– Кажется, больше, чем требуется для личного потребления. – Она занимается сбытом наркотиков? В академии? – Выходит, так. И теперь Изабель погрузилась в молчание. Она впитывала услышанное. Размышляла. Арман не торопил ее. – Из вашей поставки? – спросила Изабель. Она не хотела приписывать ему право собственности – так у нее вырвалось. И они оба знали, что он владел правом собственности. Если не на наркотики, то на ситуацию. – Анализа еще не делали, но это вполне вероятно. – Он посмотрел на свои стиснутые руки. – Я должен принять решение. – По поводу кадета Шоке? – Oui. И, откровенно говоря, я не знаю, что делать. Она всем сердцем хотела бы помочь ему. – Мне жаль, шеф, но это дело определенно в компетенции коммандера. Не вас. Лакост смотрела на старшего суперинтенданта Гамаша и не могла понять, что у него на уме. Он, казалось, просит о помощи, но в то же время что-то утаивает от нее. – Вы мне не все говорите. – Позволь мне спросить у тебя вот что, Изабель, – сказал он, игнорируя ее слова. – Что бы сделала ты на моем месте? – И у кадета обнаружились бы наркотики? Я бы оставила решать коммандеру академии. Это не ваше дело, шеф. – Нет, Изабель, мое. Если у нее оказались мои опиоиды, как ты сказала. – Откуда у нее эти наркотики? – спросила Изабель. – Она вам сказала? – Коммандер еще с ней не разговаривал. Насколько ему известно, кадет Шоке даже не понимает, что у нее найдены наркотики. Я сейчас еду туда. Если он ее отчислит, она погибнет. В этом я уверен. Лакост кивнула. Она тоже это знала. Большинство не знало только, ради чего Гамаш вообще принял Амелию Шоке в академию. Почему этой неуравновешенной молодой женщине, имевшей за плечами наркотики и проституцию, предоставили вожделенное местечко в школе Sûreté. Но Изабель знала. Или думала, что знает. По той же причине он вмешался и в ее карьеру и предоставил ей работу. Он вмешался и вытащил наверх Жана Ги за минуту до того, как его самого уволили. По той же самой причине старший суперинтендант Гамаш собирался убедить нынешнего коммандера оставить кадета Шоке в академии. Коммандер был человеком, который искренне верил во второй шанс. Вот только для Амелии Шоке это был не второй шанс. Уже третий. А третий, на взгляд Лакост, был на один больше допустимого. Вторые шансы предоставлялись из милосердия, а третьи от глупости. И возможно, еще от чего-то похуже. Это было – или могло быть – чревато прямой опасностью: верить, что человек способен на искупление, тогда как он доказал: нет, не способен. Амелию Шоке поймали не на мошенничестве во время экзамена, не на похищении какой-нибудь безделушки у однокашника. Ее поймали с наркотиком, таким мощным, таким опасным, что он фактически убивал каждого, кто его принимал. Амелия Шоке знала это. Знала, что торгует смертью. Старший инспектор Лакост смотрела на уверенного человека перед ней, который верил, что спасти можно любого. Что он может их спасти. Эта его черта была одновременно и необходимым свойством, и ахиллесовой пятой. И мало кто знал лучше, чем Изабель, что это значит. Некоторые случаи наделали немало шума. Другие проходили незаметно. Но из ахиллесовой пяты никогда ничего хорошего не выходило. Изабель заметила, что правая рука Гамаша не дрожит. Но сжата в кулак. Глава двенадцатая – Садитесь. Коммандер Академии Sûreté не стоял, когда кадет Шоке вошла в его кабинет, как не стоял и старший суперинтендант Гамаш. Амелия подождала у дверей, как всегда дерзкая, потом прошла по комнате и уселась на указанный ей стул, плотно сложила руки на груди. Уставилась прямо перед собой. Выглядела она точно такой, какой ее помнил Гамаш. Черные как смоль и торчащие в разные стороны волосы. Хотя, возможно, не столь воинственные по стрижке. Он подозревал, что она, скорее, не смягчается, а просто взрослеет. А может, Арман просто привыкал к ее виду. Кадет Шоке училась сейчас на последнем курсе. До выпуска оставались считаные месяцы. Она при своем невысоком росте была сильной. Не по сложению, а по силе духа. И излучала агрессию. «Пошли вы все в жопу». Эти слова, хотя и не произнесенные, создавали вокруг нее некую щетинистую ауру. Были времена – Гамаш тогда только-только с ней познакомился, – когда она произносила эти слова. Прямо ему в лицо. Как и всем другим. А теперь она просто думала их. Но внутренние силы этой маленькой женщины были настолько велики, что казалось, она их выкрикивает. «И все же, – подумал Гамаш, – какой-то прогресс есть». Она один раз коротко кивнула ему. «Пошел в жопу». Он не ответил. Только смотрел на нее. Пирсинг оставался на своем месте. В брови, носу и щеке. Вдоль ушных хрящей. И?.. Да, вот оно. Щелк-щелк-щелк – это она постукивала кончиком языка со штырьком пирсинга по зубам. В покере это сочли бы подсказкой. Щелк-щелк-щелк. Подсознательная азбука Морзе Амелии. Когда-нибудь он, может, скажет ей о ее симптоме. Но не сегодня. Сегодня он служил на пользу дела. И это было в его пользу. Щелк-щелк-щелк. SOS. «Чистые простыни, – подумал Гамаш. – Запах дымка. Голова Анри на моих тапочках». Он перебирал свой собственный код. Что-то вроде четок. Слоеные круассаны. – Вы знаете, почему вы здесь? – спросил кадета коммандер. Перед тем как покинуть академию (Гамаша переводили старшим суперинтендантом в Sûreté), Арман долго разговаривал со своим преемником о кадетах. Он тогда высказал пожелание позволить кадетам быть личностями. А Амелия Шоке явно была личностью. И даже больше. – Нет, я не знаю, почему вы хотели меня увидеть. – Пауза. – Сэр. Коммандер взял конверт со своего стола, вытащил из него пакетик: – Узнаете? – Нет. Ответ прозвучал почти мгновенно – ей некогда было удивиться. Она точно знала, почему ее вызвали. И точно знала, каково содержимое пластикового пакетика. Гамаш достаточно хорошо знал Амелию: она подготовилась к этой встрече. Пожалуй, слишком хорошо подготовилась. Не демонстрировала природное свое любопытство (даже удивление) невинной овечки. Вместо этого Амелия давала отрепетированные ответы, говорящие о ее вине. Арман посмотрел на коммандера – подметил ли он те же симптомы, и увидел: да, подметил.