– Да, брат! – выкрикнул Кейл, затем успокоился. – И я знаю, что ты устал. Мы все знаем. Потому что елозишь своим веслом по воде, как вялым членом. Юнги все еще гребли мало-мальски в унисон, кряхтя и охая от усилий, и Кейл почувствовал себя почти так же, как тогда, когда затеял драку с Тхетмой на пляже. – Хочешь знать, кого это волнует? – Он выждал, затем подался вперед и снова повысил голос до крика: – Нас, черт возьми! Потому что твоим братьям надо, чтоб ты не отставал, иначе мы все отправимся домой несолоно хлебавши, с позором, из-за тебя, и твои мамочка, папочка и сестры не помогут тебе, Афа. Никто… Он умолк, глядя на море и сдерживая вздох облегчения. – Почему мы дрейфуем назад? И замедляемся? – Он указал на гребцов по левому борту. – Хотите продуть ради него? – Не стали бы… мечтать об этом… брат, – пропыхтел один из юнг между взмахами. Кейл покачал головой. – Как мило. Любая другая чертова команда вот-вот проплывет мимо нас, но мы остановимся и возьмем Афу под ручки. Так, что ли? – Вовсе нет… брат… мы просто… устали, – отозвался другой юнга. Откинувшись на скамье, Кейл принял свой самый возмущенный вид и произнес: – Что ж, когда нас выпрут из флота, я вернусь домой к шелковым простыням и наложницам, так что какое мне дело. Гребите обратно к берегу. Юнги вставили свои весла между балансирами – боковыми поплавками, закрепленными с обеих сторон лодки, – и повернули обратно к пустому пляжу. Кейл какое-то время лежал молча, наблюдая за почти всегда спокойными волнами Северного побережья, очень стараясь не выглядеть довольным. На полпути назад он заговорил снова, более мягким тоном: – Мы поупражняемся снова через пять дней, судари. И, Афа, если к тому времени ты не начнешь соответствовать уровню этого экипажа, клянусь, я брошу тебя в море, к Роа. А морсержанту сообщу, что произошел несчастный случай – не то чтоб ему было не насрать, если б мы все утонули. – При этих словах некоторые из ребят фыркнули. – Брат, – лицо салаги еще оставалось красным, но не испуганным, – почему бы нам не использовать барабан, чтобы держать ритм, как другие команды? Кейл не оглянулся. – Потому что они от этого глупеют. Становятся рабами звука. Здесь вы наблюдаете за братьями впереди, наблюдаете за водой, за берегом. Грести вровень – ваша ответственность. Барабан – это отговорка. Он и тот, кто его держит, – никчемный груз. Вместо этого я помогу грести. Лодка вскоре скользнула в песок, и ребята принялись крепить ее к пляжному бую. Кейл выпрыгнул, решив им не помогать. – Правый борт – хорошо потрудились сегодня. Левый… – Он театрально закатил глаза и отошел. Но вернулся назад, чтобы посмотреть, и улыбнулся про себя, наблюдая, как «Здоровяк» Фаутаве обнимает одной рукой изнуренного Афу. Тот знал, что говорил, более-менее. – …Отличная работенка сегодня. Хорошо для первого раза. Не обращай внимания на принца, он просто расшумелся. И мы приглядим за тобой. Но теперь есть над чем поработать. Во-первых, ты должен объедаться до тех пор, пока ежесекундно не будешь готов лопнуть, – это сделает тебя сильней. Отныне ты ешь, спишь и срешь ради своих братьев, Афа. Затем нужно больше практики – можешь заниматься с нами рано утром, а иногда есть время после обеда перед повторной строевой… Кейл знал, ибо уже говорил то же самое или нечто в этом роде. Он вспомнил первый день, когда увидел их – свой изначальный экипаж. Десятеро самых неопытных, тощих, малообещающих салаг, стоявшие на пристани в ряд, обозленные и напуганные. В основном это были фермерские сынки вроде Тхетмы или ребята, пришедшие во флот, потому что им больше некуда было идти. Он встал перед ними и поведал им правду. – Старшины думают, что