— Я достану. Скоро. — Да пошел ты. Ты ничего не получишь. Она отошла к окну. — Послушай, у меня скоро будут деньги. Я заплачу тебе, клянусь. — Сначала деньги, потом товар. А для мотивации знай — я не все сказала. — Там есть что-то еще? — Макс подошел к ней вплотную. Она молчала. Макс хотел положить руки ей на плечи, но в последний момент передумал. Словно предугадав это, Света шагнула в сторону, выставив руки перед собой. Ее взгляд все еще оставался серьезным и уверенным. — Прошу, просто скажи. Это очень важно для меня. — Заплати. Или компромата на начальника не получишь. Макс отвернулся, постоял так несколько секунд в раздумьях, затем вновь обернулся вокруг себя и уставился на Свету. — Меня уволили. Компромат мне больше не нужен. Ричард Пател и Маккензи скрывают что-то важное. Я хочу разобраться что к чему. Она смотрела на него пристально, сложив руки перед собой. — Я получу большую компенсацию. Этих денег хватит чтобы заплатить тебе. — Это дата, — наконец, сказала она. — Восемнадцатое ноября. — Планируемый день высадки. Что произойдет в этот день? — Маккензи сбежит. Я нашла переписку с вербовщиком архипелага. Она заметила непонимание Макса. — Архипелаги — это строго охраняемые города. Оазисы уединения, развлечений и богатства — так о них говорят вербовщики. Их охраняют лучше президентских дворцов. Попасть туда стоит баснословных денег, но жить там мечтают даже короли. — Ты тоже хочешь туда отправиться? — спросил Макс. Света замолчала. Потом ответила резко: — Принеси деньги. По дороге домой Макс погрузился в раздумья. Если Света права, то в день высадки случится нечто ужасное. Чарли Хэнлон знал об этом и хотел рассказать, поэтому его и убили. Если Макс будет лезть дальше, то могут убить и его. Так, ему нужно успокоится. Он должен еще раз все перепроверить. Вдруг она ошиблась? Вдруг есть другое, вполне логичное объяснение. Следователь мог ошибиться, а второй всего лишь исправил ошибку. Все просто и логично. Если Чарли Хэнлон знал о серьезной проблеме, разве он готовился бы к полету? Стал бы рисковать жизнью? Перед запуском существовало столько рисков вообще не добраться до Марса, что одним больше одним меньше, никто бы не предал значению его словам. Но что-то все же было, что-то, что напугало Маккензи до смерти, информация за разглашение которой он пошел на убийство. Ричард Пател, вот человек, который знает. Нужны доказательства, нельзя просто так обвинить директора НАСА в убийстве. Но чтобы получить их нужно выяснить, что Маккензи прячет в программе марсохода. Если Макс не может получить доступ к терминалу Маккензи, тогда может быть Маккензи сам все расскажет? Его нужно прижать. Но как? Макс знал с чего начать. Прежде всего нужно перестать быть Новиковым и стать Ворошиловым. Сегодня вечером он не пойдет домой, у него есть дела поважнее — ему нужно выпить. Макс отыскал номер Игоря Павлова. * * * Молчанов плохо спал. Его мучала клаустрофобия и постоянная жажда. Температура в некоторых модулях корабля понижалась ниже ноля градусов. Не помогало ни тепло от сжигания кислородных шашек, ни включение отопления на несколько часов в день. Чтобы согреться Молчанов закутывался в одеяло и напоминал снаружи дрожащий летающий ковер. Связь с внешним миром осуществлялась только через ЦУП редкими и короткими сеансами. Молчанов же грезил об эфирах, которые еще недавно ненавидел. Последняя тонкая нить, связующая его с родной планетой оборвалась. Казалось, что он там и не был никогда, что это был всего лишь яркий сон, что реальность — она здесь, посреди невесомой холодной пустоты. Члены экипажа все реже общались между собой. После окончания рабочей смены, каждый пропадал в темноте и появлялся только утром. Одна лишь Нака не двигалась с места. Молчанов проводил с ней все свободное время. Он разговаривал с ней, иногда напевал ее песни, используя вместо японских слов универсальные «на-на-на» или «ла-ла-ла». Иногда ему казалось, что она реагировала. Ему вообще стало много чего мерещиться: то огоньки за стеклом иллюминатора, то, вдруг, из темноты выглядывали лица из прошлого, и начинали говорить с ним. Отец как всегда юморил; мама строгим голосом поучала; Бальтазар и вовсе посмеивался над ним, расположившись в удобном кожаном кресле. Раз в день Молчанов посещал командира Стивенсона в главном модуле. Обычно тот либо ругался с ЦУПом, либо молча просматривал бесконечные электросхемы, не реагируя на Молчанова, не единой мышцей лица. Молчанова это вполне устраивало. Он оставлял командиру порцию антидепрессантов и забирал пустой контейнер от предыдущего дня. В этот раз помимо командира присутствовали Покровский и доктор Пател. Первый выглядел неживым манекеном, и в его взгляде не было вообще никакого интереса. Доктор Пател все еще кривился в левую сторону, где у него обнаружился перелом ребра. Молчанов все еще чувствовал вину перед ним. — …насыщение солнечных батарей падает быстрее чем я думал, — зачитывал Покровский с листа бумаги. — Через два дня придётся отключить Щит. Если уровень радиации поднимется вернемся в капсулу и тогда не сможем продолжать ремонтные работы. Еще через три дня отключим систему жизнеобеспечения. Кислородные