– У какого органа нет костей, есть мышцы и много вен. Он пульсирует и отвечает за занятия любовью? – Сердце. Директор с облегчением выдохнул и сказал учительнице: – Отправьте его сразу в университет! На последние вопросы я сам ответил неправильно. Мои женщины – медички, и смутить их довольно трудно. Меня интересовала реакция Степана. Сначала он начал краснеть, потом улыбаться, а после последней фразы хрюкнул. Залихватски так, как боров весом в полтонны над чаном со свежими отрубями. Но машина даже не дёрнулась, растёт человек. Зато девушки на заднем сиденье хохотали ещё минут двадцать и ещё полчаса иногда хмыкали, видимо, вспоминая отдельные эпизоды. Так и доехали. Нас традиционно встретили и провели. На этот раз произошли кое-какие изменения, например, вместо второго кресла в углу, возле столика, стоял диванчик. Сталин встретил нас стоя возле него, поздоровался за руку и пригласил сесть. Традиционно на столике был самовар, заварочный чайник и вазы с печеньем и фруктами. Сейчас добавилась ваза с конфетами. Беседой управлял Верховный. Расспрашивал о жизни, о работе, об изменениях, которые медленно, очень медленно, но начинали проявляться. А я ждал, когда же он перейдёт к главному. К тому, для чего позвал Натали и Патрисию в гости. И дождался. Сталин заговорил об отце Натали, его жизни и смерти, его деле. И спросил, не хотят ли они помочь тем, кто остался во Франции, но готов вести борьбу за её свободу. Вербовка началась. И самое страшное, что я и слова не могу сказать против. Не потому, что боюсь Сталина, а просто Натали и её мать меня не поймут. Сам Сталин предлагает им помочь их родной стране и народу. Вступить в борьбу за свободную Францию, продолжить дело мужа и отца. И я сидел и слушал. Конечно, не только я такой умный. Служба внешней разведки уже собрала досье на многих потенциальных союзников, в том числе и на Марселя Лефёвра. Предложение было простое. Встретиться и предложить план побега в Англию, где находится оппозиционное правительство свободной Франции. Пока Англия воюет с Германией, а Америка не очень стремится лезть в европейский котёл, французы не имеют реальной поддержки. Вот Марсель и должен предложить её от имени СССР. Причём без всяких условий. Просто в случае войны между Германией и СССР, а такая война практически неизбежна, французы могут присоединиться к борьбе. Им гарантировано оружие и любая помощь. Никаких материальных или политических требований не будет. И мои женщины поплыли. Они согласились сразу и безоговорочно, только Натали бросила на меня виноватый взгляд. Ну, что же, каждый выбирает для себя. Это одно из самых моих любимых стихотворений. Я не слишком знаком с творчеством Юрия Левитанского, и, возможно, именно из-за этого стихотворения. Оно оказалось слишком близким мне, и не хотелось испортить впечатление. Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку – каждый выбирает для себя. Каждый выбирает по себе слово для любви и для молитвы. Шпагу для дуэли, меч для битвы каждый выбирает по себе. Каждый выбирает по себе щит и латы, посох и заплаты. Меру окончательной расплаты каждый выбирает по себе. Каждый выбирает для себя… Выбираю тоже – как умею. Ни к кому претензий не имею. Каждый выбирает для себя. Вот сейчас оно подходит дальше некуда. Они выбрали свою дорогу, и мне остаётся только верить и ждать. Бедные женщины, им-то приходится это делать постоянно. А Сталин, между тем, времени не терял. Уже вызвал кого-то из разведки, и тот увёл Натали и Патрисию. Мы остались одни. Верховный смотрел на меня со спокойно-грустной улыбкой, как на ребёнка, которого посылают сделать что-то нужное, но очень неприятное. – Тяжело, Георгий Валентинович? – Тяжело, Иосиф Виссарионович. Я обещал всегда её защищать, а сейчас у меня не будет