Мама лежала на полу. Рядом с ней на коленях стояла Софья и дрожащей рукой пыталась нащупать пульс. Руки, ноги… все тело как будто налилось свинцом. Полина не могла заставить себя пошевелиться. Ладонь Софьи исчезла из «кадра». Послышалось какое-то шуршание. А потом: – Алло! Алло! Второй Печатниковский проезд, семнадцать, квартира тридцать два. Здесь женщина умерла. Приезжайте скорее… 13 В одно мгновение мир попросту рухнул. Полина сидела в комнате на диване и смотрела перед собой невидящим взглядом. Сколько прошло времени с тех пор? Всего ничего, или – целая вечность. Вечность, которая вместила в себя и истерику, и пришедшую после нее апатию. Не успела Софья закончить разговор со скорой, как в оставшуюся открытой дверь вошли двое полицейских, а потом как-то незаметно кухня превратилась в сцену детективного сериала. Вспышки фотоаппаратов, куча полицейских и криминалистов, слова, слова, слова… – Гражданка Круглова, нужно ответить на несколько вопросов. Полина вздрогнула, подняла голову и уставилась на одного из тех безликих и бессмысленных полицейских, что наводнили квартиру. Он стоял перед ней, заслоняя собой выключенный телевизор. Старенький телевизор, еще с выпуклым кинескопом, от которого, казалось, через десять минут просмотра начинают вытекать глаза. – Что? – спросила Полина. – Где вы были до того, как… – Да вы рехнулись, что ли?! – послышался еще один голос. В комнату вошла Софья. Полицейский неодобрительно оглянулся на нее. – Девушка. Не мешайте работать. – Эта девочка только что лишилась матери! – Софья бросилась к Полине. – Я понимаю. – Нет! Вы – не понимаете! Хотите кого-то допрашивать – допрашивайте меня, а она просто вернулась домой, как обычно. Она ничего не знает! Оставьте ее в покое. – А вы, получается, что-то знаете? Почему вы оказались здесь? – Потому что Ильичев отравился и умер сегодня на съемках, вот почему я здесь! – сорвалась на крик Софья. – Потому что Наташа не знала про яд, ее смена заканчивалась. Она просто дождалась, пока Ильичев отфутболит блюдо, и забрала эти чертовы пирожные! А я не смогла до нее дозвониться, и… – Вот как, – усмехнулся полицейский. – «Просто забрала». То есть, по-вашему, это в порядке вещей – «просто» тащить домой все, что плохо лежит? – Не смейте! – взвилась Софья. – При дочери – как вы можете такое говорить? Вот, так и знала, что вы… Хорошо, что я осталась. Не слушай его, Полиночка. – Она обняла Полину за плечи. – Твоя мама – святая женщина. – И снова, на глазах обретя силы, набросилась на полицейского: – Этому надутому козлу Ильичеву, у которого и так денег – куры не клюют, теперь, небось, памятник поставят! Медалью наградят посмертно! А Наташа, значит, – «все, что плохо лежит»? Да вы знаете, сколько она получала? Знаете, как ей за эти гроши впахивать приходилось? А говорить теперь все будут только про эти несчастные пирожные… – Пирожные, – услышала вдруг Полина свой голос. Софья и полицейский повернулись к ней. – Что, простите? – спросил полицейский. – Опять. Эти. Пирожные, – прошептала Полина. – Надкусанные тортики… Остатки десертов… Я никогда их не ела. Никогда! И ее сто раз просила не брать их! Не унижаться! А она… Зачем она это сделала, дура?! – Полина не сразу поняла, что уже не шепчет, а кричит. ••• Из протокола допроса Софьи – Почему вы подумали, что гражданин Ильичев был отравлен? – Я так не думала. – А как же вы думали? – Я подумала, что он отравился. – А это не одно и то же? – Нет, если русский язык для вас – родной. – Не дерзите, пожалуйста. Так почему вы подумали, что гражданин Ильичев был отравлен? – Господин Долинин… – Меня зовут Максим Андреевич. – Хорошо, Максим Андреевич. Вы меня вообще слышите? Я не думала, что Ильичев «был отравлен». То есть я не думала, что его кто-то отравил. Просто человек попробовал пирожное, а через минуту упал. И та девушка из зрительного зала, которая к нему подбежала, сказала, что он не дышит. Если бы она так не сказала, я бы подумала, что просто поперхнулся. – То есть вы увидели, как Ильичев попробовал пирожное, потом увидели, что он упал, услышали констатацию смерти от непрофессионала и сделали однозначный вывод: Ильичев отравлен. Так? – Я предположила, что он отравился. Понимаете? Не отравлен, а отравился, это разные вещи! Когда у вас в семье кого-то рвет или, простите, понос начинается, вы ведь первым делом вспоминаете, что этот человек ел, правда? – Отвечайте, пожалуйста, на вопросы. Итак, вы предположили, что Ильичев отравился. И что предприняли? – Я пошла в кухню… – Для чего? – Не знаю. Хотела убедиться… – В чем? Вы ведь работаете гримером, верно? – Верно. – И как вы связаны с кухней? – Никак. – Никак… Но тем не менее, пока все остальные суетились вокруг Ильичева, вы зачем-то отправились на кухню. – Я не врач. И от моей суеты не было бы никакой пользы. Но я предположила, что с пирожными что-то не так. Уже потом подумала, что, может, у Ильичева просто была аллергия… А почему вы спрашиваете вообще? Вы меня что, в чем-то подозреваете? – У меня, Софья Николаевна, работа такая – подозревать всех и каждого. Вы в данном случае не исключение. – Что-о?! – Не кричите, пожалуйста. Вы, вероятно, удивитесь, но я тоже человек. И уже почти сутки на ногах… Итак, вы пошли в кухню. Что вы там делали? – Осмотрелась и увидела, что на подносе лежат всего три пирожных. А было больше, штук шесть. Я поняла, что остальные кто-то забрал, и стала выяснять, кто. Мне сказали, что это Наташа. – То есть Круглова? – Да, ей Вера Сергеевна разрешила. Вера Сергеевна – наш помреж, помощник режиссера. – А кто вам сказал, что Круглова забрала пирожные? – Уборщица. – А Круглова – не уборщица? – И Круглова уборщица. Но они работают в разные смены, одна уходит, другая приходит. – Ясно. То есть, когда вы пришли на кухню, уборщица была там? – Нет. Там вообще никого не было, кроме Агнии, но она ничего… – Кто такая Агния? – Ассистент. – А она что делала на кухне? – Понятия не имею, спросите у нее. Мне показалось, что-то искала. Когда я подходила, видела в окно, как она копается в шкафчике. – В окно?