Король наконец взглянул – как обычно, не столько на лицо Кейла, сколько на шею. – Тогда зачем упоминать об этом при дворе? И что за намеки о чуме и священниках? Юноша вспомнил историю о том, что вся его семья: бабушка с дедушкой, тети, дяди и их отпрыски – умерли от какой-то хвори и что никто на самом деле в это не верил. Он хотел сказать: «Я устал от вранья», или «Устал оттого, что все постоянно притворяются», или «Я устал бояться». Но он сказал: – Не знаю, отец, мне просто вздумалось поумничать. Фарахи вернулся к писанине. – В будущем я бы этого избегал. – И вопрос закрыт, подумал Кейл. – Тебе нравится во флоте? – Довольно неплохо, отец, я пробыл там всего несколько дней. – Тогда почему явился во дворец среди ночи? Ах да, это. – Я гулял по пляжу и обнаружил мастера Асана. – И почему не объявил сразу, что ты один из принцев Алаку? Чертовы пятьдесят преисподних, как он вообще узнал?! – Это… не казалось важным. В то время. – Но показалось важным, когда мои дворцовые стражи собрались тебя прогнать? Кейл ощутил, как заливается ненавистным румянцем. – Да. Точно. – И ты счел необходимым отчитать их за следование моим приказам? Возражать этим приказам? – Я… не знал. Каким приказам? – Охранять дворцовые ворота. В течение многих лет существовали неизменные приказы не допускать внутрь больных. Как ты мог прожить здесь всю свою жизнь и этого не ведать? – Я… не знаю. – Болезнь – это великая опасность; относиться к ней следует соответственно. Что-то во всем этом казалось подозрительным. Отец будто бы оправдывался. – Он не был по-настоящему больным, он просто был усталым стариком. – Стражники этого не знали. Кейл чувствовал, что поступил правильно, считал этот выговор несправедливым. – Они не сочли нужным проверить. А поскольку я лучше знал, я отдал им новые приказы. Фарахи приподнял брови. – У тебя нет никакой власти отдавать новые приказы. Стражники – не врачи. Они не способны определить, болен человек или нет, и ты тоже. Кейл ощутил, как вскипает в нем жар, как тогда, у ворот. Он был прав, и эти слова несправедливы, а его отец принял долбаного старика к себе во двор. – Ваши врачи смыслят в больных столько же, сколько вы – в чародействе. Глаза короля округлились, и Кейл безуспешно попытался вообразить, какое безумие только что поглотило его. – Ты такой же упрямый, как твоя мать. Кейл ожидал ярости, но отчего-то казалось, король всего лишь забавляется. Ни разу еще за всю жизнь Кейла он не упоминал его мать. Это усугубляло безумие. – И вы не способны стерпеть ничье несогласие, даже когда вы неправы, даже когда вас ослепляет ваш собственный страх! Король выглядел так, словно его ударили. Он медленно проговорил: – Страх? И чего же я должен бояться? Юноша поднял руки. – Смерти, наемных убийц? Откуда мне знать… Я менял комнаты так часто, что уже не вспомню, и ради чего? Вы избавляетесь от слуг без всякой причины. Они вздрагивают, когда вы идете мимо. А теперь вы отдаете приказы гнать прочь стариков и детей? Стояла оглушительная тишина, и Кейл ощущал себя так, будто утратил самообладание и теперь сотня чувств, перемешанных и расплющенных временем, бесполезно осела внутри. Фарахи заговорил спокойно, но его тон все нарастал. – Мои приказы превратили этот город в предмет зависти всего света. Мои приказы принесли мир и процветание народу склочных детей. Мои приказы стали законами. И охранники, принцы, даже короли должны подчиняться закону. По какому такому праву ты решил, что можешь подвергать меня сомнению? – Что-то либо справедливо, отец, либо нет. Король встретился с ним взглядом – быть может, впервые. – Наивность никого не впечатляет. В этом мире очень мало справедливости, только закон. Людей, которые меня ослушались, подвергнут порке. Кейл на миг лишился дара речи. – Что? Вы не… они просто следовали моему велению! Его отец грохнул кулаком по столу. – Ты не имеешь никакого права командовать! Эти люди покинули свои посты, и мне безразлично почему. Ты болтаешь о наемных убийцах и смерти, как будто эти слова что-то для тебя значат, но тебе невдомек. Ты неопытный мальчишка, знающий лишь покой да безопасность. Возможно, в следующий раз их обманет ночной душегуб, а не царский сынок. Законы, приказы – вот единственное, что мешает людям убивать друг