такой возможности. Она справится, я знаю, только я так хотел, чтобы женщинам не пришлось идти на войну. – Они не пойдут на войну. Скажу вам по секрету, эта операция готовилась давно. Всё приготовлено и проверено. Им ничего не грозит, если не случится чего-то совсем непредвиденного. А сейчас давайте займёмся тем, в чём вы незаменимы для нас. Скажите, вам что-нибудь говорит фамилия Зорге? – Рихард Зорге, агент в Японии? Он поставлял очень ценные сведения о Германии и Японии. Он называл даты нападения, в том числе и 22 июня. – Даты? – Иосиф Виссарионович, немцы несколько раз переносили дату в связи с разными событиями. Окончательно всё было решено за три дня до нападения. – Товарищ Зорге передал очень интересную информацию. Благодаря ему в наших руках оказался шифр японского Генштаба. Мы пробовали расшифровывать перехваченные шифровки и получили очень интересную информацию. Что вы знаете о Пёрл-Харбор? – 7 декабря 1941 года японцы совершили нападение на Пёрл-Харбор, уничтожив и повредив большинство стоящих в базе кораблей американского флота. Если я правильно помню, было потоплено четыре и повреждено ещё четыре из девяти линкоров Тихоокеанского флота США. Плюс несколько кораблей поменьше, крейсеров и эсминцев. Японские потери составили пару десятков самолётов. – Японцы говорят о том, что база на Пёрл-Харбор угрожает их влиянию в тех местах. Адмирал Ямамото требует начать разработку плана нападения. – Император Хирохито долго не будет давать согласие на это. Однако, в конце концов, и он решит, что атака необходима. – Ну, что же, мы внимательно отнесёмся к информации товарища Зорге. Спасибо, Георгий Валентинович. – Иосиф Виссарионович, скажите, у нас в Германии есть резидентура, не связанная с посольством? Потому что в случае войны они будут вынуждены покинуть страну, оставив агентов без связи. А в Берлине есть агент, который работал на нас много лет, причём он не просто служащий, он офицер гестапо, куратор оборонной промышленности, близок к Шелленбергу. – Даже так, Георгий Валентинович? И откуда вам это известно? – О, в моё время был снят фильм про советского разведчика, который служит в гестапо. А позже появился рассказ о человеке, который был в какой-то мере его прототипом. – И что с ним стало? – Связь с ним была утеряна в начале войны. В конце 1942 года разведка попыталась восстановить связь, но заброшенные агенты были арестованы. Под пытками гестапо заставило одного из них стать двойным агентом. В декабре 1942 года, выйдя на связь с предполагаемым резидентом советской разведки, агент был арестован и повешен. Сталин помолчал. – Как звали агента, помните? – Вилли Леман, агент «Брайтенбах», или А-201. – Хорошо, Георгий Валентинович, мы проверим. А как дела с вашим полком? – Отлично, спасибо, Иосиф Виссарионович. Пополнение прибыло, технику получили. Эти новые БМД – чудо. Единственное, чтобы доставить их все к месту высадки, мне были бы нужны ещё 16 «ТБ-3», но не могу же я забрать всю транспортную авиацию. И так мы явно элитная часть, всё получаем первыми. Мой полк по огневой мощи превосходит любое аналогичное формирование, во всяком случае, исходя из тех данных, которые у меня есть. В случае единовременной выброски мы можем так пройтись по тылам противника, что пух и перья полетят. На столе зазвонил телефон, Сталин снял трубку. Выслушал, сказал: – Хорошо, устройте всё. И повернулся ко мне. – Ваша жена уезжает завтра вечером. Сейчас вас отвезут в гостиницу. Мы с вами встретимся и продолжим разговор после её отъезда. До свидания, Георгий Валентинович. – До свидания, товарищ Сталин. Какое там Иосиф Виссарионович, у меня в голове был туман. Я не думал, что всё будет так быстро, хотя мог бы догадаться. Кто же отпустит далеко и надолго людей, обладающих таким уровнем