Следом за Ириной он прошел в коридор, где все двери, кроме одной, были плотно прикрыты. Войдя в эту единственную открытую дверь, полковник оказался в небольшой комнате, где, по-видимому, и коротала дни его провожатая, предоставившая собственную жилплощадь в качестве «камеры» для содержания мужа под арестом. — Присаживайтесь, — сказала Ирина, указывая Гурову на кресло, стоявшее возле журнального столика. — Благодарю. Надеюсь, не слишком побеспокоил вас. Думаю, наша беседа не займет много времени. Только самые основные вопросы. — Спрашивайте. Мне и самой хотелось бы все это прояснить. Валера говорил, что вы очень опытный сыщик. Вы ведь муж Маши, правильно? — Да, — ответил Гуров, никогда не думавший, что главной его характеристикой является то, что он «муж Маши». — Вы сейчас сказали, что хотели бы прояснить для себя то, что случилось. Значит, для вас это явилось в какой-то степени неожиданностью? — Еще какой неожиданностью! — взволнованно проговорила Ирина. — Просто как снег на голову. Не думала, не гадала, что придется с таким столкнуться. — Вы как-то объясняете для себя происшедшее? Можете назвать какие-то причины, предпосылки? Хотя бы предположительно. — Абсолютно нет! Я просто… просто ума не приложу. Понятия не имею, что могло случиться. Не знаю, не представляю себе, какие могут быть причины. — Андрей никогда не жаловался на сердце? — Никогда в жизни. Он и вообще был здоровым человеком, и, кроме того, всегда старался поддерживать форму. Занимался спортом, не курил. Он, в общем-то, лекарств, можно сказать, вообще никаких не употреблял. Даже таблетку от головы, может, раз в полгода выпьет, да и то если вспомнит. А так и внимания не обращает. Само пройдет. Разве что давление у него пониженное было, но это уж по жизни так шло. Он от этого никакого дискомфорта не ощущал и специально не лечился. Утром пил кофе, а после обеда обычно немного коньяка выпивал. Называл это «терапевтической дозой». Вот и все. Все проблемы со здоровьем. А такого, чтобы серьезное что-то, тем более сердце, такого я даже не припоминаю. Да что и припоминать, если его не было. — Понятно. А как он отнесся к неприятностям, которые стали случаться в последнее время? Разбирательство в отношении его, арест? Это очень его расстраивало? — Расстраивало, конечно. Что ж тут приятного. Но если вы хотите намекнуть, что из-за этого он с собой покончил, то это вообще… из области фантастики будет. — Андрей был оптимистичным человеком? — Он был… нормальным. Из-за неприятностей на работе, даже пускай и с арестом, ни один нормальный человек не будет лишать себя жизни. Не говоря уже о том, что Андрей был абсолютно невиновен во всех этих шашнях, в которых пытались его обвинить. Они с Заруцким даже, кажется, какие-то там факты нашли, чтобы ответить. Доказать, что все эти обвинения — ложные. И вдруг… с чего бы он стал… Голос Ирины задрожал, и, поняв, что она вот-вот потеряет самообладание, Гуров поспешил сменить тему. — По условиям ареста, Андрей должен был находиться в квартире один? — Да, судья выставил такое требование. Хотя не очень понятно почему. Ну да ладно, им там виднее. Хоть в тюрьму не упекли, и на том спасибо. — Ему разрешались прогулки? — Нет. И даже посещения не разрешались. Только я и адвокат могли приходить. Ну и, конечно, допросы. Когда на допросы возили, за ним машина специальная приезжала. С охраной. — Время ваших посещений как-то регламентировалось или вы могли приходить когда захотите? — Могла когда захочу, но всегда должна была докладывать. Чтобы каждый раз им не отзваниваться, я сказала, что буду приходить всегда в одно и то же время по вечерам. Приносила продукты, готовила. Прибиралась, если нужно было. Но Андрей и сам делал уборку, мне почти ничего не оставалось. Скучно ведь целый день сиднем сидеть. — А по поводу продуктов были какие-то ограничения? — осторожно подходил к главной теме Гуров. — В изоляторах, как правило, все это досматривают. — Нет, у нас ничего не досматривали. Покупала все то же, что и обычно. Овощи, мясо. Соусы. Андрей острое любил, я ему всегда аджику брала или кетчуп острый. — В самом деле? — удивленно поднял брови Гуров. — Надо же, какое совпадение! Я, честно вам признаюсь, тоже обожаю всякие острые приправы. Особенно из рецептов кавказской кухни. — Вот-вот, — оживилась