— Что? — Я хочу ребёнка, — повторила принцесса. — Такого, который будет рядом со мной. Который будет меня любить. Грегори я уже не увижу, с этой мыслью я смирилась. Слушай, я не прошу тебя быть отцом. Просто… подари его мне. — Ты просишь от меня слишком многого. — Я понимаю, — принцесса вздрогнула, словно отказ Вика обжёг её. — Просто… у меня больше ничего нет. И я знаю, что ты не сможешь быть со мной рядом. Это уже и так понятно. Просто сделай это. Для меня. Если всё это хоть что-то значило… — Хорошо, — Вик поднял ладонь, лихорадочно думая, как перевести тему. — Я подумаю. Но разве король не заберёт к себе ещё одного наследника? Не боишься, что поползут всякие слухи? — На слухи мне плевать. И потом, с Дереком я не разводилась. Этот придурок не вспомнит даже, был ли он со мной или нет. А отец больше никого не заберёт. — Откуда такая уверенность? — Ну, во-первых, я об этом позабочусь. А во-вторых, своё он уже получил. — Внука, имеешь в виду? Принцесса ухмыльнулась. — Всё намного хуже. Мой отец искренне верит в одно древнее пророчество. Тут уже настала очередь Вика смеяться. — Да ты мне мозги паришь. Пророчество? Какое? — Что в шестом веке после Освобождения дочь короля принесёт Старому Городу Освободителя. * * * Ещё ни разу он не заходил так далеко. Воспоминания возвращались толчками, будто кто-то сверху порционно скидывал их Вику в разум. Вот только пользы от этих отрывков было не очень много — он до сих пор не мог понять, что же произошло на самом деле. Не мог понять, но чувствовал, что нужно делать. Он прекрасно знал, что проходил этот путь сотни, а может и тысячи раз. И постоянно погибал где-то в пути. Если бы кто-то сложил все трупы мёртвых Виков Валентайнов, получилась бы небольшая гора. Вполне возможно, что где-то на Нижних Уровнях, вдали от чужих глаз, лежала такая стопка тел. А может, какой-то удачливый следопыт уже успел набрести на них и до сих пор ломал голову, как же так получилось, что один человек умер столько раз. Даже после стольких смертей, Вик знал, что хочет проиграть. Он жаждал этого, молил об этом. Каждый раз он создавал себе условия всё хуже и хуже. Однажды он даже не сумел выйти из Города: погиб во время задания, порученного королём. Попытался дойти до Караса без сопровождения — его убили сааксцы. Один раз не собрал команду, положившись на катер, рулевого и его помощника. Кончилось всё тем, что Ли зарезал его во сне. В конце концов, он пришёл к неутешительному выводу: ничего не закончится, пока он не выполнит миссию. Хотел он того или нет, но до Караса придётся дойти. Эдем нужно запустить. Такого были условия его договора. Условия его освобождения. Квантовое бессмертие таило в себе очень неприятную особенность: сколько ни откладывай дела, делать их всё равно придётся. Билл, наверное, поспорил бы, что его состоянию можно дать такое название, но Вику было плевать — ему оно больше нравилось, чем «петля». Хотя, в его случае «петля» действительно подходила лучше, потому что вызывала ассоциации с повешением. Не раз Вик ощущал, будто на его шее затягивается верёвка — и каждый раз он молил, чтобы приговор, наконец, привели в исполнение. Но палач в этот момент решил уйти на обед, потому повешение поручалось самому приговорённому. Ему хотелось хохотать от этой картинки. Действительно, после всего, что он увидел, лучшей ассоциации он придумать не мог. Тьма грядёт — и он ничего не мог с этим поделать. Только ускорить конец. Прикончить этот агонизирующий мир прежде, чем жить в нём станет абсолютно невозможно. «Это ваше милосердие?» — усмехнулся он, взывая к бесконечности. «Ты знал, на что идёшь. Мы предупреждали». «А Эймс. Почему нужно было втягивать его?» «Ты этого захотел сам. Когда понял, что иначе не дойти». Да, действительно, так и было. В какой-то момент он понял, что паясничать бесполезно. Нужно было собрать лучшую команду, лучших бойцов, которых только можно найти. Обеспечить себе все шансы на успех. А потом, наконец, покончить со всем раз и навсегда. Вик усмехнулся. Даже решившись завершить дело, он всё равно оставил себе шансы на провал, чтобы ещё раз пройти этот проклятый путь на голгофу. Тьма охватила его, залилась в глаза. Время скрутилось и превратилось в точку. Он стал всем — и ничем. * * * Ушло больше суток, прежде чем они оказались на Нижних Уровнях. Он терпел. В конце концов, нужно было разобраться, что к чему. Вик потребовал, чтобы они пришли сюда — и он готов был идти у него на поводу. При условии, конечно, что получит все ответы. На Нижних Уровнях для штаба уже давно было построено отдельное здание. Эймс заранее выгнал всех офицеров, чтобы никто не мог им помешать. Вика он впустил первым. Показалось, будто внутри резко потемнело. Полковник взял стул и сел перед Виктором. Вид у того был, мягко говоря, неважный. Взгляд парня блуждал, не мог ни на чём остановиться. Казалось, в нём