все вы дерьмо, а морсержант ненавидит меня, потому что я принц. Вот почему мы вместе. – Он увидел изумление. – Они ожидают, что мы продуем каждое состязание. Станем худшей командой – командой, которая уйдет домой с позором. Вообще-то они этого хотят. – Он вышагивал, чувствуя гнев подопечных. – К счастью, морсержант и его прихвостни – идиоты. Парочка нервных улыбок. – Большинство других юнг? Из флотских семей. Никогда в жизни не знали трудностей. Никогда не были вынуждены пахать ради победы. Это парни, которым почти нечего добиваться, кроме признания. И нечего терять, кроме своей гордости. – Он улыбнулся. – Парни типа меня. – Тогда почему тебе не пофиг? – спросил кто-то как по заказу. – Потому что я хочу вымазать дерьмом харю морсержанта Квала, и офицерские морды тоже. Потому что я ненавижу парней типа меня и хочу вымазать дерьмом спесивые рожи кое-кого из них. И потому что я верю: с моей помощью вы не только пройдете испытания, а одержите полную чертову победу. И я хочу смотреть вам в лица, когда эти придурки будут у вас в кильватере. Я хочу знать, как выглядит настоящая гордость, когда не подающие никаких надежд сыновья делают невозможное, собственными руками и собственным потом. Я хочу ощутить ваш триумф, и да, не скрою, хочу разделить его с вами. – Он выждал и посмотрел каждому из них в глаза, гордясь тем, что говорит правду. – Это будет нелегко. Пока еще они лучше вас, и как их одолеть – вам решать. С моей стороны, я клянусь идти до конца. Мы начнем утром, до восхода солнца. А иначе продолжайте дрыхнуть, и будем тренироваться, лишь когда прикажут. – И он ушел, оставив их болтать и думать. Той ночью Кейл практически не спал. Но когда спозаранку явился на пристань, все они уже ждали. – Готовы к службе, капитан. Первым подал голос Фаутаве: долговязый, глуповатый сын торговца, поступивший на флот, когда ежегодные долги его отца превысили его же годовую прибыль. С того первого дня малец набрал сорок фунтов мышц, так что раннее прозвище «Здоровяк» превратилось из шутки в символ. Остальные встали по стойке смирно – в том числе Тхетма. Более развитой и самоуверенный, чем остальные, – но Квал знал, что он друг Кейла, и только за это хотел выпереть его. Но, должно быть, предположил, что Тхетмы будет недостаточно, чтоб спасти удручающую во всех прочих отношениях команду. Кейл ухмыльнулся им и прошелся вдоль шеренги. – «Капитан»? Забудьте эту чушь, мы все тут лишние сынки – одно дерьмо в одной дыре. И это делает нас братьями, Ка? – Ка, сэр! – Большинство мальчишек улыбнулись. Это приятно – иметь столько братьев, особенно принца. Даже мнимых братьев, даже невлиятельного принца. Он рассказал им про испытания, подготовку, питание – и все это требовалось втиснуть в обычный флотский распорядок. Затем он рассказал им про обман. Он знал: им понадобится обмануть офицерство, заставив поверить, что улучшений у команды нет, – или рисковать препятствиями. Эту идею приняли довольно хорошо. И весь следующий месяц они каждый день работали аки мулы, всякий раз приступая к еде словно к святому ритуалу, набивая до отвала животы. Они вместе сидели, вместе шутили и делились своими историями. Определенный дух товарищества сложился в большинстве команд – или как минимум среди некоторых юнг в каждой команде. Но все мальчики в команде Кейла называли теперь друг друга «брат» и делали это искренне. Порой они и вздорили как братья – но всегда недолго; прощение легко срывалось с языков. У них были другие враги, с которыми нужно бороться, и все они это знали. Вскоре они уже не боялись отстать друг от друга, или выглядеть глупо, или продуть. На самом деле не имело значения, кто из них лучший и