Ирина. — И Андрей также. Что за удовольствие, не понимаю. Я ее, эту аджику, только кончиком языка попробую, потом весь день щиплет. А ему ничего. Полбанки в тарелку выльет и уплетает за обе щеки. Как будто это майонез простой. — Аджику чаще приходилось покупать, чем кетчуп? — Да. Почти всегда ее брала. Кетчуп изредка. Вы точно сказали — кавказские рецепты. Я именно кавказскую покупала. Андрею она больше всех нравилась. Наверное, потому, что самая острая. — Да, кавказская кухня, она пресного не терпит. Жгучая, как южные мужчины, — улыбнулся Гуров. — Так, значит, вы покупали те же продукты, как и обычно? — Да, те же самые. — А вы не могли бы припомнить, когда в последний раз ходили в магазин? Это, конечно, пустяк на первый взгляд, но иногда подобные мелочи имеют важное значение. Если нужно, допустим, уточнить время какого-то события или еще что-то в этом роде, — сам не очень понимая, что говорит, напускал туману Гуров. — Да я каждый вечер в магазин ходила, — просто ответила Ирина. — Перед тем как к Андрею идти, всегда заходила, покупала что-нибудь из продуктов. Да, кстати, вот вы про соус упоминали. Как раз накануне произошел забавный случай. Набрала я корзинку, хлеба, масла взяла и вот как раз соус этот. Аджику. Стою, на полках что-то рассматриваю. А все идут, толкаются, задевают мою корзинку. Вечер, народу полно, все с работы идут. И вдруг чувствую, что корзинка как-то слегка потяжелела. Оборачиваюсь, а там какая-то девушка мне точно такую же банку соуса ставит. Тоже не глядя. Сама на полках что-то высматривает, а банку эту автоматически в корзинку опускает и не видит, что в чужую. Окликнула я ее, мне, говорю, вторая не нужна. Посмеялись, конечно. — Да, забавно, — нахмурив брови, проговорил Лев. — И чем же все закончилось? — А чем оно могло закончиться? Переложила она банку к себе, да и разошлись мы. Вот и вся история. Полковник не стал уточнять, какую именно банку переложила в свою корзину «милая девушка». Ту ли именно, которую перед этим так ловко подсунула Ирине, или ту, которая изначально находилась в корзине доверчивой женщины. Самому ему ответ на этот вопрос был уже известен, а Ирину подобное внимание к деталям могло бы навести на ненужные мысли. Какой смысл усугублять горе бедной женщины? Ведь сделанного уже не поправишь. — А что вы искали на полках? Я имею в виду, в тот момент, когда к вам в корзину попал чужой продукт? — Я? — удивленно взглянула Ирина, явно не понимая, зачем нужны такие подробные детали. — Хотела молочного чего-нибудь купить. Ряженку или кефир. Но все было какое-то давнишнее, так что ничего брать не стала. Ограничилась соусом. «Да, кроме соуса, пожалуй, больше ничего и не требовалось, — угрюмо размышлял Гуров. — «Молочного чего-нибудь». Что и говорить. Полки с молочными продуктами — как раз те самые, где нужно искать банку с кавказской аджикой. Видимо, именно оттуда взяла ее «милая девушка», прежде чем «нечаянно» положить в чужую корзину. Ведь не вытащила же она ее из своей, чтобы переложить специально. Нет-нет, такого и быть не может. Зачем бы ей это могло понадобиться?» Для того чтобы понять, как было организовано преступление, не нужны были особенно сложные логические построения, и в целом Лев уже довольно ясно представлял себе весь ход процесса. Но имя постановщика этого спектакля, а также причина, по которой ему понадобилась эта постановка, пока оставались тайной за семью печатями. — Так, значит, вы купили продукты и, как обычно, пришли, чтобы приготовить Андрею еду? — продолжил он. — Да. — В его поведении или настроении вы не заметили чего-то необычного, странного? Волнения или, наоборот, чрезмерной апатии? — Нет, все было как обычно. Обычное поведение, обычное настроение. — Вы упоминали, что обвинения, выдвигаемые против него, несправедливы. Он когда-нибудь обсуждал с вами эту тему? — Нет, практически никогда. Андрей вообще очень мало говорил о работе. Может быть, с адвокатом он обсуждал это подробнее. Вам лучше спросить у него. Заруцкий Павел Егорович. Если хотите, могу дать телефон, — с готовностью предложила Ирина. — Спасибо. Мне уже дал его координаты Валерий Алексеевич. — Правда? Вот молодец! И уговорил вас заняться этим делом. Валера просто умница. И такой заботливый. Мы со школы дружим. — Да, он