Наконец мы отстраняемся – оба мокрые, раскрасневшиеся и запыхавшиеся. – Мне до смерти хотелось это сделать, – хрипло говорит Джеб и пристально смотрит на меня своими пронизывающими зелеными глазами. – Каждый раз, когда я слышал по телефону твой голос, я только и мечтал к тебе прикоснуться. Наши сердца бьются в такт, и от слов Джеба в моем животе всё скручивается. Я облизываю губы – это негласное признание, что я думала то же самое. Вместе мы заводим мотоцикл в туннель и прислоняем к изогнутой стенке. Потом стаскиваем шлемы и встряхиваем головами. Я снимаю куртку и рюкзак. Не помню, чтобы раньше здесь было так темно. И вдобавок небо затянуто облаками. Я делаю осторожный шаг в глубину, и меня оглушает тревожный шепот пауков, сверчков и прочих насекомых, которые таятся во мраке. «Подожди… не наступи на нас… скажи ему, чтобы убрал свои огромные ноги». Я испуганно останавливаюсь и спрашиваю: – У тебя есть фонарик? Джеб подходит сзади и обвивает мою талию руками. – Есть кое-что получше, – шепчет он, оставляя теплый отпечаток чуть пониже моего уха. Что-то щелкает, и на стене туннеля загораются огоньки. Гирлянда висит на стенке, как виноградная лоза. Лампочки светят не так уж ярко, но я вижу, что здесь больше не валяются чужие скейты. Раньше ребята оставляли в туннеле старые доски, чтобы другие тоже могли покататься после кино. Мы тогда жили по неписаным правилам. Скейты редко крали, потому что все хотели, чтобы свобода длилась вечно. Мы были так наивны и думали, что в мире людей есть хоть что-то вечное. На стенах мерцают флуоресцентные граффити – попадаются и неприличные слова, но чаще всякие романтические надписи. Любовь, смерть, анархия, мир. Рисунки с изображением разбитых сердец, звезд, каких-то лиц. «Черный свет». Я вспоминаю неоновые виды «Подземелья» и Страны Чудес. Одно изображение выделяется на фоне прочих – это ультрафиолетовый рисунок феи, сделанный в четыре цвета (оранжевый, розовый, синий, белый). Ее крылья распростерты за спиной, яркие, украшенные драгоценными камнями. Фея похожа на меня. Столько времени прошло, но я по-прежнему удивляюсь, когда вижу рисунки Джеба. В точности так я выглядела в Стране Чудес, включая радужные крылья и узоры на лице – черные изогнутые линии, запечатленные прямо на коже. Как будто продолжение ресниц. Джеб видит глубины моей души, даже не сознавая этого. – Что ты сделал? – спрашиваю я, приближаясь к рисунку и в то же время стараясь не раздавить никого из насекомых. Джеб берет меня за руку, помогая удержать равновесие. – Несколько баллончиков краски, молоток, гвозди, гирлянда на батарейках. Он включает туристический фонарь, который освещает плотное одеяло, расстеленное на бетоне. На нем стоит корзинка для пикников. Насекомые, увидев свет, стихают. – Тебе же вечно некогда, – замечаю я, садясь и принимаясь рыться в корзине. Там лежит бутылка дорогой минеральной воды, а еще – сыр, печенье и клубника. – Ну, у меня было много свободного времени, пока у вас сегодня не кончились уроки, – отвечает Джеб, запускает плейлист и кладет айпад на рюкзак. Из крошечных динамиков льется проникновенная музыка. От его слов я начинаю чувствовать себя маленькой неопытной девочкой. Стараясь не обращать на это внимания, я достаю из корзинки несколько белых роз. Джеб всегда дарил мне розы – с того самого дня, когда мы поговорили начистоту о наших чувствах. С того дня, когда я вернулась из Страны Чудес. Утром после прошлогоднего выпускного бала. Я нюхаю цветы, пытаясь отогнать воспоминания о других белых розах, там, в Стране Чудес, которые Джеб окрасил собственной кровью. – Я хотел сделать тебе особый подарок, – говорит Джеб, стаскивает мокрую фланелевую рубашку и тоже садится на одеяло, выжидающе глядя на меня. Эхом в моей голове отдается: «Хотел сделать тебе особый подарок». Цветы выскальзывают из моих рук и рассыпаются по земле, выговаривая мне за ушибленные лепестки. – О, – говорю я, пропуская их шепот мимо ушей. – Значит… вот что это. Он улыбается, и я вижу знакомый левый резец, который слегка заходит на передний зуб. – «Это»? Джеб берет из корзинки клубничину. Свет фонаря отражается от глянцевитых пятен – следов сигаретных ожогов – у него на предплечьях. Перед моим мысленным взором встают и другие шрамы, скрытые под футболкой. Это воспоминания о несчастном детстве. – Хм. «Это». Джеб подбрасывает ягоду в