— Это Лиманский был? — Он самый. Потом, когда собрание-то закончилось, я у Лехи и спрашиваю — кто, мол, это такой с нами сидел? А он даже удивился. Его, говорит, все знают, только ты один, похоже, не в курсе. Крапивин, говорит, это. Из УБЭП. Вот так мы и познакомились. Да какое там познакомились, всего два раза и виделись. Какое это знакомство? — Два раза? — насторожился Гуров. — А второй раз когда? — А второй раз — это уже когда я про Лиманского выяснил и стал к нему подходы искать. Тоже упертый, не хуже Тимашова оказался. Он в экономической безопасности работал и, в общем-то, напрямую начальником Тимашова не был. Но по некоторым вопросам они пересекались, и замолвить словечко он, конечно, мог. Да мне и не нужно было много. Только чтобы дело смягчили, переквалифицировали на другую статью. Не понимаю, чего все так упрямились? Я ведь не освободить его просил. — Действительно странно, — саркастически усмехнулся Лев. — Так как же произошла вторая встреча? — А тоже случайно. Я как раз от этого самого Лиманского выходил. Уже, наверное, в третий раз был у него на приеме по личному вопросу, и все никак решить этот вопрос не удавалось. Вышел и смотрю — этот самый Крапивин по коридору идет. Что, говорит, решил свой вопрос? Нет, отвечаю, все никак, не хотят со мной сотрудничать. А ты, говорит, колеса-то подмазал, чтобы оно поехало? Да как же, говорю, это сделать? Я уж и намекал, и так, и этак на мысль навести пытался, а он — ни в какую. Как будто не слышит. Эх ты, говорит мне Крапивин. На мысль он навести пытался. Не на мысль надо наводить, а дело делать. Ты, мол, что же думаешь? Думаешь, он так-таки и скажет тебе: «Давай». Нет, брат. Таких дураков сейчас днем с огнем не найдешь. Ты лучше документы принеси. Какие такие, спрашиваю, документы? А те самые, мол. Принеси да как бы невзначай на стол и положи. И иди себе спокойно. Посмотришь, как он в следующий раз с тобой разговаривать будет. И не узнаешь, как человек переменится. Слушая эту незатейливую историю, Гуров представлял себе всю ее подоплеку, как на картине. Андросов, имевший везде глаза и уши, проведал про неуклюжие попытки горе-уэсбэшника Семенова «помочь» своему другу Прокудину «смягчить дело». Увидев в этом шанс обеспечить себе не только ожидаемое повышение в должности, но и присвоение следующего звания, он инструктирует верного Крапивина, и тот «нечаянно» оказывается рядом с Семеновым на общем собрании. Крючок заброшен, и, скорее всего, с этого момента за Семеновым начинают наблюдать. Ведь нельзя пропустить время «Ч». Тогда все труды насмарку. Некоторое время спустя Андросов, не видя желаемых результатов, решает форсировать события. Вновь подсылает на «нечаянную» встречу Крапивина, и тот учит Семенова уму-разуму, популярно объяснив ему, как следует «делать дело». А Семенов тем временем продолжал: — Только «в следующий раз» поговорить нам уже не удалось. Пришел я к нему, принес конверт. Крапивин этот, правда, говорил, чтобы я в какие-нибудь документы спрятал, но я уж решил в конверте передать. Чтоб понятнее было. А то мало ли что он там подумает. Может, «документы» эти и смотреть не захочет. А там… Ну, в общем, зашел я, говорю — вот, мол, это вам гостинец. Просили, мол, передать. И не успел на стол положить, как в дверь целая орава ворвалась. Вот такая история. — Да, невесело. Только если это самому тебе не понравилось, зачем же ты других под такую же «историю» подвел? Зачем на Тимашова наговорил? Со зла, что ли? — А чего я наговорил? — исподлобья глянул Семенов. — Ничего я не наговорил. Правду сказал. Вы же сами говорите, что нужно правду. Вот я и сказал. — А, вот так, значит. Ладно. Значит, так и запишем. Любит у нас гражданин Семенов говорить правду. А раз уж ты такой правдолюбец, Коля, будь так любезен, повтори нам вкратце свою историю на протокол, не сочти за труд. Оно и тебе полезнее будет. По крайней мере, официальный документ будешь иметь с подтверждением, как оно все действительно было. Довольный, что так относительно легко удалось получить столь ценные показания, где фигурировала фамилия Крапивина — одного из главных «помощников» и «подельников» Бориса Андросова, Гуров обратился к Кирилину, прося его