– Конечно, ваши величества. Он выпрямился, отложив на будущее свою проблему, чтобы заняться текущими обязанностями. Саймону ужасно не хотелось обращаться с Джеремией как с обычным слугой, но он уже был готов схватить лорда-камергера за шиворот и вытолкать вместе с остальными фрейлинами, слугами и всеми прочими из спальни. Когда небольшой караван наконец-то скрылся за дверью, Саймон сбросил одежду и забрался под одеяло. Мириамель сложила украшения в шкатулку и присела, чтобы расчесать волосы. – Как ты думаешь, что все это значило? – спросил он. – Что? Джеремия? – Я уже начал сомневаться, собирается ли он вообще уходить. Я даже подумал, что он попытается надеть мне домашние тапочки. – Саймон нахмурился. – Я ненавижу, когда он себя ведет словно верный пес. Он знает меня еще с той поры, когда мы оба были зелеными кузнечиками. – Ты хорошо с ним обошелся, Саймон. Ученик свечного мастера стал лордом-камергером Верховного Престола – ему не стоит сетовать на судьбу. Саймон хорошо знал этот ее тон. – Иными словами, перестань тревожиться. Она перехватила его взгляд в зеркале и устало улыбнулась в ответ. – Совершенно верно. Саймон уселся поудобнее, чтобы лучше видеть жену. – Полагаю, ты права. Нам и без того есть о чем беспокоиться. Ты слышала, что сказал Тиамак о ситхи? – Он, Телия и милый брат Этан сделали все, что было в их силах, Саймон, не взваливай все проблемы на свои плечи. – Но почему ситхи отправили к нам посланника – ведь прошло так много времени с нашей последней встречи? – Что мы можем сделать? – спросила Мириамель. – Она умирает. Мы должны попытаться отыскать тех, кто в нее стрелял, хотя это, скорее всего, браконьеры. – С отравленными стрелами? – Саймон покачал головой. – Кроме того, я говорил о другом. Что мы будем с ней делать? Она умрет, если мы не отвезем ее домой. Мириамель оторвалась от зеркала, подошла к кровати и села. – Даже если бы мы знали, как найти Джирики и остальных, нам неизвестно, смогут ли они ей помочь. Она умирает, Саймон, любой смертный не дожил бы до нашего возвращения. Когда она не вернется назад, ситхи пошлют нового посла или отправят нам письмо. – Но мы не можем просто сидеть и ждать! – Саймона шокировала бы ее бессердечность, если бы долгий опыт не научил его, что уставшая Мириамель становится бессердечной Мириамель. Он вздохнул и начал снова: – Мы не можем ждать, Мири. Неужели после стольких лет молчания ситхи случайно прислали к нам посла именно в тот момент, когда снова зашевелились норны – когда они пересекают наши границы, а сука с серебряным лицом, их королева, ищет то, что называют Короной Ведьмы? – Возможно, мы придаем слишком много значения странному посланию. – Но зачем вообще было его нам отправлять? – Быть может, Ярнульф опасался, что его могут схватить. – Ярнульф, не так ли? – Саймон заложил руки за голову и посмотрел на жену, которая продолжала изучать себя в зеркале. – Нет, это также не имеет смысла. И тебе не кажется, Мири, что даже если ситхи не отправляли сюда своего посла, или кем там еще она может быть, пришло время нам самим с ними связаться. Джирики может знать, что происходит с норнами, а если нет, нам следует поделиться с ним слухами, которые до нас дошли. – Он вздохнул. – И я очень хочу снова его увидеть. – Ты хочешь сказать, его сестру. – Адиту? Да, и ее тоже. – Да, ее тоже. – Голос Мири прозвучал как-то отстраненно. – Должно быть, замечательно жить вечно, как ситхи, – сказала она, продолжая смотреть в зеркало. – И оставаться молодой и прекрасной, в то время как все остальные стареют. Саймон рассмеялся: – Ты бы и вправду этого хотела? Оставаться девочкой, которую я увидел в первый раз, в то время как я бы старел рядом с тобой? Мне нравятся твои морщины и седые волосы, жена. Они напоминают мне о годах, которые мы прожили вместе. Она с преувеличенной осторожностью положила на место щетку для волос, словно на самом деле хотела швырнуть ее в Саймона. – То есть ты хочешь сказать, что если бы Адиту оказалась здесь и ходила вокруг тебя в своих прозрачных одеждах, с очаровательным и таинственным лицом, ты бы не начал бегать за ней, как пес, почуявший сырое мясо? – А это еще что такое? Ты ревнуешь? К Адиту? Дорогая, я не видел ее много лет! Не говоря уже о том, что между нами ничего не было. И не стану тебе напоминать, что она на пару столетий старше любого из нас. – Саймон попытался рассмеяться, но это оказалось сложнее, чем он рассчитывал. – А я думал, ты хорошо относишься к Джирики и Адиту, как и я, Мири. – Ты жил с ними. А я – нет. – Мириамель вздохнула. – О, я не знаю. Да, мне они не безразличны. И я была взволнована не меньше тебя, когда подумала, что отношения между нашими народами меняются к лучшему. Но ситхи всегда отличались скрытностью. Они предпочитают оставаться в тени, держаться подальше от наших дел. – Ситхи стараются не выходить из тени потому, что наши люди продолжают пытаться их убивать, моя дорогая. Я надеялся – мы оба надеялись, – что нам удастся это изменить. Но, что еще важнее, они знают норнов гораздо лучше, чем мы. А теперь забирайся в постель. Я хочу поговорить с тобой совсем о другом. – Я очень устала, Саймон. – Не об этом. Но здесь – залезай ко мне. Ты простудишься, если будешь сидеть в одной ночной рубашке. – Он отбросил одеяло, она скользнула к нему, и он почувствовал ее прохладную кожу сквозь тонкую ткань ночной