друга. Запомни это. Кейл дрожал, пойманный в ловушку безумия, которому не было конца. – Законы не делают людей правыми или хорошими. Это делают мужество и милосердие. Видимо, вам недостает обоих. – Он развернулся и направился к дверям. – Ты уйдешь, когда я тебя отпущу, и не раньше! Кейл остановился, полуобернувшись, на глаза навернулись слезы. Отец покачал головой. – С тобой слишком долго нянчились, и теперь это прекратится. Ты вернешься в казармы, и тебя не увидят в этом дворце, пока ты не будешь готов извиниться передо мной за свое безобразное поведение. Уразумел? Кейл проглотил столько гордости, горечи и детства, сколько смог. Он отвесил самый малый из поклонов: – Уразумел. 8 Весна. 421 год Г. Э. Рока мчался по открытой равнине, волоча с собой все, чем владел в этом мире. Через его плечи был перекинут крепкий березовый кряж для шалаша, привязанный поверх кожаного мешка, набитого припасами. Наибольшую важность имели кусок парусины, теплые меха, хворост, добрый топорик и нож; но жизненно необходимым был и железный котелок, закрепленный веревкой в нижней части мешка, где лежали фляги с кипяченой водой. Бежал Рока с самого рассвета и теперь наблюдал, как солнце клонится и падает к закату. Его добыча путешествовала налегке. Ее длинные ноги и гладкое тело пересекали эти же самые равнины короткими дистанциями; животное снова и снова, как сейчас, озиралось утомленными глазами. Рано или поздно усталость возьмет свое – олень не обладал чувством темпа. Он не заглядывал в будущее, чтобы увидеть необходимые водопои либо отказавшие мышцы, горящие в изнеможении. Он понимал только страх и надежду – слишком стремясь прожить еще мгновение. Рока выбрал удачные время и угодье. За годы одиночества он выяснил, что может загнать любого четвероногого зверя в подходящей местности, имея достаточно времени. Весеннее солнце гостило дольше, а мягкая земля и низкая трава не давали удирающему существу ни передышки, ни покоя. Ему не попадалось ни кустов, ни деревьев, ни подлесков, ни осыпей, за которыми можно спрятаться и отдохнуть, пока юный охотник ищет следы. Только желто-зеленая, как море, равнина с несколькими пологими холмами: бескрайний вид на мир, непригодный для любых тварей, кроме сильнейших и выносливейших. Олень наконец остановился и ждал в чертополоховой прогалине: рогатая голова опущена, ноги трясутся, глаза усталые. Теперь он подпустил охотника близко к себе – силы животного иссякли до того, что он забыл об осторожности; белая шерсть на груди вздымалась от учащенного дыхания, а с высунутого языка текла слюна, как у собаки. Никогда еще Рока не пробовал загнать самца в расцвете сил. Этот выглядел молодым и здоровым, не голодающим или вынужденным защищать свое потомство, не больным и не раненым. Рока противопоставил свою волю и выдержку сильному – и затмил его. Я же говорил тебе, что справлюсь, мама. Он помедлил достаточно, чтоб насладиться гордостью, желая только, чтобы мать могла видеть его. Кончай торжествовать и берись за дело, раздался ее голос в его голове, и он улыбнулся, затем вытащил нож. Относительное тепло Севера испортит большую часть мяса за несколько дней. Чтобы извлечь как можно больше пользы, Рока будет вынужден пичкать себя, питаясь как можно чаще и расходуя энергию на исследование местности, дабы усилить голод, – но все равно слишком много пропадет зря. – Спасибо тебе, – произнес он вслух, по своему обыкновению. Отчасти он благодарил оленя за его жизнь, но в основном просто за то, что тот сдался, позволив себя поймать. Рока уже много дней питался лишь дикой малиной – и если не сумеет убить зверя теперь, истратив почти всю свою энергию, могут возникнуть трудности. Ну, то есть больше трудностей. Выживание в статусе вне закона казалось Роке нескончаемой войной против холода, жажды, болезней и голодухи. То, что мог поймать, он убивал. То, что мог найти, он воровал. Он держался вдали от людей, ибо некоторые люди охотились на внезаконников ради забавы, или наживы, или чего похуже. Он избегал дорог и не разжигал ярких костров; он строил и бросал укрытия, заметал следы и выучил тропы фермеров и другого местного люда, чтобы их избегать. Но самое главное, он научился охотиться. Когда Рока приблизился, олень дернул головой, но его ноги подкосились.