подготовить все необходимое для составления протокола. — Да я уже все приготовил, — откликнулся тот. — Осталось только показания записать. Ты, парень, говори, пожалуйста, помедленнее, а то я ведь не стенографистка, со слов записывать. В это же время в кабинете следователя Стеклова шел другой разговор. Увидев, как вместе с Чепраковым к нему заходит какой-то посторонний мужчина, следователь сразу догадался, что ему «алаверды» вернули его же «монету». Понимая, что осуществить задуманный план, задавая «контрольные» вопросы напрямую, уже не получится, он ходил вокруг да около, пытаясь навести Чепракова на нужную мысль окольными путями. — При проведении допросов следователь Кирилин оказывал на вас давление? — спрашивал Стеклов. — Да вроде нет, — недоуменно глядя ему в лицо, отвечал Чепраков. — Вам не делали каких-то намеков, предложений? Не бойтесь, здесь вы можете говорить совершенно откровенно. — Да я не боюсь. Каких намеков? — Ну, например, на то, что за определенные показания вам могут скостить срок или изменить наказание. Или, например, на то, что вы можете получить все это, заплатив кое-кому определенное вознаграждение? Вам не делали таких предложений? — Нет, не делали, — еще больше удивлялся подследственный. Заруцкий, очень внимательно и терпеливо слушавший эти словесные экивоки, наконец не выдержал и вежливо проговорил: — Простите, что вмешиваюсь, но, на мой взгляд, ваша беседа с моим подзащитным несколько, как бы это сказать, беспредметна. Я до сих пор не смог составить для себя четкого представления о том, для чего его вызвали сюда, да и сам господин Чепраков, по-видимому, тоже. Необоснованный вызов на допрос в каком-то смысле тоже является нарушением прав заключенного. Согласитесь, постоянное перемещение туда-сюда нервирует человека, а уж если в этом перемещении нет никакого смысла, то и подавно. С этой точки зрения необоснованный вызов на допрос может являться… — Да, я вас понял, — раздраженно прервал его Стеклов. — Не нужно двадцать раз повторять одно и то же. Вы действительно продали Андрею Тимашову земельный участок в Пушкино? — резко проговорил он, обращаясь уже к Чепракову. — Да, я продавал. Но не ему, а его жене, — ответил тот. — И это было очень давно. Задолго до того, как он стал проводить в отношении меня проверку. — То есть утверждение о том, что вы дали взятку за прекращение этой проверки, якобы подарив участок, ложно? — сразу ухватившись за новую ниточку, спросил Стеклов. — Разумеется. — Почему же тогда в материалах следствия утверждается обратное? Вас вынудили свидетельствовать против себя? Пустопорожняя беседа в таком ключе продолжалась довольно долго. Гуров и Кирилин давно уже закончили писать протокол и отправили восвояси «мученика за правду» Семенова, а Стеклов все тянул и тянул бесконечную жвачку, зная, что его ждет, если он явится к Андросову с известием о том, что поручение его выполнить не удалось. Лишь к концу рабочего дня, измучив всех и измучившись сам, он прекратил пытку. — Уведите! — выглянув в коридор, приказал он охране. Взмокший Заруцкий буквально выполз из кабинета следом за бедным Чепраковым, находившимся не в лучшем состоянии, чем он. — Если хотите, я могу и дальше представлять ваши интересы, — сказал адвокат, идя вместе с подследственным по коридорам. — Подобные эксперименты, это… это просто настоящее издевательство. Мы имеем все основания подать жалобу. — Спасибо, я подумаю об этом, — ответил Чепраков. — Поразмыслю на досуге. Его теперь у меня много. Около семи часов вечера Заруцкий вновь сидел в кабинете Гурова, делясь впечатлениями от своего неожиданного «приключения». — И я еще надеялся уложиться за обеденные два часа! — патетически восклицал он. — Наивный! — Да, кажется, график ваш пришлось немного нарушить. Извиняюсь. Моя вина, — слегка улыбнувшись, ответил Лев. — Ну что вы! Какая здесь может быть ваша вина! Разве кто-то мог предвидеть подобное? И ладно бы, он его мучил по делу, а то ведь — ни одного конкретного вопроса. Пшик! Фикция! Завитки вокруг пустоты. Напрасно только время потратил. Но полковник, выслушав его рассказ, зря потраченным это время не считал. Теперь для него была совершенно очевидна причина, по