заключилась вся тоска мира. Понимание того, что битва проиграна ещё до того, как она началась. — Все твои ожоги зажили, — начал с очевидного полковник. — Я уж не говорю про новую внешность. Сказать, что это невероятно… — Так не скажи ничего, — перебил его Виктор. Полковник сжал зубы. Мальчишка был ему дорог как сын, которого у него никогда не было. Но у любого терпения есть свои пределы. — Я думаю, тебе определённо есть, что нам сказать. Та девчонка, Коннели, исследовав твоё тело, просто с ума сошла. Она сказала, что мы на пороге новой эры. Король займётся её разработками лично. — Короля уже ничего не спасёт, — сказал Валентайн. В этой фразе не было ни угрозы, ни издёвки. Просто констатация факта. — Никого уже ничего не спасёт. — Любой на твоём месте радовался бы, что сумел остаться в живых. Да и вообще, чёрт возьми, ты исцелился! Пусть стал другим, но всё же. Это ли не чудо Освободителя? — Я уже понял, что совершил ошибку, вернувшись, — произнёс Вик и как-то странно дёрнул головой, будто отгоняя назойливую муху. «Или отгоняя назойливые мысли». — Если хочешь, я могу отправить тебя обратно, — попытался сострить Эймс. Вик, наконец, посмотрел ему в глаза. И полковника окатила бесконечная тьма, что плескалась в них. — Это ничего не изменит. Эймс хотел было возразить, но вдруг всё понял. Вик сказал ему что-то, что полковник не столько услышал, сколько почувствовал. Он представил ничто: словно бездонный колодец, в который бросают мертвецов. Колодец без начала и конца. Он существовал никогда и нигде. Эймс закричал — и тьма проникла внутрь. Его крик потонул в сонме других. В стонах, мольбах, сладострастных вздохах, плаче. Он перестал существовать как отдельное целое. Он стал всем. Он стал ничем. Его сознание, воспоминания и мысли стали общим достоянием, просто частью потока, который волнами расходился по всему тому, что нельзя было назвать пространством. Целую вечность того, что не было временем, полковник не существовал. Он бы отдал всё, чтобы обрести хоть какую-нибудь форму — тогда бы он почувствовал обыкновенную боль. Страшную, невыносимую, разрывающую всё нутро агонию. Но ту, которую можно было удержать внутри, а не течь по её волнам, переливаться и понимать, что тебя никогда не было. Что ты пришёл из ниоткуда, в никуда вернёшься снова. Каждой частичкой своего несуществования, однако, он чувствовал шевеление. Бесконечно малые всполохи энергии, настолько мизерные, что они не значили совершенно ничего. Словно мускул, напрягающийся до того, как сознание отдавало команду телу двинуться. Всполохи жизни. Там, внизу. Вверху, слева и справа. Везде и нигде. Если он был тьмой, то эти частички были не светом. Нет. Всего лишь серостью. — Как можно забыть то, чего не произошло? — спросил Виктор. Полковник не знал ответа. Он продолжал быть ничем. Вот, значит, как всё было. Это ждало их всех. Это предшествовало им. Не конец света. У того, у чего не было начала, не было и конца. Это было просто отклонением. Настолько мизерным для вечности, что изменений для неё будто не существовало. Но полковник, всем существом, всей частью того, чем он стал на этот бесконечный миг, ощутил, что этому нечто не всё равно. Даже если это всего лишь искорка давно угасшего пламени, ему-ей-им хотелось стать такой искоркой. Небытие хотело жить. Но закон диктовал, что сама жизнь всего лишь каприз несуществования. И однажды, в него всё вернётся. И этого не остановить. Полковник открыл глаза, чувствуя, как дрожит всё тело. Он посмотрел на ноги: его штанины были мокрые от мочи. Он посмотрел на Виктора. Тьма из его глаз исчезла. Эймс почувствовал, как из его груди вырывается вздох невероятного облегчения. То, что он почувствовал сейчас — точнее, не почувствовал, — стало для него самым тяжким испытанием в его долгой жизни. — Ещё раз я так не выдержу, — сказал он Виктору. Парень кивнул с пониманием. — Я тоже не смог. — Так вот, значит, как? — горько вопросил полковник. — Наши дети? И дети наших детей? Всё это бесполезно, да? Все мы там окажемся? Виктор кивнул. — И это никак не остановить? Виктор снова кивнул. Эймсу лишь оставалось схватиться за голову. Первой его мыслью было засунуть ствол пистолета в рот и вышибить себе мозги. Но это бы означало возвращение туда, во тьму. А он знал, что больше её не выдержит. — Конец света не предотвратить, — сказал Вик. — Царство полной темноты вернёт своё по праву. Она была здесь до нас. И останется, когда никого из нас уже не будет в живых. Никогда ещё Эймс не понимал абсолютности слова «никого» так сильно, как сейчас. Одно дело признать смертность других людей — солдаты полковника умирали постоянно; он уже привык к тому, что люди всегда будут уходить и на смену им придут другие. Он даже смирился с тем, что умрёт когда-нибудь сам. Но его дети? Дети их детей? Все его потомки и потомки других людей? Всё человечество? Всё живое?