рубашки. – Я здесь. Так о чем ты хотел со мной поговорить? Саймон вздохнул: – Я думаю, нам следует доставить женщину ситхи обратно к ее народу, в лес Альдхорт. И я должен поехать вместе с ней. Пришло время поговорить с Джирики и остальными ситхи – и выяснить, почему они так долго хранили молчание. Мириамель напряглась. – Я категорически против. – Но почему? Мири, ты видела существ, с которыми мы сражались, и жуткого гиганта! Что, если нам снова предстоит война с норнами? Мне даже страшно подумать, что нам придется воевать без советов ситхи. И я не думаю, что мы можем просто ждать, пока их посол умрет. Так нельзя поступать – ведь целители ситхи могут ей помочь. Королева заговорила тихо, но Саймон почувствовал, что она расстроена. – Кое-что из того, что ты говоришь, звучит разумно, но я должна подумать. Однако в любом случае ты не поедешь, Саймон. Сначала путешествие в Мермунд, потом Элвритсхолл к бедному Изгримнуру, наш народ практически тебя не видел в течение полугода. Ты говоришь, что может начаться война, и тут же предлагаешь снова отправиться через весь континент, как ты поступал, когда был совсем молодым, ради благородного и веселого похода и поисков ситхи? – Ты извращаешь мои слова так, что я не в силах их узнать. – Саймон ненавидел, когда Мириамель говорила с ним так, словно он снова хотел стать молодым и не знающим обязательств. Конечно, в его душе существовал тайный уголок, где пряталась мечта о приключениях, – но у кого внутри не звучит капризный детский голос, уговаривающий отбросить опыт зрелости? – И я не мальчик, которого ты когда-то встретила, и не просто твой муж. Я король Верховного Престола. – А я королева. И королева говорит, что король не может позволить себе отправиться в поисках приключений в тот момент, когда у нас накопилось столько проблем. Неужели ты забыл про Эрнистир и слухи о Хьюго, который начал поклоняться дьяволу? Неужели не слышал, как Пасеваллес рассказывал нам, что Наббан превратился в кипящий котел и может в любой момент взорваться? Саймон долго молчал, дожидаясь момента, когда у него исчезнет желание скрипеть зубами от разочарования. – Но что тогда нам делать, Мириамель? Я не могу просто ждать, когда эта женщина умрет, и надеяться, что Джирики пришлет кого-то еще. Она повернулась к нему спиной, но осталась лежать рядом, чтобы ощущать тепло его тела. – Отправь на поиски ситхи Эолейра, если нужно кого-то послать. Он Мастер Престола. Это его обязанность, и он знает их почти так же хорошо, как мы. – Эолейр так встревожен событиями в Эрнистире, что с трудом может сосредоточиться на текущих делах. – Еще одна причина, чтобы отправить именно его. Пусть займется чем-то важным, пока мы не узнаем наверняка, что Хьюго действительно стал проблемой. Пошли с раненой ситхи Эолейра или кого-то другого. Но ты никуда не поедешь, Саймон. Некоторое время он лежал молча, погрузившись в размышления. – Мири? Она ответила ему далеко не сразу: – Что? – Ты на меня сердишься? – За то, что ты хотел отправиться на поиски ситхи, когда у нас здесь сотни проблем, которые необходимо решить? С чего бы это? – Ты сердишься. Она повернулась к нему лицом и положила голову на грудь. – Да, немного. Но это пройдет. Всегда проходит. Глава 28. Колыбельные песни Лагуны Красной Свиньи Фремуру пришлось довольно долго идти через лагерь к началу луга, где Унвер и его приемный отец держали свои фургоны, но прошло несколько дней с тех пор, как он в последний раз видел высокого воина. Все уже знали новость, но он сомневался, что Унвер ее слышал. Фремур не любил ходить, но после того, как его лошадь вернулась без седока после рейда на обитателей каменных жилищ, его брат Одриг забрал ее и сказал: «Всякий мужчина, который не в силах удержать лошадь, не заслуживает ею владеть». Казалось, все в клане Журавля знали о решении Одрига, и никто не скупился на ядовитые замечания, когда Фремур шагал между фургонами в сторону Березового луга. Он шел, опустив голову и прикусив губу, чтобы не отвечать на насмешки. Одриг ясно дал ему понять, что он поддерживает оскорбления: «До тех пор, пока ты не отрастишь толстую шкуру, ты бесполезен для меня и всех остальных». Одриг считал, что лучший метод воспитания заключается в регулярных побоях и унижениях в присутствии других членов клана. Фремур не считал, что его кожа стала толще с тех пор, как закончилось его детство, но иногда появлялась уверенность, что его сердце сжалось и затвердело, точно сырая шкура, оставленная на солнце. Он часто думал о себе именно так, будто его внутренности превратились в узел из сыромятной кожи и он становится только прочнее и жестче, когда его натягивали. Он ощущал нечто похожее и в Унвере, однако напряжение внутри Унвера было значительно сильнее, вроде толстых веревок, которые используют для того, чтобы поставить вертикально упавшие после землетрясения камни на Клановой Земле. Веревки скрипели всякий раз, когда принимали на себя их невероятную тяжесть, и вскоре становились похожи на мощные сухожилия мужчин, надежно державших их в руках, когда они сражались с самой землей. Именно таким был Унвер, вот только его сухожилия никогда не знали отдыха. Другие члены клана Журавля его не любили, но боялись мощного тела, длинных рук и застывшего, лишенного выражения лица, не менявшегося подобно камням, что с легкостью выдерживают бесконечные атаки ветра и непогоды.