которой Стеклов вызывал Чепракова. Он был основным подозреваемым по делу, которым в качестве руководителя следственной группы занимался Кирилин и к которому, в виде «усиления», был подключен сам Гуров. Если бы удалось доказать, что следственные действия по этому делу ведутся с нарушениями, вполне вероятным могло оказаться отстранение кого-то из них, или даже обоих, от расследования. Это автоматически лишало всякой возможности продолжить и довести до конца «подпольное дознание», которое на свой страх и риск проводил Гуров. Не было никаких сомнений, что именно с этой целью Стеклов, наверняка с подачи своего остроумного патрона, и вызвал Чепракова на допрос. Уже имея опыт подобного «взаимодействия» с Семеновым, Стеклов, по-видимому, намеревался предложить Чепракову аналогичную сделку. Заявление о неправомерных действиях следователей в обмен на обещание послаблений или переквалификации дела — вот тема разговора, которая, скорее всего, ожидала Чепракова. Но, увидев, что он явился «с сопровождением», Стеклов вынужден был на ходу менять планы и перестраиваться. И если верить тому, что говорил Заруцкий, добиться своей главной цели ему так и не удалось. — Так и сошло все это на нет, — сокрушенно сетовал адвокат. — Зачем человека вызывал? Для чего морочил полдня? Непонятно. — Но нарушений законности в ходе этого допроса допущено не было? — уточнил Гуров. — Нет, нарушений не было. Если, конечно, не принимать во внимание, что сам по себе этот допрос — одно сплошное нарушение. Поблагодарив адвоката за столь самоотверженное служение общему делу, Лев заверил его, что в самое ближайшее время постарается сообщить что-то конкретное относительно обстоятельств смерти Тимашова. — Многое там уже понятно, — сказал он. — Но некоторые обстоятельства требуют дополнительной проверки. И ваша сегодняшняя неоценимая помощь внесла существенный вклад в эту процедуру. Как только мне удастся все прояснить, я немедленно сообщу вам. А сейчас могу только еще раз искренне поблагодарить за содействие. Попрощавшись с Заруцким, Гуров и сам стал собираться домой. Сегодняшний день оказался длинным. А в кабинете Бориса Андросова неприятный разговор затянулся до темноты. — Да просто выпроводил бы его и все, этого адвоката! — раздраженно орал он на притихшего Стеклова. — Тоже мне, проблему нашел. С адвокатом не мог разобраться. — Как бы я его выгнал? — слабо отбивался проштрафившийся соратник. — Они бы тогда сразу поняли. — Чего бы они поняли?! Ничего бы они не поняли. А и поняли бы, невелика беда. Бумажка уже была бы написана и представлена куда надо. А уж при каких обстоятельствах, это… это вопрос другой. Сомневаетесь — проверяйте. В соответствии с законом и предписанными процедурами. А пока проверка эта идет, следователей, превысивших полномочия, извольте от расследования отстранить. Вот чего ты должен был добиться. А ты? Мямля! Понимая, что маневр Гурова с адвокатом не позволил осуществить четкий и очень надежный, с его точки зрения, план, Андросов рвал и метал. Но, осыпая укоризнами и потчуя обидными кличками несчастного Стеклова, он еще не знал, что эти вечерние новости — только начало. То, что ему сообщили утром, привело Бориса Андросова в настоящую ярость. Какой-то там Семенов, которого он и за человека-то не считал, фактически прямо в руки дал Гурову нить, ведущую не только к Крапивину, но и к нему самому. Безответный Коля всегда воспринимался Андросовым, ни разу не удостоившим его личной встречи, как покорная марионетка, которую в любой момент можно дернуть за нужную веревочку. Он просто передавал через Крапивина или Стеклова, что Коля должен сделать то-то и то-то, и Коля делал, не только не пытаясь возражать, но и особо не интересуясь зачем. Ему обещали призрачные «бонусы» при проведении расследования, и он считал это вполне достаточной мотивацией. И вдруг этот никем не знаемый Коля вырастает до уровня вселенского монстра, готового смять и опрокинуть его, Бориса Андросова, любимое детище — до мельчайших деталей продуманную и безупречно организованную систему материальных и карьерных поощрений. Допустить этого было нельзя ни в коем случае. И Андросов решил начать наступление по всем фронтам. Глава 7