говорил. Вы сейчас сказали, что Андрей почти не говорил с вами о работе. А был кто-то, с кем он мог обсуждать подробно подобные темы? Друзья или коллеги, с которыми были особо доверительные отношения? — Не знаю, — задумалась Ирина. — Кажется, из знакомых он ни с кем на подобные темы не распространялся. Вы знаете, ведь эта работа, она довольно специфичная. Много такой информации, которая не предназначена для широкого распространения. Так что насчет работы он больше отмалчивался. Может, с Валерой был откровеннее. Или с коллегами. Не знаю. Я не слышала, чтобы со знакомыми он когда-нибудь обсуждал свои профессиональные дела. — А с Валерием Алексеевичем они были близкими друзьями? — Да, они дружили. Припомнив разговор с худруком, Гуров подумал, что пытаться добраться до истины в этом деле через знакомых, пожалуй, бесперспективно. Если даже близкий друг имеет информацию о профессиональных делах Тимашова в таком объеме, как имел ее Валерий Алексеевич, об остальных нечего и говорить. Поняв, что всю полезную информацию, какую можно было получить от Ирины Тимашовой, он уже получил, полковник стал прощаться. — Еще раз благодарю за то, что согласились уделить мне время, — произнес он, выходя в коридор. — Если появятся какие-то факты, проясняющие ситуацию, я обязательно вам сообщу. По дороге домой Гуров мысленно анализировал ситуацию, которая самому ему в целом была уже ясна. Даже арестованный, Тимашов, похоже, кому-то очень сильно мешал, мешал настолько, что его захотели убрать. Но после ареста это сделать стало, пожалуй, даже труднее, чем когда он находился на свободе. Все свое время Андрей проводил в квартире, которая тотально контролировалась видеокамерами, и пытаться проникнуть туда, чтобы осуществить преступление, означало бы выдать себя с головой. Кроме того, действия, явно нацеленные на убийство, вызвали бы соответствующие вопросы. Кто? Зачем? Почему? Кому выгодно? А вопросы эти — неудобные, они ведут к полицейскому разбирательству, в результате которого иногда даже бывает найдет преступник. Самому преступнику такой расклад, конечно, невыгоден. Злодеи начинают наводить справки и собирать информацию с целью выяснить, какими способами можно устранить Тимашова и вместе с тем не подставить самих себя. Вполне возможно, что первой их мыслью была мысль об отравлении, а идея с лекарствами пришла позже. Условия ареста ни для кого не являлись секретом, и все знали, что Ирина периодически приносит мужу продукты. Каким был дальнейший ход мысли неизвестных преступников, установить пока сложно, но исходные данные вполне очевидны. Если Тимашов по жизни был таким ярым приверженцем острых приправ, наверняка об этом знала не только жена и близкие друзья. После разговора с Ириной Гуров еще больше уверился, что мотив этого преступления следует искать в профессиональной сфере. Он очень хорошо запомнил короткое замечание Ирины о том, что Андрей с адвокатом нашли какие-то факты, позволяющие доказать, что обвинения, выдвинутые против Тимашова, — ложны. «Хотя сам Заруцкий, кажется, ни о чем таком не упоминал, — думал он, паркуясь возле дома. — Может, участие в деле адвоката — версия для жены, а на самом деле Тимашов «копал» самостоятельно? Надо будет посмотреть, что там за блокнот изъяли ребята Кирилина. Может быть, найдется что-нибудь интересное. Если Тимашов, пытаясь оправдать лично себя, нечаянно обнаружил какую-то преступную схему или что-то в этом роде, вполне вероятно, что у него могли появиться недоброжелатели. И эти недоброжелатели были именно из профессиональной среды». — Ну что, как там? — взволнованно спросила Мария, едва полковник успел ступить на порог. — Выяснилось что-то? Что там на самом деле произошло? Это действительно убийство? — Пока неясно, — уклончиво ответил Гуров. — Обстоятельства смерти действительно немного подозрительные, но выводы делать пока рано. Ему не хотелось расстраивать жену. Кроме того, узнав последние новости, она, несомненно, тут же расскажет о них и худруку, и Ирине, и всем, кому только можно. А такая широкая реклама на начальном этапе запутанного и неоднозначного расследования совершенно ни к чему. — Вот увидишь, что я была права, — сказала Мария. — Это — точно убийство. Не может быть ни малейших сомнений. — Тебе видней, — улыбнулся Лев.