Папа смотрит на мусорное ведро. – Может быть, маме нужно поговорить с врачом. При этих словах я вздрагиваю. Я не позволю, чтобы ее опять затянули в смирительную рубашку и обкололи успокоительными. Я люблю маму, и неважно, какой ширины пропасть между нами. Элисон уже выстрадала достаточно. – Подожди, папа. – Я сажусь рядом и пускаю пробный шар. – Я должна кое-что тебе рассказать… просто я не знала, как ты к этому отнесешься. Глядя на валяющиеся на полу наушники, я задумываюсь, не оживить ли их. Пусть потрутся о папину ногу, как любвеобильная кошка… – Элли, ты меня пугаешь. В чем дело? Стук сердца отдается в ушах. Я близка к тому, чтобы сорваться и показать папе свою магию. Провод наушников дрожит – слегка, так что это замечаю только я. Но потом я пугаюсь и перевожу взгляд на угрей. Момент упущен. – Мы с мамой вчера поссорились, – говорю я. – Я… я толкнула ее, и она упала на зеркало. Вот почему оно ударилось о шкаф. Потом я заперлась в комнате. А мама сказала тебе, что я нездорова, чтобы ты меня не наказал. И мне правда очень стыдно. Папины щеки делаются темно-розовыми. – Ты толкнула мать? Его глаза наполняются разочарованием и тревогой, и моя уверенность уменьшается до размеров муравья. – Что у тебя за вспышки ярости? – Вспышки? Это была первая. – Неправда. Я слышал, как ты кричала на маму в больнице. Вы снова поругались из-за Джеба? Ты что, вчера тайком выбралась, чтобы повидаться с ним? Поэтому ты заснула обутая? Папино лицо уже не розовое, а почти фиолетовое. Я встаю. – Нет! Джеб тут вообще ни при чем. Нельзя, чтобы папа опять усомнился в Джебе, особенно теперь, когда они наконец помирились. – После ссоры с мамой я приняла успокоительное. Наверное, оно подействовало, прежде чем я успела раздеться. Стопроцентная ложь. Папа смотрит на меня недоверчиво, и я добавляю: – Я очень сожалею, что мы поссорились. И что мама чуть не поранилась. И что я теперь защищаю ее, тогда как именно она должна перед нами оправдываться. Папа барабанит пальцами по чехлу, бессознательно попадая в такт своему нервно подергивающемуся веку. – А из-за чего вы поссорились? Это, наверное, было что-то серьезное, если ты толкнула мать. – Ну, я не то чтобы толкнула ее… Хотела бы я сказать больше, но в голову ничего не приходит. Папу вдруг как будто осеняет. – Подожди. Это из-за той машины? – Что? – Из-за «Мерседеса», который стоял перед домом, когда я вернулся. – Э… Я не знаю, что сказать. Мама, очевидно, что-то придумала, и нужно придерживаться той же версии. – Твоя мама сказала, что ты отказалась дать ей ключи, когда она их попросила. Я мельком смотрю в угол за дверью, где вчера остались лежать кучкой вещи Морфея: жилет, футболка и шляпа. Они исчезли, ключи тоже, а мама преподнесла мне алиби на блюдечке. – Она сказала, что пыталась забрать у меня ключи, а я не позволила? – осторожно спрашиваю я. Папин взгляд становится жестче. – Нет. – Я их просто выронила, а она потеряла равновесие. – Ты хочешь сказать, что мама именно так и упала на зеркало? Я киваю, презирая себя за это. Стиснув зубы, папа смотрит на меня. – Слушай, я согласен с мамой. Очень великодушно со стороны вашего новенького предложить тебе свою машину, пока не починят «Гоблина», но водить ее ты не можешь. Если на ней окажется хотя бы царапина, он может передумать и потребовать столько денег, сколько стоит твоя учеба в колледже. – Да, – шепотом отвечаю я, радуясь, что не придется объясняться из-за машины. Но это – единственное облегчение, потому что папа смотрит на меня как на бомбу, которую нужно обезвредить. – Папа, я поняла. – Сомневаюсь, – отвечает он, качая головой. – Кажется, ты думаешь, что мама чересчур разнервничалась из-за какой-то машины. – И из-за всего остального, – бормочу я. – Ну, на сей раз у нее есть повод. Когда мы только начали встречаться, я попал в аварию. – Папа смотрит на свои ноги, обтянутые шерстяными носками. – У меня была спортивная машина… не такая крутая, как эта, но тоже ничего. Я слишком быстро вошел в поворот и врезался в дерево. Машина разбилась, а я несколько месяцев лежал в коме. Мне становится трудно дышать. Я не рискую сделать слишком глубокий вздох и упустить хоть слово. Это нечто священное – часть истории, которую родители утаили. – Ты всегда просила, чтобы я рассказал что-нибудь о своих родителях, – продолжает папа. Внезапная смена темы пугает меня. – Папа, я понимаю, почему ты не хочешь. – Это из-за той аварии, Элли. Я тупо смотрю на него, пытаясь соединить все точки. – Они были с тобой в машине? Он никогда не рассказывал, как умерли бабушка и дедушка… Кофр шуршит, когда папа усаживается, скрестив лодыжки. – Нет. Из-за той аварии… я не помню их. Если бы не твоя мама, я бы вообще ничего не знал о своем детстве. Она собрала фотоальбом, чтобы я знал, как выглядели мои родители, потому что они умерли до того, как мы познакомились. Я не помнил, что у меня нет братьев, сестер и других близких родственников. Не помнил даже, как мы с твоей мамой впервые встретились. Вот как серьезно я пострадал. Моя жизнь до аварии, до встречи с Элисон… она просто исчезла. Как будто этих лет не было. Я чувствую болезненный укол, словно в мое сердце изнутри вонзается шип. – Прости, папа. Любые слова прозвучат мелко. Воспоминания драгоценны. Бесценны. Мне всегда было грустно сознавать, что Джеб забыл всё случившееся в Стране Чудес. Но папина история… она намного хуже. – Ты никогда не говорил. – У тебя и без того было тяжелое детство, и я не хотел дополнительно его обременять. Ты нуждалась по крайней мере в одном родителе с приблизительно нормальным прошлым. Согласна? Я жму плечами, хотя и не знаю, согласна ли. Возможно, мы могли бы помочь друг другу, если бы оба были честны с самого начала. – Ну, теперь понимаешь? – спрашивает папа. – Понимаешь, почему она не хотела, чтобы ты садилась за руль? Когда в твоем распоряжении неограниченная сила, слишком легко забыть, что ты уязвима. Легко принять опрометчивое решение, которое изменит всё твое будущее. Его слова бьют в точку. Как будто это недостающие фрагменты моих собственных мыслей и страхов. – Я настаиваю, чтобы ты помирилась с мамой, прежде чем пойти в школу, – решительно говорит папа. – И впредь постарайся с ней ладить. Она так старается ради тебя… У папы вздрагивает челюсть. – Я хочу гордиться тобой, Алисса.