информации. Плюс возможность каких-то неожиданностей. Всё правильно, надо действовать быстро и чётко, так вероятность успеха операции выше. Хорошо хоть ночь нам подарили. Ночь нам действительно подарили. В шикарном номере, суперлюкс, даже по моему времени. Мы почти не говорили, только запоминали один другого. Глазами и руками, каждой клеточкой кожи мы собирали скульптурный портрет любимого человека. Он был в мозжечке и в нервах позвоночного столба, в крови и в воздухе, наполнявшем лёгкие. И если раньше я считал, что мы близки, то теперь мы были одним целым, мы были отражением друг друга. Ночь тянулась, как век, а потом вдруг прошла, как секунда. И вот Натали уже садится в машину, которая повезёт её в неизвестность, а я улыбаюсь и машу ей рукой. Это для широкой публики, которая входит и выходит из гостиницы. Просто пара влюблённых, которые расстаются до вечера. На деле мы прощались навсегда. Как каждое утро, когда я уходил на службу. Такая у меня работа. А теперь у нас. Я вернулся в номер и просидел несколько часов в кресле. Думать не хотелось. В 17.00, любит Сталин круглые цифры, мне предложили вернуться в Кунцево. Только на этот раз там было много народу. На столе лежала карта с нанесёнными стрелами ударов и линиями обороны. Поскольку план «Барбаросса» пока в разработке, значит, я вижу историческую карту штабной игры Жуков против Павлова. И Павлов разбит наголову. Карта занимала половину стола, на второй половине лежала такая же карта, но чистая. Что ж, значит, пришло время и для этого. Никто ничего не сказал. Я взял синий карандаш и стал рисовать. Расположение частей вермахта на 22 июня 1941 года. С указанием группировок, их состава, имён командующих. И направлениями ударов. Отдельно указывая особые сведения, вроде того, что Гудериан переправился через Буг с несколькими бронемашинами и ротой «глубоководных» танков. Или что Клейст нанёс удар встык 5-й и 6-й армий в направлении Струмиловского УРа, который не был готов, а кроме того, необычайная жара высушила болота и превратила местность из непроходимой в удобную для массированного удара танков. Действия в приграничной полосе диверсантов полка «Бранденбург 800», одетых в форму РККА и в большинстве своём отлично владеющих русским языком. Они рвали связь, убивали командиров и иногда захватывали и уничтожали небольшие гарнизоны. Проблема была только в северной части, где ввиду того, что Прибалтика занята немцами, в отличие от моего времени, я не знал обстановки. Там я мог только указать, что группа армий «Север» состоит из 16-й и 18-й армий и 4-й танковой группы. Едва я закончил и сделал шаг назад от стола, Сталин предложил начать игру. Это был вариант штабной игры Жуков против Павлова, но с более реальным расположением сил противника. И он показал, что серьёзных выводов сделано не было. Слава богу, решение проблемы стали искать здесь и сейчас, а не под огнём. Появились фигурки, изображающие солдат, всадников, танки, пушки и машины с пехотой. Каждая фигурка имела бирку с номером части. Флажки обозначали штабы армий. Игра началась. Командующие перемещали войска, формировали ударные группы, занимали оборону и контратаковали. К часу ночи все были полумёртвые от усталости, и кое-что стало получаться. Прорывы стали гаснуть на основных рубежах обороны, максимум на запасных. Рейды противника на глубину 30–50 км просто исчезли. И это было здорово. Но перед тем как разойтись, возникла тема новых механизированных корпусов. На данный момент их было девять. А предлагалось довести их количество до 30. Пока это было предложение, причём выдвинуто оно было Мерецковым и Жуковым. Никогда не замечал за Георгием Константиновичем гигантомании, с чего бы это он? После того как генералы покинули кабинет, я обратился к