быстрейший. Каждый победитель делился знаниями, каждый проигравший спрашивал совета. Значение имела лишь предстоящая финальная победа – победа, которую они разделят на всех, – и его юнги ежедневно догоняли других новобранцев: их уверенность, сила и привязанность друг к другу росли в равной мере с их мастерством. Но затем, через несколько дней по прошествии первого месяца, Титоу – сын соледобытчика и один из сильнейших у Кейла – пренебрег договором. Он занял десятое место в общей гребной муштре, обогнав моряцких сыновей и рыбаков, чем поверг в ошеломленное молчание офицеров, а морсержант Квал совсем озверел. – Да ты, видать, пьян! – завопил он, казалось, не улавливая иронию ситуации, ковыляя туда-сюда перед ротой. Офицеров он обвинил в том, что они завели на учениях любимчиков. Победителей устыдил за медлительность, хотя они прилично уложились в норму. Не столь удачливых толкал или бил, рявкая «позорище» съежившимся юнгам. Капитанам заявил, что следующего моряцкого или рыбацкого сына, который хоть в чем-то продует на море фермеру или шахтеру, возьмут и утопят. А потом он раздраженно удалился, не отдав команды разойтись, и они просто перепуганно стояли, пока опускалось солнце и остывал морской бриз. В конце концов вернувшись, Квал обозвал их идиотами, сказав, что разумеется, они могут идти к себе в казармы, очевидно, им была дана команда разойтись. Тем не менее, все они уходили медленно – даже офицеры. Неделю спустя, в столовой, Квал с обычным крутым видом поднялся на трибуну впереди. Он сообщил, что в интересах беспристрастности нужно «переуравновесить» команды, затем дал список имен, который прочли офицеры, потому как для большинства юнг чтение было загадкой. Вскоре стало ясно, что изменение вносилось лишь одно: вместо Титоу назначался Калани – маленький, более слабый участник из другой команды. Мальчики были подавлены, особенно Титоу. Подобное было беспрецедентным, но Кейл совсем не удивился. Он знал, что морсержант ненавидел его изначально – даже больше, чем всех остальных. Однако после исчезновения Кейла ко двору – выходного «по запросу короля» – эта ненависть стала явной. Кейла регулярно унижали в присутствии других или отправляли на пробежку без причины, пока все остальные наслаждались отдыхом. Его даже отвлекали от важных тренировок грязной работой вроде чистки корабельных корпусов. Поначалу его это не очень волновало. Морсержант был жесток и к другим пацанам. И уж тем более Кейл не собирался провести всю жизнь на флоте. Но казалось, он не может позабыть свой танец с Лани – то, что она ему сказала; выражение ее лица. Из-за этого он не мог спать по ночам, иногда сердитый, иногда грустный, размышляя о своей жизни. О ней. И однажды, когда он увидел, как морсержант без всякой на то причины плюнул в суп одному из младших юнг, что-то изменилось. Кейл начал вставать за несколько часов до первой строевой, в потемках – обычно чтобы бегать, плавать или грести. Он упражнялся в оснастке судов, хотя весь такелаж ему приходилось убирать, пока кто-нибудь не проснулся, да и трудно было работать одному и при скудном освещении. Зная, что в случае поимки его могут выпороть, сын короля он или нет, Кейл все равно продолжал в том же духе и принес из дворца свечи и книги для чтения, полагая, что худшее, что может случиться, – это обзавестись парочкой мужественных шрамов. Он читал о военной тактике старых адмиралов эпохи до объединения Пью. Изучал особенности боевых и разведывательных кораблей. Штудировал учебные пособия, адресованные как сухопутным крысам, так и флотской элите. Он даже читал историю войн Пью, засиживаясь ночами в койке почти до самого восхода солнца. Некоторые юнги