Голова на утро болела адски, еще раз напоминая о вреде переработок и ночных бдений посреди рабочей недели. Странно, что усталость догнала только в конце семидневки — да еще так плотно, что даже не помнил, как уснул на диване в гостиной. Ладно хоть домашние не стали будить, позволив продремать до девятого часа дня. Разбудили меня, в общем-то, звуки чайных ложек по кружкам и приятный аромат завтрака, который никак не хотелось пропускать после сомнительной и малопорционной еды в столице и в самолете. Вот где-где Артем прав, так это в питании. Настроение от воспоминаний о друге (возможно, бывшем), слегка испортилось, но перспектива близкой и вкусной еды выправила душевное равновесие. Метнувшись в свою комнату, приняв душ и переодевшись, в кухню я входил уже весьма бодрым и настроенным на очередной великий день. — Всем привет! — Поприветствовал я сестер и Нику, с неестественной осанкой колдовавших вилками и ножами над своими крошечными порциями мяса с гарниром. Будто на каком-то светском рауте, честное слово, где за каждым движением внимательно следят, готовые обсмеять промашку в пару градусов угла атаки вилки. Заодно отметил на плечах Ники одно из платьев весенне-цветочной тематики, купленных некогда Тоней — из того их числа, которые «красивое!», «прям вау!», но ее размера нет, но владеть хочется, поэтому раз не ей, то никому. Такой одежды у сестер по персональному шкафу. Интересно, делиться одеждой — это у них хороший признак? — Доброе утро, — вежливо ответили все трое, отложив для этого столовые приборы. Что-то они в глаза друг другу не смотрят, подозрительно это все. — У вас все в порядке? — Для порядка поинтересовался я, и тут же получил три пары уверений, что в полном. — А у меня что-то голова болит, — признался я, потерев затылок. — Будто со второго этажа вниз головой… Ника закашлялась крошечным кусочком, до того подхваченным на краешек вилки. — Будьте здоровы, — вежливо пожелал я ей, положил свою порцию мяса на хлеб, налил чая и отправился в гостиную — жевать под бдительным наблюдением Брунгильды и Машка. Иным бы показалось, что во взгляде кота с собакой есть нотки попрошайничества и осуждения завтрака в одиночку. Но я тверд в своем убеждении, что они просто контролируют, хорошо ли я ем. Докладываю — хорошо. Вот и зрители с синхронным зевком отвернулись, потеряв интерес, стоило завершить трапезу. — Максим, у калитки полиция! — Донесся тревожный голос Тони с кухни. У них там окно рядом и видно лучше. Я приподнялся с дивана и выглянул за дверь. Действительно — стоят двое, да еще собака в поводу. Странный визит, тем более, что наш дом на хорошем счету, а охранная княжеская калита надежно отбивает желание беспокоить попусту. — Что-то случилось? — Пропустил я знакомого внешне участкового внутрь территории, предложив прогуляться до дома. Второй вместе с собакой пусть подождет. — Тысяча извинений, — снял тот фуражку и протер волосы под ней, после чего вернул головной убор обратно. — Но у соседей чехлы от дивана пропали. Я недоуменно посмотрел на него. Да, жить без соседей невозможно, так что дом окружали такие же владения — с солидными и спокойными жильцами. И, разумеется, изредка с ними случалось что-нибудь солидное и спокойное, но чтобы воровство… — Черно-коричневые такие. Большие, — чуть замялся он. — Они их на веревку во двор вывесили, а утром раз — и нету. — Мы-то тут причем? — Высказал я накопившееся недоумение, приоткрыв дверь в дом и замерев на пороге у входа. — Просто, может видели чего, — стушевался представитель закона. — У нас район приличный, а тут такое. — Бардак какой, — согласился я с ним. — А еще собака поисковая на ваш участок поводок тянет, — совсем увел он взгляд в сторону. — Ну, слушайте! — возмутился я в голос. А затем посторонился, потому как на улицу изволила выйти Брунгильда во всем своем великолепии, лениво отодвинув участкового со своего пути корпусом. — Может, просто через ваш участок воры прошли, — посторонился тот, опасливо поглядывая на прошедшую мимо собаку. — Вряд ли, — усомнился я. — У нас система охраны, никто не пройдет. Да и собака, вон… Словно уловив упоминание о себе, Брунгильда бухнула мощным гавком. — Это да, — протер вновь пот участковый. — Яков Степанович! — Донесся крик от калитки. — Барс новый след нашел! В стороне отсюда! Тянет — еле держу! Мимо с невозмутимым видом вернулась в дом Брунгильда. — Оу, тысяча извинений, — заторопился на выход служивый. — Извините за беспокойство. Хорошего дня! — Да ничего, спокойной службы, — проводил я его на выход и закрыл калитку. — Бардак какой-то, — с возмущением пояснил я девушкам, с любопытством собравшимся у входа. — Воры у