шашки на исходе. Командир Стивенсон слушал с каменным лицом, выписывая на листке бумаги какие-то бесконечные цифры. — Мы подошли к точке. — Ты предлагаешь рисковать… Вопрос только в вероятности успеха. ЦУП не может помочь нам. Мы как древние люди, которые нашли компьютер. И мы жжем под ним костер в надежде заставить его работать. Доктор Пател взглянул на Покровского, тот в ответ кивнул. — Скотт, сэр. Мы с Иваном доработали последнюю схему подключения ЦУПа. У каждого изо рта исходил пар. Из-за влажности волосы становились мокрыми и покрывались белоснежным инеем. — Я читал ваш план, доктор, — говорил Стивенсон, не отвлекаясь от своих расчетов. — Вероятность успешного запуска три процента. Этого мало. — Когда отключится холодильник частицы топлива распадутся, — напомнил Покровский. — Я не отдам приказ, который приведет к термоядерному взрыву, — Стивенсон повысил голос. — Мы будем работать чтобы увеличить вероятность. Сделайте все возможное чтобы продлить время работы холодильника. Я даю вам полную свободу действий. — Да, сэр. Покровский сложил лист бумаги и засунул за пазуху. Стивенсон продолжал выписывать все новые цифры, высчитывать суммы столбиком, рисовать от руки графики, перечеркивать и начинать заново. — Есть еще один вариант, сэр, — произнес доктор Пател. — Нака. Она может помочь. — Объясните, — сказал Стивенсон машинально. — Ее отец был главным конструктором реактора, — доктор Пател прервался, словно сказал лишнего. Потом осторожно продолжил, — Она может что-то знать, может помочь заполнить пробелы. — Нака в коме. Как вы собираетесь спросить ее? В голосе командира звучал скепсис. Доктору Пателу было некомфортно говорить в присутствие Молчанова. — Кома искусственная, а значит ее можно прервать. — Это исключено, — сказал Молчанов. Командир Стивенсон отвлекся от вычислений и взглянул на Молчанова. — Она может умереть, — добавил Молчанов. — Какова вероятность? — спросил Стивенсон. — Человек — это не машина, — Молчанов обвел присутствующих взглядом. — У нее обширный отек мозга. Если ее разбудить она погибнет. А если выживет то превратиться в овощ. Повисла пауза. Все обдумывали услышанное. — Дельный совет дал док. Если не попробуем, ей вообще не продеться просыпаться, — сказал Покровский. — Она сможет отвечать на вопросы или нет? — строго спросил доктор Пател. — Скорее всего она не сможет дажепонять смысл вопросов, — ответил Молчанов. Омар Дюпре никогда не даст на это согласие. Уж лучше пусть они взорвутся все вместе к чертям, но его работа должна быть выполнена безукоризненно. Все замолчали и посмотрели на командира. — Возможно, доктор вы правы и Нака что-то знает. Но это всего лишь предположение. Она была еще ребенком, когда ее отец погиб. — Она много лет изучала этот реактор. Возможно ей удалось достать какие-то документы или схемы… Хоть что-то. — Я не даю разрешения вывести ее из комы! Молчанов незаметно подменил пустую баночку из-под таблеток на полную и удалился. Ему не хотелось участвовать и дальше в этой дискуссии. В лаборатории доктора Патела было холодно, как в гранитной гробнице. Нака лежала укутанная толстым слоем одеял. В тусклом свете фонаря над ее головой громко дышал аппарат искусственной вентиляции легких. Даже на грани Нака каким-то невероятным образом сохраняла свое обаяние. Она была по настоящему красивой. Молчанов гладил ее по холодной руке и рассказывал историю из детства. Ему было девять. Они жили в крохотной квартирке с одной комнатой. Отец работал научным сотрудником университета, мать подрабатывала тем, что сидела с соседскими детьми. Андрей часто проводил время у окна и наблюдал за мальчишками во дворе. Он мечтал также, как они рассекать по лужам на велосипедах, обливать с головы до ног девчонок в чистых сарафанчиках — ему хотелось чувствовать себя свободным, хозяином самому себе, ехать туда куда вздумается, сегодня быть в одном месте, а завтра уже в другом. Маленький Андрей понимал, что родители не могут позволить себе купить велосипед и о своей мечте не заикался. Однажды, вернувшись домой со школы, он увидел его. Не новый, местами в ржавчине, подкрашенный тут и там, но самый настоящий велосипед. Вместо того чтобы быстрее бежать на улицу, он долго обхаживал новый агрегат вокруг да около. Как говорил отец — «эмпирическим путем высчитывал вероятность успеха». На третий день, когда все нюансы были досконально продуманы в теории, он решился на первый практический эксперимент. Все получилось с первого раза, и он заколесил по окрестностям, как единоличный хозяин этого мира. Отец гордился сыном, а мама открыто ругалась за трату на «бесполезную игрушку». Новые рентгеновские снимки не внушали оптимизма — отек оставался обширным. Возможно им самим осталось жить совсем недолго, даже мысль о том, чтобы бросить Наку была Молчанову отвратительна. И дело не в том, что он вынужден изображать врача, Нака стала ему дорога, как друг и он будет защищать ее до последнего вздоха. Доктор Пател влетел в модуль почти беззвучно. Собрав в охапку какие-то приборы, он приблизился к Молчанову со спины и осмотрел Наку, словно музейный экспонат. — Почему вы прогнали ее? — спросил Молчанов, не оборачиваясь.