воздух, откидывает голову назад и ловит клубнику ртом. Жуя, он смотрит на меня, как будто ждет следующей реплики. В этом ракурсе щетина у него на подбородке кажется бархатной, хотя, конечно, она совсем не мягкая, а жесткая на ощупь. Я чувствую, как в животе становится горячо, и отвожу взгляд, стараясь не замечать все те сексуальные мелочи, которые сводили меня с ума, пока мы не виделись. Мы обсуждали следующий шаг наших отношений по телефону и эсэмэсками, иногда лично. Поскольку Джеб вечно занят, мы оба отметили на календаре день выпускного бала. Может быть, он решил, что не желает так долго ждать? А значит, придется сказать ему, что сегодня я не готова. Самое плохое – нужно будет объяснить почему. Я совершенно не готова, дико напугана, причем не по какой-то обычной причине. Легкие сжимаются, в том числе от сырости в туннеле… Здесь пахнет краской, мокрым камнем и пылью. Я кашляю. – Эй, спортсменка… – голос Джеба звучит очень серьезно. Он произносит мое прозвище так ласково и тихо, что оно почти теряется на фоне музыки и шумящего снаружи дождя. – Что? У меня дрожат руки. Я сжимаю кулаки, так что ногти впиваются в старые шрамы на ладонях. Шрамы, которые, как думает Джеб, я получила, попав в детстве в аварию. Разбившееся ветровое стекло якобы изрезало мне руки. Это лишь один из моих многих секретов. Я не могу дать Джебу то, что он хочет. Не могу отдать всю себя. Во всяком случае, до тех пор, пока я не объясню ему, кто я такая. Что я такое. Плохо, что до выпускного осталась всего неделя. Но я не готова излить душу сегодня, после того как мы столько времени провели в разлуке. – Слушай, расслабься, – просит Джеб, разжимая мои кулаки и прижимая ладони к своим ключицам. – Я привел тебя сюда, чтобы подарить вот это. Он проводит моей рукой по своей груди – и я нащупываю что-то твердое, размером с монетку, спрятанное у него под футболкой. Потом замечаю на шее тонкую цепочку… Джеб вытаскивает ее и подносит к свету. На цепочке висит медальон в форме сердечка, с замочной скважиной посредине. – Я нашел эту штуку в маленьком антикварном магазине в Лондоне. Если не ошибаюсь, твоя мама подарила тебе ключик, который ты постоянно носишь, да? Я вздрагиваю. Мне до боли хочется поправить Джеба. Нет, это не тот самый ключик, который сохранила для меня мама, хотя он отпирает дверь в тот же странный и безумный мир. – Так вот… – Джеб протягивает руку и надевает цепочку на меня. Медальон повисает точно поверх ключа. Джеб высвобождает мои волосы и укладывает пряди так, чтобы они покрыли обе цепочки. – Я подумал, что это будет символично. Медальон сделан из такого же металла, как твой ключик. И тоже выглядит старинным. Вместе они обозначают то, что я всегда знал. С тех пор как мы приходили сюда в детстве. – И что же это? Я смотрю на Джеба и любуюсь тем, как свет, пробивающийся в туннель, окрашивает одну сторону его гладкого лица легкой синевой. – Что только у тебя есть ключ от моего сердца. Эти слова застают меня врасплох. Я опускаю голову, чтобы Джеб не увидел бурю чувств в моих глазах. Он сердито фыркает. – Глупо получилось. Наверное, надышался краской, пока рисовал. – Нет. – Я привстаю на колени и обвиваю руками его плечи. – Это было искренне. И очень при… Джеб прижимает палец к моим губам. – Я клянусь, что буду принадлежать тебе одной. Надо расставить все точки. Перед балом, перед Лондоном. Прежде чем между нами что-то произойдет. Я знаю, что Джеб вполне искренен, но то, что он говорит, не вполне правда. Он принадлежит и своей карьере. Джеб хочет, чтобы у его мамы и у Дженары было много красивых вещей; он хочет оплатить учебу в колледже сестре, мечтающей стать дизайнером, и сделать так, чтобы в Лондоне я ни в чем не нуждалась. И есть еще одна скрытая причина, по которой он так предан искусству. Причина, о которой Джеб никогда не говорит. Я не вправе ревновать Джеба к его намерению пробиться, доказать самому себе, что он лучше своего отца. Я просто хочу, чтобы он обрел душевное равновесие и успокоился. Но кажется, что с каждым новым знакомством, с каждой проданной работой его аппетит разгорается, превращаясь в настоящую зависимость. – Я скучала по тебе, – говорю я, притягиваю Джеба ближе и обнимаю. Одеяло под нами мнется. – Я тоже скучал, – отвечает Джеб мне на ухо и отстраняется. Увидев мой взгляд, он тревожно хмурится. – Ты что, сомневаешься?