Котел милосердный, да он громадный! – Скажи, чем этот город заслужил, чтобы спасать его ценой всех остальных городов и деревень Притиании? Фиолетовые глаза Ризанда были такими же суровыми, как волны зимнего моря, плещущие вдали. – Всем, – коротко ответил он. И Ризанд не преувеличивал. Веларис напоминал огромный самоцвет, поворачивающийся ко мне все новыми гранями. Взять хотя бы бесчисленные чайные заведения с открытыми верандами. Наверняка они обогревались неведомой мне магией, поскольку свободных мест за изящными столиками почти не было. На таких же изящных стульях сидели, оживленно беседуя и смеясь, беззаботные фэйцы. Были тут и фэйри, красивой и совершенно незнакомой мне породы. Река, разделявшая город, называлась Сидра. Вскоре я узнала о четырех главных городских рыночных площадях, именуемых здесь дворцами. Две находились на южном берегу Сидры, а две другие – на северном. За несколько часов нашей прогулки я успела посмотреть только две. Каждая площадь была вымощена белым камнем. Колонны, окружавшие их со всех сторон, служили опорой для зданий верхнего яруса, красиво расписанных и украшенных затейливой резьбой. Эти здания служили и своеобразной крышей, и потому посетители рынка могли не опасаться снега или дождя. Лавки и магазины располагались на первых этажах. Первый рынок, куда меня привел Ризанд, назывался дворцом рукоделия и драгоценностей. Здесь торговали одеждой, обувью, всем необходимым для шитья и обувного ремесла, а также драгоценностями. От обилия ювелирных лавок у меня зарябило в глазах, но в душе я оставалась равнодушной и отрешенной. Меня не трогала игра солнечных лучей на редких по красоте тканях. Они были повсюду: на открытых прилавках, где их раскачивал речной ветер, в широких окнах магазинов побогаче. Я безучастно смотрела на бархатные подушечки с золотыми украшениями. Вспыхивали красные огоньки рубинов, мерцали зеленые недра изумрудов, словно изнутри светились крупные жемчужины, но я не смотрела на них, как не смотрела и на свой палец, ныне свободный от кольца. Риз заглянул в несколько ювелирных лавок, сообщив, что ему нужно купить подарок для подруги. Я всякий раз оставалась снаружи, в тени зданий. Мне хватало самой прогулки. Сразу вспомнились нескончаемые празднества в поместье. Возможно, здесь на меня не станут глазеть и лить благодарственные слезы. Не станут оценивать вдоль и поперек… Но если и здесь начнется нечто подобное, я точно запрусь у себя в комнате и не вылезу. Возможно, мои опасения были напрасными. Никто из прохожих не обернулся на меня. Они и на Ризанда-то не особо смотрели. Думаю, они попросту не знали, кто я такая. А может, этим счастливым и беспечным горожанам было все равно, кто рядом с ними. Второй рынок назывался дворцом мяса и соли. На другом берегу стоял его «брат-близнец» – Дворец живности и пряностей. На обоих рынках торговали мясом и многочисленными мясными кушаньями. Да и слово «живность» не было случайным: на этом рынке продавался скот и домашняя птица. Стояли здесь и целые ряды, заполненные сластями, и такие же ряды пряностей. Часть из них была знакома моему носу по далекому детству, когда я сама еще не задумывалась о будущем, а моему отцу оно казалось безоблачным и надежным. Ризанд шел не рядом со мной, а отставая на пару шагов. Руки он, по обыкновению, держал в карманах. От него я узнала, что многие дома и магазины действительно обогреваются с помощью магии, в особенности столь любимые горожанами открытые веранды чайных и иных заведений. Я слушала его пояснения, но вопросов не задавала. Мне даже не было любопытно, как именно магия обогревает дома и веранды. Никто не сторонился Ризанда, не шептался у него за спиной, не