Перед началом миссии ученые задумывались покрыть весь корабль свинцовыми листами чтобы обойтись без Щита, который потреблял слишком много энергии. Но по расчетам масса корабля становилась неподъемной даже для трех аналогичных двигателей, поэтому решили ограничиться небольшой капсулой, гробом — как ее в шутку называли члены экипажа. Последним шансом на спасение — как ее без шуток называли в ЦУПе. Щит работал в штатном режиме и надежно защищал корабль. Нахождение в капсуле было излишним, но командир Стивенсон был непреклонен. «Экипаж останется здесь еще сутки пока поток не снизиться до безопасного уровня». От безделья каждый искал себе хоть какое-нибудь занятие. Молчанов наигрывал партии в шахматы с компьютером. Он в два счета разгадал алгоритм его ходов и уже с пятой партии уверенно выигрывал одну партию за другой. А когда Молчанов отвлекался от шахмат в голову лезли бесконечные мысли. Он все чаще вспоминал отца. Были годы, когда он вообще не думал о нем, но, с тех пор как Земля осталась позади, мысли об отце преследовали ежедневно. Возможно, нахождение в космосе как-то влияет на биоэлектрическую активность мозга, и в особенности на ту часть, которая отвечает за воспоминания. — Ты грустный, — прозвучал голос Наки. Молчанов обернулся. Ему показалось, что эта фраза предназначалась кому-то другому. Нака смотрела на него проникновенным взглядом. — Просто думал. — Ты по Земле скучаешь? — Иногда. А ты? — Нет. Командир Стивенсон обменивался сообщениями с ЦУПом. Речь оператора из динамика шипела. Ричард Пател помогал ему с настройкой антенны. Покровский же пристегнул себя ремнями к стене и громко сопел. Молчанов отстегнул ремни и пробрался к Наке. Он несколько раз прокрутился возле нее, пытаясь протиснуться на свободное местечко напротив. В какой-то момент он случайно коснулся ее ноги. Нака вздрогнула. Молчанов хотел извиниться, но всего лишь виновато улыбнулся. — Так-то лучше, — сказал он, расположившись. Затем он заговорил шёпотом, указывая на Покровского. — Если разбудим, проблем не миновать. — Согласна. Сап Покровского изредка прерывался забойным храпом, отчего он дергался, словно ужаленный змеей. — Иногда, я очень боюсь его, — сказала Нака. — Иван многое перенес, был на грани гибели. — Мужчина женщину не должен обижать — так учат в Японии. Молчанов поджал губы и покивал. — Ты права. Это его не оправдывает. — Ты же не такой. — Надеюсь. — Ты очень добрый. — Спасибо. Повисла неловкая пауза. Ее черные волосы на этот раз были убраны в хвост, который то поднимался, то опускался за головой, словно живой зверек. — Если хочешь я попрошу его быть с тобой помягче? — спросил Молчанов. — Не надо, — воскликнула Нака и опустила взгляд. — Все подумают, что жалуюсь. Я должна оправдать это место. — Это место твое по праву. Она покачала головой. — Мне далеко до Чарли. Я так часто ошибаюсь. — Эй, — он придвинулся к ней. Она едва заметно отстранилась. — Если бы они посчитали, что ты не справишься, ты бы не получила это место. — У них не было выбора. — Было еще десять кандидатов, но выбрали тебя. Ты достойна этого места. — Чарли справился бы лучше. — Чарли умер, — сказал Молчанов и боковым зрением покосился на командира Стивенсона. Тот не слышал их разговора и продолжал выходить на связь с ЦУПом. — Ты как-будто себя винишь. Это нормальная реакция, но ты должна успокоиться. Она поджала губы и кивнула. Молчанов вытащил из сумки фигурку велосипеда, которую захватил из каюты, и протянул ей. Она удивленно взглянула на нее. — Возьми. Пусть напоминает тебе о Земле. Она спрятала руки. — Не могу взять. Это твое. — Я дарю тебе. Она аккуратно взяла фигурку и отпустила перед собой. Велосипед парил в воздухе и слегка подкручивался. Нака закрыла глаза и улыбнулась. — Я вспомнила Кайчи, — сказала она. Молчанов вопросительно пожал плечами. — Это место на побережье. Родители проводили там лето. Красивый берег. Волны, как гром. Насекомых выдувает ветер и можно не боятся укусов. У меня тоже был велосипед, зеленый, как панцирь лягушки. Я каталась по берегу, ветер гнал в спину. Колеса застревали в песке, папа бежал за мной и помогал, а потом я опять ехала. Тебе бы понравилось там. — Я хотел бы там побывать, — сказал Молчанов. Она убрала фигурку велосипеда в карман и обратилась к Молчанову: — А еслибы ты мог взять с собой друга. Кого бы взял? — Не знаю, а ты? — Кейджу, — она вздохнула. — Он был белый, пышная шерсть, черные полоски. — Твоя собака? Она кивнула. — Когда я была маленькой папа подарил мне его. У мамы был сад, Кейджу рвал и топтал ее любимые цветы. Мама грозилась выгнать Кейджу. Папа не позволил. — Ты думаешь, Кейджу понравилось бы здесь? — Ему было бы хорошо со мной. Молчанов улыбнулся и погрозил ей пальцем. — К своему саду я бы его не подпустил. Нака улыбнулась в ответ. Глаза девушки наполнились слезами. Она отвернулась и вытерла их руками. — Прости, я сказал лишнего. Она покрутила головой. Молчанов дал ей несколько секунд успокоиться. — Когда мы бежали, было так страшно. Так много людей кричало, дети плакали. Мы никому не могли помочь. То, что мы выжили — чудо. Но Кейджу… — она прервалась и снова вытерла слезы. — Он выпал у меня из рук и потерялся. — Возможно, хорошие люди нашли его. Она покачала головой. — На следующий день город разбомбили. Никто не выжил. — Я сочувствую тебе. — Он был моим лучшим другом. Он бы никогда не предал. Неужели, у тебя не было такого друга? Молчанов пожал плечами в легкой растерянности. — Были друзья в школе, университете, но я предпочитаю одиночество и нахожу в нем много плюсов. — А жена твоя была тебе другом? Молчанов не успел ответить, как Нака, вдруг закрыла рот рукой и умоляюще посмотрела на Молчанова. — Прости, я не могла такое спросить. Дура, вот дура. — Ничего, все в порядке.