Сталину. – Товарищ Сталин, разрешите? По поводу мехкорпусов? – Говорите, Георгий Валентинович. Что вы знаете по этому поводу? – Иосиф Виссарионович, создание такого количества мехкорпусов – это тухачевщина. На сегодняшний день созданы девять корпусов. И даже они не укомплектованы положенным образом. В танковых дивизиях преобладают лёгкие танки, их более 70 процентов. Сейчас идёт попытка замены этих танков средними и тяжёлыми, однако чтобы создать ещё 21 корпус, их не хватит. А значит, эти корпуса будут состоять из устаревших, постоянно ломающихся машин. Какова будет от них польза? Мало того, в попытках усилить эти заведомо слабые корпуса отберут нужную технику, а значит, ослабят сильные. Можно довести число мехкорпусов до 12 из расчёта по два на каждое из направлений и два в резерве Ставки, но не более. – Георгий Валентинович, а почему вы назвали эту идею тухачевщиной? – Просто вспомнил идею Тухачевского немедленно создать сто тысяч танков, ну, и… – Продолжайте. – В то время, когда была написана эта работа, лучшими нашими танками были «Т-27» и «БТ-2». Чтобы создать такое количество танков, необходимо было полностью перевести всю промышленность на это производство. Ни паровозов, ни тракторов, ни станков, ни рельсов, ни грузовиков, ничего. Только танки. Далее. Каждый танк – это экипаж из трёх человек. Значит, 300 000 танкистов. На каждые несколько танков требуется заправщик и подвозчик боеприпасов. Это 25 тысяч грузовиков, которые негде строить, все строят танки. Это ещё и ремонтные бригады, и запчасти, которых тоже нет, дай бог, сами танки построить, какие уж тут запчасти. Значит, количество людей, занятых в танковых частях, вырастает втрое, 900 000. Танки без пехоты воевать не могут, а пехоте догонять их не на чем. Короче, бред. Причём требующий немедленного начала войны, иначе танки окончательно устареют и заржавеют, а такая толпа дармоедов разорит любую страну. Вот потому и тухачевщина. Сама идея создания сильных механизированных и танковых соединений – блеск, но всё остальное – бред сивой кобылы. – Значит, мы были правы, и Тухачевский действительно враг. – Не знаю, Иосиф Виссарионович, извините. По мне, так прожектёр и популист. То, что нужно было спасать от него армию, безусловно, верно. А вот расстреливать. Не знаю, не имею достаточных данных, чтобы судить. Сталин раскурил трубку и некоторое время молча курил с задумчивым видом. – Хорошо, Георгий Валентинович, я запомнил всё, что вы сказали. Мы это обсудим. Завтра в 15.00 продолжится штабная игра, вы должны присутствовать. Будьте готовы стать участником. – Товарищ Сталин, у меня предложение. Нельзя ли пригласить также подполковника Черняховского? По моему мнению, он великолепный стратег. В моём времени он начал войну командиром 28-й танковой дивизии в 35 лет, а погиб, будучи командующим 3-м Белорусским фронтом, став генералом армии в 38 лет. – Хорошо, Георгий Валентинович, примем к сведению. По дороге я думал о Черняховском, и вдруг мне стало как-то не по себе. Я понял, что забыл, просто забыл о своём легендарном Командующем, десантнике № 1 Василии Филипповиче Маргелове. Сейчас, если мне не изменяет память, он командует дисциплинарным батальоном. Как же это я про него забыл? Завтра надо поговорить о нём с Верховным. Меня снова отвезли в гостиницу «Москва», правда, номер был попроще, чем вчера. А и ладно, мне в нём только спать. Встав утром, я подумал и отправился в Мавзолей. Как-то так получилось, что в прошлой жизни я так сюда и не попал. В данный момент такой уж длинной очереди не было, а времени было достаточно, так что я попытался стать последним. Не вышло. Меня пропускали вперёд все. Стоящий передо мной оглядывался и тут же начинал уговаривать меня стать впереди. Я уже решил сваливать от греха подальше, но