соседей этой ночью были! — Какой кошмар, — слитно согласились они и мигом ушуршали, будто не было. И даже не спросили, что взяли. Подозрительно это все. Но да ладно — найдут, вон и след собака взяла…Странно, что след под девяносто градусов от нашего участка, но я как-то сторожевой выправкой не интересовался. Может, и нормально это. — Ника, у нас самолет через час, — постучался я в гостевую комнату часом позже. Дверь почти тотчас распахнулась, демонстрируя слегка встревоженную девушку. — Я тут подумала… А может, на поезде поедем? — Последовало странное предложение. — Почти сутки в пути? — Усомнился я в эффективности данного решения. — А мне в понедельник все равно уже никуда не надо! — Ответила она браво и легкомысленно, махнув рукой. — Что, и даже за штурвалом посидеть не интересно? — Приподнял я бровь. — Нет! Точно нет, — категорично мотнула она головой. — Тем более, я летать боюсь. Вот. — Свои страхи надо побеждать! — Поднял я ввысь палец. — Да не могу я отменить борт просто так, — извиняющеся повел я плечами. — Это не так просто, там столько людей задействовано, честное слово. — Но, может… — Никак не получится. Может, на поезде в следующий раз? — Л-ладно, — отчего-то пригорюнилась она. И оставалась какой-то странно подавленной все то время, пока ее собирали в дорогу (от банок с компотом она стоически отказалась, но литровую емкость с медом отчего-то взяла). Даже в пути, в машине, на вопросы отвечала односложно и без особой охоты. — Ничего не бойся, все будет хорошо, — мягко подбодрил ее я, выбираясь из машины возле аэропорта. — Да, конечно, — кивнула она, пряча глаза за круглыми темными очками. — Иногда кажется, что все очень плохо и страшно, — пошел я в сторону терминала. — Но проходит день, и все становится вновь замечательно. — А можно, чтобы этот день прошел вчера? — Неожиданно откликнулась Ника. — Иногда плохой может быть целая неделя, — не нашелся я с ответом, ответил скомкано и прибавил в шаге, чтобы не встретиться с ней взглядом. Шел, стараясь не замечать слишком пустой терминал. Шел, игнорируя скопления людей в черных костюмах, старательно огибающих нас своим вниманием. Шел, стараясь не перейти на бег в этой тревожной, наполненной скрытым напряжением атмосфере. — Что-то происходит? — Обхватила мою левую ладонь своей правой Ника, когда до выхода к автобусу на летном поле оставались последние двери. Эта скрытая тревожность оказалась доступна и ей. — Всегда что-то происходит, — слегка сжал я ее руку, не отпуская. — Важно, готов ли к ты к этому или нет. Я оттолкнул дверь от себя и уверенной походкой двинулся к автобусу. А когда до него оставалось с десяток метров, замедлил шаг. Оглянулся — из терминала выходили люди в черных костюмах, замыкая пути отступления. В висках заломило от напряженного внимания холодных взглядов, словно наложенных поверх прицелов чего-то дальнобойного. Оглянулся — никого, но ощущение никуда не делось… И напоследок, стоило остаться трем метрам до цели, как из автобуса, нам навстречу, неторопливо вышел поджарый мужчина средних лет, в гимнастерке прошедшего столетия — светло-зеленой, с высоким воротом, прошитым алым кантом, и украшенный тускловатыми медными пуговицами. Полностью седой, с высокой гривой зачесанных набок волос, он держал руки заложенными за спину, выпрямленную в идеальной осанке. Хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, отражали высокое солнце. И ощущение чудовищной мощи рядом — чужой, неприятной, продавливающей волю ненамеренно, но одним своим присутствием. Я смотрел на него краем зрения, чуть повернув взгляд и стараясь не встречаться прямым взглядом. Потому что, во-первых, чревато. Во-вторых, смотреть на него прямо бесполезно — образ то плывет, размываясь нечеткой картинкой, то обретает строгие линии, словно реальность сходит с ума, пытаясь воплотить это существо, собрать в единый образ всю ту силу, которой от него веет на физическом уровне, царапая обострившиеся чувства. — Максим, это кто? — Тихо пискнула Ника, вцепившись до боли мне в руку и дрожа, как осиновый лист. — Это Шуйский Александр Олегович, великий князь, — буднично ответил, успокаивающе пожимая ее ладошку. — Отец князя нынешнего и дед Артема. Тот, о ком мы говорили, ощерился тонкой улыбкой и прикрыл на мгновение дикие, звериные глаза, от одного взгляда которых холодило чуть ниже солнечного сплетения. — Итак, раз мы знакомы, — послышался негромкий, но очень низкий голос. — Вы, разумеется, окажете мне любезность и скажете, где мой внук? — Я готов лично проводить, — постарался я улыбнуться, не обнажая зубы. — Самолет готов. — Чудесно, — повернулся тут же он спиной и вернулся в автобус.