— Отлично известно. В начале марта. — Откуда у тебя такая уверенность? — Да, милый, да! Я-то знаю. И твоей матери я напишу письмо, не спорь. — Делай что хочешь, просто я не хочу об этом больше говорить. «Уважаемая госпожа» — ну не глупо звучит, а? Так не пишут. «Дорогая фрау Пиннеберг». — Но ведь это я. И как звучит, мне тоже не нравится. А Ханнес прочитает это письмо. «Ах, ладно, — подумала Барашек, — если Ханнес считает, что я пишу только из вежливости, тогда не важно, как писать, но если я это делаю искренне, так уж напишу ей, как сама хочу. Итак…» «Дорогая мама! Я ваша новая невестка Эмма, но все зовут меня Барашек, мы с Ханнесом поженились позавчера, в субботу. Мы счастливы и довольны, и стали бы еще счастливее, если бы вы порадовались вместе с нами. У нас все в порядке, только Ханнесу, к сожалению, пришлось оставить магазин одежды и перебраться в фирму, торгующую удобрением, что нам не очень нравится. Вам шлют привет ваши Барашек и…» Свободное место она оставила для него. «Тебе придется подписать это письмо, милый!» У нее в запасе еще полчаса времени, и она достала книгу, купленную две недели назад у Викеля, с надписью на обложке: «Святое чудо материнства». Она читала с таким вниманием и напряжением, что невольно даже морщила лоб: «Да, с появлением ребенка в семье наступают счастливые, светлые дни. Этой наградой Бог одарил природу в качестве компенсации за человеческое несовершенство». Как Барашек ни старалась понять, что только что прочитала, уловить смысла этих слов она не могла. Чтение книги давалось ей с большим трудом, тем более, что, как ей показалось, к ее малышу это не имело никакого отношения. А вот стишок, который был напечатан в книжке, она прочитала несколько раз. Житейская правда проста и ясна, Устами младенца глаголет она. Ребенок умен, словно царь Соломон, Пернатых язык понимать может он. Однако и стих этот Барашек тоже не поняла. Правда, ей он показался очень светлым. Теперь у нее случались мгновения, когда она по-настоящему чувствовала в своем теле драгоценную ношу. Она откинулась назад и все сидела и сидела с закрытыми глазами, повторяя слова: Ребенок умен, словно царь Соломон, Пернатых язык понимать может он. «Должно быть, это самое прекрасное, что только есть на свете. И он должен быть счастлив, наш малыш!..» — Ну что, обед готов? — услышала она доносящийся из передней голос Ханнеса. Быть может, она сама не заметила, как заснула; она стала часто уставать. «Боже, наш обед!» — она не торопясь поднялась. — А что, стол еще не накрыт? — поинтересовался он. — Сейчас, милый, сию минуту. — И она устремилась на кухню. — Не возражаешь, если я принесу прямо в кастрюле? Могу, если хочешь, и в миске подать! — А что у нас? — Гороховый суп. — Отлично. Да давай в кастрюле, чего уж. А я пока накрою на стол. Вид у нее был испуганный, пока она наливала ему суп в тарелку. — Что, жидковат? — озабоченно спросила она с тревогой в голосе. — Надеюсь, будет в самый раз, — ответил он, разрезая на тарелке мясо. Она попробовала. — Господи боже мой, и правда жидкий! — не хотела она этого произносить, но само вырвалось. Как и следующее: — Соль, господи! Он отложил ложку и смотрел на нее поверх стола, поверх тарелок, поверх большой коричневой эмалированной кастрюли, а она смотрела на него. — Я так хотела, чтобы суп получился вкусным, — расстроилась Барашек. — Купила все, что нужно: полфунта гороха, полфунта мяса, целый фунт костей, суп должен был увариться! Пиннеберг взял большой эмалированный половник и принялся водить им по кастрюле. — Да тут одна гороховая шелуха! Сколько ты воды налила, Барашек? — Это все из-за гороха! Не дал он никакой густоты! — Так сколько ты воды налила? — повторил он. — Полную кастрюлю. — На пять литров воды всего полфунта гороха? Полагаю, Барашек, — произнес он нарочито загадочным тоном, — вода во всем виновата. Она, видишь ли, слишком жидкая. — Ты считаешь, что я налила слишком много воды? — спросила она в полном отчаянии. — Но пять литров не слишком много на два дня. — Да, целых пять литров… получается, даже на два дня многовато. — Он проглотил еще ложку и добавил: — Извини, Барашек, но этот суп — просто горячая вода. — Родной мой, голодный мой! Что же делать? Давай я за яйцами сбегаю, можно приготовить жареную картошку и яичницу? Не думай — я умею. — Ладно! За яйцами я сам сбегаю, — сказал он. И ушел. * * * Когда он вернулся, Барашек сидела в кухне, а из глаз у нее лились слезы в три ручья, но лук, который она нарезала для картошки, был здесь ни при чем. — Милый мой Барашек, — принялся он успокаивать ее, — вовсе это не беда. Она бросилась ему в объятия: — Дорогой, я никудышная хозяйка! А как бы мне хотелось, чтобы тебе было хорошо. И бедный малыш. Будет плохо питаться, не вырастет! — А когда он не вырастет: сейчас или потом? — спросил он и рассмеялся. — А сама ты как думаешь, научишься ты готовить когда-нибудь или нет? — Зачем ты надо мной смеешься? — А суп… — проговорил он. — Суп совсем не плохой получился, там только воды многовато. Мы поставим его на плиту, и пусть он как можно дольше там стоит, лишняя вода выкипит, и тогда у нас будет настоящий вкусный гороховый суп. — Правда! — воскликнула она, сияя от счастья. — Какой ты молодец. Если сегодня днем я так сделаю, за ужином мы по тарелке и съедим. Они отнесли в комнату жареную картошку и яичницу из двух яиц. — Ну как тебе? Получилось, как ты привык? У тебя есть еще немного времени, может, приляжешь на минутку? Ты выглядишь уставшим. Милый ты мой. — Не стоит мне ложиться. Время-то у меня еще есть, просто, боюсь, не смогу я сегодня заснуть. Этот старый чурбан… Он долго не мог решить, говорить ей обо всем случившемся или не стоит. Он хорошо помнил, как в субботу ночью они договорились, что между ними не должно быть больше секретов. Потому он рассказал ей все. Даже на душе легче стало. — Что теперь делать, ума не приложу? — сказал он. — Если я промолчу, первого числа он уволит меня, уж будь уверена. Если бы я раньше рассказал ему все по правде! Если бы сказал, что женат, может, и не выбросил бы он меня на улицу? На это Барашек — дочь своего отца, считавшего, что работнику от работодателя хорошего не видать — возмущенно проговорила: — Плевать он хотел на это. Раньше, может, попадались среди них приличные люди, но не теперь. Сам посмотри, сколько сейчас безработных ходят пороги обивают… На место уволенного быстро любого найдут — так они думают. — На самом деле Клейнгольц не такой плохой, — сказал Пиннеберг. — Ну рубанул с плеча. Пожалуй, стоит ему объяснить. Скажу ему, что мы ждем малыша, поэтому…