тут ко мне подошёл очень спокойный человек в штатском и предложил следовать за ним. Мы зашли внутрь. Люди тихо шли вокруг саркофага, закрытого стеклом. Я много слышал, что Ленин давно превратился в мумию, усох. А тут лежал вполне живой на вид человек. Небольшого роста, с рыжей бородкой, в чёрном костюме и галстуке в горошек. Общая обстановка была торжественно-печальная, пафоса я тут не заметил. Ещё некоторое время, покинув Мавзолей, я ходил по улицам и думал о странностях бытия. В этом небольшом теле хватило ума и характера изменить ход истории. А в начале ХХI века всякие толстые жабы, способные только квакать из-под стола, рассуждали о том, что он принёс в этот мир. Вот они точно вызывали у меня омерзение. Помню, я даже написал некролог на одну такую особу. Причём эта зараза всё ещё вполне жива. Просто после какого-то её демарша стало очень уж противно. Некролог звучал примерно так: …Вчера скончалась… Она была известна как ярый борец против любой власти, обличитель всех, кто с ней не согласен, узник совести от имени всех тех, у кого её нет. Вообразите себе потрясение патологоанатомов, когда при вскрытии выяснилось, что данная личность является чудом природы, выжившим и прожившим долгую активную жизнь анацефалом!.. В час дня я был в номере, привёл себя в порядок, а в 15.00, как и было приказано, находился в кругу генералов. В первую очередь довёл до Сталина свои данные о Маргелове. Не знаю, спали присутствующие или нет, но игра шла уже несколько по-другому. И завтра и послезавтра. Постепенно люди менялись. Они действовали смелей и жёстче. Атакующие меняли направления атак в любой фазе, реагируя на изменения обстановки. Не всегда удачно, но они думали и действовали. Не ждали и не боялись, а действовали. В обороне ставили заслоны, совершали обходы, концентрировали резервы и наносили вспомогательные удары на второстепенных направлениях, превращая их в основные, если наметился прорыв. К концу недели у участников стали другие лица. А также появились новые игроки. Игра теперь велась не в кабинете, а в зале. Новые участники были в званиях подполковников и полковников и командовали небольшими соединениями: бригада, дивизия, корпус. Тот же Черняховский, который командовал мехкорпусом в зоне Ленинградского Особого военного округа. Похоже, штабная игра высшего командования становилась учёбой командиров дивизионного звена. Странно только, что ведётся она на даче Сталина. Лично я не видел его уже три дня. А в понедельник 17-го числа в кабинете Сталина собрались те же лица, что и в первый раз. Точнее, те же люди, лица были другие. Более серьёзные, более сосредоточенные, но и более спокойные. Произошло изменение сознания. Много лет облечённые властью, они поняли, чего она стоит, если её отделить от практических знаний. Стоит не им лично, а сотням тысяч людей, которым они отдадут приказ, и миллионам, которые пострадают, если приказ будет неправильным. Все ждали продолжения игры, но у Верховного было на уме другое. – Товарищи. За последнюю неделю мы все многое поняли и многому научились. Но не забывайте. Здесь мы снимаем с карты фигурку, – Сталин поднял в руке красного солдатика, – а проигравший отходит от стола и становится наблюдателем. В жизни это тысячи погибших солдат. Мы не имеем права так легко жертвовать их жизнями. Запомните это. Возвращайтесь в свои части и помните, мы далеко ушли от рыцарских поединков с открытым забралом. Следующая война будет жестокой и потребует всех сил и всей решительности, на которую вы способны. Помните, от ваших решений будет зависеть судьба нашей Родины и жизни её граждан. До свидания, товарищи. Расходились, понимая несказанное. Война будет, и будет скоро. И я очень надеюсь, что она пойдёт по-другому. – Товарищ Доценко, задержитесь.