в казарме увидели его за этим занятием и бросали нечто вроде «чтение – это для слабаков и трусов», зная, что он услышит. Разумеется, они никогда не говорили этого ему, просто друг другу в его присутствии. Но когда Кейл смотрел в их глаза, он видел хрупкие маски. Он видел зависть и злость, а больше всего страх. Они боялись мира, которого не понимали, боялись собственного невежества, злились на богачей и их сынков, имеющих то, чего не имели они. Почти никто из этих мальчишек не умел читать, кроме нескольких простых слов. Какой у них был выбор – сохранить свою гордость, но смотреть свысока на тех, кто умнее? Тогда он испытал стыд и беспомощность. Стыд за привилегированную жизнь, о которой эти сыновья простолюдинов не могли даже мечтать. Стыд оттого, что у него было полдюжины учителей и доступ к любой желаемой книге, а он всегда считал это обузой. Он также знал, что не может изменить их способности. Он не мог ни обучить их, ни переубедить. Не по-мужски чувствовать себя слабым, или глупым, или неумелым, и никто из юнг не примет его попытку предложить им помощь. Это лишь послужит очередным напоминанием о разнице между ними, об их собственных изъянах и несправедливости жизни. Кейл снова почувствовал одиночество и непреодолимое желание спрятаться от мира. Он спрятал книги и выскользнул, чтобы посидеть с ночными дозорными и почитать при свете факела, но чувствовал не меньше опасений за других и не меньше стыда. Вскоре каждый случай пренебрежения, каждый момент жестокости, каждая попытка морсержанта сломить юнгу, которого следовало воспитывать, воспринимались Кейлом как удар под дых. Он больше не мог мириться с этим. И не будет. * * * Однажды ночью Кейл отправился в офицерские казармы, чтобы повидать Квала. Юноша в своих брюках и грязной рубашке выглядел как жалкий новобранец. Идти было недалеко, а в небе сияла луна – пару минут он шел по утрамбованному песку вдоль безопасного по большей части пляжа, уворачиваясь от коряг, крабов, кидающих камушки пацанов, игнорирующих отбой морпехов и юных влюбленных. По сравнению с гадюшником юнг офицерские казармы выглядели прямо-таки роскошно. Втрое большего размера и вполовину меньше жильцов; фонари с китовым жиром освещают мягким светом коридоры; гладкие деревянные полы не хрустят, а клацают под ногами, кое-где даже устланные шкурами зверей… Жилых помещений Кейл не увидел, но прикинул, что на кроватях настоящие матрасы. Ему пришлось расспросить парочку раздраженных старшин, но в итоге Кейл нашел своего морсержанта за столом с другими мужчинами. Похоже, играли на деньги. – Морсержант Квал. Можно вас на минутку, сэр? Все мужчины повернулись, но, не проявив интереса, вернулись к игре. Квал долго сидел, вытаращившись, затем отвел взгляд и произнес: – Чего ты хочешь? – Мне надо кое-что обсудить, сэр. Наедине, пожалуйста. Офицер не поднял глаз. – Как видишь, я занят. – Да, сэр. Я рад подождать. – Кейл нашел себе стул. – Это офицерская столовка, новобранец. Здесь тебе ждать нельзя. Что ж, если именно так тому и быть… – Этим вечером я принц Ратама, морсержант. Не «новобранец». Думаю, эти господа меня потерпят. – Он с некоторым удовольствием смотрел, как остальные за столом напряглись. Игра в кости прекратилась, несколько мужчин прочистили горло. Один из них посмотрел на Кейла с застывшей на лице вымученной улыбкой: – Принц Ратама? Я морсержант Веа – очень приятно познакомиться. Мы все знали, что вы тут с нами, но этот жадина Квал где-то прятал вас. Добро пожаловать. Кейл улыбнулся, кивнул: – Благодарю, морсержант. И простите, что помешал вашей игре, но не могла бы она выдержать короткий перерыв? Я верну морсержанта Квала без промедления.