плевал ему под ноги, как в Подгорье. Наоборот, заметив его, многие тепло и искренне улыбались. Некоторые подходили, пожимали руку, поздравляли с возвращением. Меня удивило, что он помнил имена всех. И его называли по имени, без всяких титулов. Чем дальше, тем спокойнее и молчаливее становился Риз. Квартал, куда мы забрели, выделялся особо яркими цветами зданий. Они стояли на вершине холма, обрывавшегося к реке. Были тут и магазины. Я взглянула на первую попавшуюся витрину, и у меня внутри что-то оборвалось. Дверь магазина была приветливо приоткрыта. Здесь торговали красками, кистями, картинами и статуэтками. – Пожалуй, это самое знаменитое место во всем Веларисе, – сказал Риз. – Здесь обитают художники и ремесленники, творящие искусство. Одних выставочных залов чуть ли не сотня. Словом, здесь можно найти все, что нужно для собственного творчества, и купить плоды чужого. Картины, скульптура, керамика, поделки из дерева – все что угодно. Вообще же, это место называют Радугой Велариса. На другом берегу Сидры тоже есть холм. Его вершину облюбовали актеры, музыканты, танцоры. Видишь, вон там кусочек золота поблескивает? Это один из главных театров. Их у нас пять, но этот – самый знаменитый. Есть театры поменьше. Есть даже амфитеатр на морских скалах… Ризанд умолк, заметив, что я продолжаю разглядывать улицу и ее причудливые здания. По улице в обе стороны шли фэйцы и фэйри. Они-то и привлекли мое внимание. Такую породу фэйри я видела впервые. У некоторых были очень длинные руки и ноги. Головы почти лысые – то ли потому, что фэйри их брили, то ли такие от рождения. Но сильнее всего поражала их кожа: почти черная, она светилась изнутри мягким светом, напоминавшим лунный. Помимо чернокожих, попадались чешуйчатые фэйри. Их кожу покрывали переливающиеся чешуйки, которые при ходьбе постоянно меняли цвет. Далеко не у всех были ноги в привычном, «человеческом» понимании. У кого-то они больше напоминали когтистые лапы, у иных – полосатые ноги зебры с изящными копытами. Между прочим, у некоторых фэйри из головы торчали рога. Одежда этих странных существ тоже отличалась: одни кутались в теплые пальто, шарфы и рукавицы, другие шли почти голыми, ничем не прикрывая чешуйчатые и шерстистые тела. Ни у них самих, ни у остальных прохожих это не вызывало ни капли смущения. Все они были чем-то поглощены или заняты. Кто-то выбирал место для написания картины с натуры, кто-то спешил за покупками. А кто-то – покрытый пылью, глиной и пятнами краски – был вынужден прервать работу и отправиться пополнять запасы. Художники. Я никогда не причисляла себя к художникам, никогда не называла свои картины и рисунки произведениями искусства, однако… Там, где когда-то жили цвет, свет и формы, теперь осталась лишь грязная тюремная камера. – Я устала, – сказала я, не поворачиваясь к Ризу. Я чувствовала на себе его взгляд, но сейчас мне было все равно, поставлен у меня в мозгу заслон или нет. Хочет читать мои мысли – пусть читает. – Можем как-нибудь прийти сюда снова, – только и сказал он. – Нам и так пора заканчивать прогулку. Время близится к обеду. Солнце опускалось за холмы, туда, где Сидра встречалась с морем. Весь город окрасился в розовые и золотистые тона. Меня не тянуло запечатлеть эту красоту. Горожане останавливались, любуясь изменчивыми предвечерними красками. У них была свобода любоваться своим городом когда вздумается. У них была свобода наслаждаться жизнью. Им в голову не приходило, что так бывает не везде и не всегда. Мне вдруг захотелось наорать на них. Захотелось вытащить из мостовой камень и швырнуть в ближайшую витрину. Во мне снова забурлила неведомая сила. Выпустить бы ее наружу, показать бы им – сытеньким, довольным собой, – что́ сделали со мной и остальным миром, пока они тут любовались закатами и распивали чаи над рекой. – Полегче, – пробормотал Риз. Я резко повернулась к нему, тяжело дыша. Лицо Риза вновь стало непроницаемым. – Мои подданные ни в чем не виноваты. Мой гнев вдруг исчез. Казалось, он долго выбирался наружу, а на последней ступеньке поскользнулся и плюхнулся, словно клякса, на белесые камни мостовой. Ризанд был прав. Жители Велариса ни в чем не виноваты. Но мне сейчас не хотелось думать ни о них, ни о чем-либо вообще. – Я устала, – повторила я. Риз мотнул головой, однако спорить не стал. – Завтра мы погуляем вечером, – объявил он, поворачиваясь ко мне. – Веларис прекрасен и днем, но город строили в расчете на то, что любоваться им будут в темноте. Наверное, так оно и есть, раз Веларис называли городом Звездного света. Разговаривать мне по-прежнему не хотелось. А этим вечером меня ждал обед. С ним. В Доме ветра. Преодолев нежелание общаться, я спросила: – Кто сегодня будет на обеде? Риз вел меня вверх по крутой улице. У меня болела поясница. Неужели я так ослабла, растеряв все свое проворство? – Там соберется мой внутренний круг. Хочу, чтобы ты познакомилась с ними и потом решила, хочешь ли здесь остаться. Если согласишься работать со мной, тебе придется общаться и с ними. С Мор ты уже знакома. Что касается еще троих… – Это они приходили сегодня утром? Риз кивнул: – Их зовут Кассиан, Азриель и Амрена. – Кто они? Он что-то говорил об иллирианцах, но у Амрены – женщины с пронзительным голосом – крыльев не было. Во всяком случае, я их не заметила, глядя через матовое стекло. – Они – связующие звенья внутри нашего круга, – ответил Ризанд, как будто я знала, что это такое. – Амрена – моя непосредственная заместительница. Женщина? Увидев мое удивленное лицо, Риз добавил: – А Мор – вторая заместительница. Только глупец может думать, будто мои иллирианские воины – главные хищники в нашем кругу. Значит, веселая, непочтительная Мор – вторая заместительница верховного правителя Двора ночи. – Ты лучше поймешь мои слова, когда познакомишься с Амреной. Внешне она похожа на фэйку, но сделана совсем из другого теста. Ризанд кивнул, отвечая на приветствие супружеской пары, шедшей нам навстречу. – Амрена старше этого города, однако до сих пор не избавилась от тщеславия. Обожает собирать разные безделушки и побрякушки, как… огнедышащая дракониха в пещере. Так что… будь начеку. Характеры у вас похожи. Стоит наступить на хвост – такое полезет. Мне совсем не хочется, чтобы она застигла тебя врасплох. А мне большей частью было откровенно наплевать на Амрену и на то, кто она такая. – Значит, если между нами возникнет стычка и я сорву с нее ожерелье, она меня изжарит и съест? Он усмехнулся: – Нет. Амрена способна на куда более крупные пакости. Когда она поцапалась с Мор, от моего любимого места отдыха в горах осталась лишь куча пепла. – Риз мне подмигнул. – Скажу больше. Я – самый могущественный верховный правитель, каких знала история Притиании. И то я отважился всего один раз прервать Амрену, поскольку мне требовалось сообщить важные вещи. Это было в прошлом столетии. «Самый могущественный верховный правитель, каких знала история Притиании». Это значит – долгие тысячелетия существования Притиании. Риз… Риз с его усмешками, сарказмом и глазами соблазнителя… А Амрена – еще хуже. И старше. Значит, ей больше пяти тысяч лет. Я ждала, что меня ударит страх. Ждала внутреннего крика, требующего найти способ отказаться от обеда. Но… ничего. А может, такая кончина была бы даже… милосердной. Широкая ладонь легла мне на лицо. Он не сделал мне больно, просто заставил посмотреть на него.