Молчание на другом конце провода заставило его улыбнуться. Кто-то из друзей разыгрывает его, скорее всего, Итан. Или Бен, или Джаред. – Слушай, колись, все и так всплыло. Странный шипящий голос произнес: – Всплыло? – Жутковатый смешок. – Кое-что потонуло. И погребено в вашем болоте. – Ладно, приятель… – Заткнись и слушай. От такого обращения кровь бросилась Ченсу в лицо, как бывало в те моменты, когда он готов был перехватить мяч у какого-нибудь разгильдяя из команды противника, а потом принять невинный вид, когда тот начинал хныкать, что его оттолкнули. – Отвали, чувак, – сказал Ченс. Шипящий голос продолжил: – Восточная сторона болота. Взгляни и найдешь. – Можно подумать, мне… – Мертвое, – перебил его Шипящий. – Кое-что очень-очень мертвое. – Смешок. – Чувак. И связь оборвалась прежде, чем Ченс успел сказать ему, чтобы он засунул свое «кое-что мертвое» в… Голос от двери спросил: – Ну, как дела? Лицо у Ченса все еще горело, но он опять напустил на себя вид Мистера Искренность и поднял взгляд. В дверях стоял Дабофф в футболке с эмблемой «Спасем Болото», дурацких шортах, слишком сильно открывавших его тощие белые ноги, и пластиковых сандалиях, совершенно по-тупому выглядевших на старике с седой бородой. – Здравствуйте, мистер Дабофф, – ответил Ченс. – Привет-привет. – Дабофф отсалютовал ему, подняв кулак. – Ты взглянул на цапель перед тем, как прийти сюда? – Пока нет, сэр. – Невероятные птицы. Величественные. Вот такой размах крыльев. – Он вытянул в стороны морщинистые руки. «Зря ты считаешь, будто мне есть до этого дело». Дабофф подошел ближе; от него кошмарно воняло органическим дезодорантом, который он пытался всучить еще и Ченсу. – Совсем как птеродактили. И умелые рыболовы. Ченс полагал, будто цапля – это и есть рыба, пока Дабофф не сообщил ему обратное. Тот устроился поблизости от стола, обнажив в улыбке ужасные зубы. – Богачи в Беверли-Хиллз не любят, когда в сезон кормления птенцов цапли прилетают и поедают их драгоценных карпов-кои. Кои – это извращение. Мутация, которой люди подвергли бурого карпа, перепутав все ДНК, чтобы получить эту дикую расцветку. Цапли – это сама Природа, великолепные хищники. Они кормят птенцов и восстанавливают истинный природный баланс. Чтоб эти типы из Беверли-Хиллз провалились, ага? Ченс улыбнулся. Должно быть, эта улыбка была недостаточно широкой, потому что Дабофф вдруг нахмурился. – Ты ведь живешь не там, если я правильно помню? – Нет, сэр. – Ты живешь в… – Брентвуде. – В Брентвуде, – повторил за ним Дабофф, точно пытаясь сообразить, что бы это значило. – Твои родители не держать карпов-кои? – Нет. У нас даже собаки нету. – Это хорошо с вашей стороны, – отозвался Дабофф, похлопав Ченса по плечу. – Они все равно что рабы, эти домашние питомцы. Вся эта идея ничем не лучше рабства. Его рука по-прежнему лежала на плече Ченса, и тот задумался – может быть, этот тип педик? – Ну да, – произнес он, слегка отодвигаясь. Дабофф почесал колено, опять нахмурился и потер розовый волдырь. – Остановился у болота, чтобы проверить, не накидали ли там мусора. Должно быть, там меня кто-то укусил. – Обеспечивать едой братьев наших меньших – хорошее дело, – сказал Ченс. Дабофф смотрел на него, словно пытаясь понять, не морочит ли парень ему голову. Ченс снова напустил на себя облик Мистера Искренность, и Дабофф, решив, что тот говорил от души, улыбнулся. – Полагаю, ты прав… ладно, я просто подумал, что надо зайти и проверить, как у тебя дела, перед тем как твоя вахта завершится. – У меня все отлично, сэр. – Ладно, попозже я еще зайду. – Эм-м, сэр… мне вроде как скоро уходить, – напомнил Ченс. Дабофф улыбнулся. – Ну да, конечно. В десять можешь закрывать офис. Я приду потом. – Он направился к двери, потом остановился и оглянулся. – Ты делаешь благое дело, Ченс, что бы ни сподвигло тебя на это. – Совершенно верно, сэр. – Зови меня Сил. – Договорились, Сил. – Ты ничего не хочешь мне передать? – осведомился Дабофф. – Что именно, сэр? – Были звонки или сообщения? Ченс улыбнулся, сверкнув идеальными белыми зубами, которыми был обязан пяти годам посещения кабинета доктора Вассермана. – Ничего не было, Сил, – с абсолютной уверенностью в голосе ответил он. Глава 2 Бобу Эрнандесу были нужны деньги. Ничто, кроме денег, не могло дать ему возможность выбраться из ситуации. В пять часов утра «Тихоокеанские общественные склады» походили на заполненный туманом мусорный контейнер – словно одно из тех мрачных местечек, которые используют в качестве декораций к фильмам о серийных убийцах и наркоторговцах. Здание было открыто круглосуточно, но большинство ламп, которые должны были освещать проходы между отсеками, были выкручены, и аукционисту приходилось светить ручным фонариком. В этот час еще никто до конца не проснулся, не считая этого азиата. Жалкое зрелище по сравнению с другими аукционами, на которых доводилось присутствовать Бобу. Только он, еще четыре человек и аукционист, седовласый тип по имени Пит в костюме и при галстуке. Костюм был коричневый и дешевый, а галстук висел мятой тряпкой. Этот тип напомнил Бобу одного из тех неудачливых адвокатов, которые болтаются вокруг здания городского суда, ожидая, когда им перепадет какое-нибудь дело. Лос-анджелесские законники, совершенно не похожие на тех, которых можно увидеть в фильме «Закон Лос-Анджелеса». Или «Юристы Бостона», если уж на то пошло. Боб хотел бы иметь дело только с симпатичными девушками-адвокатами, которые страстно защищали бы его – и после того, как спасут его задницу, не менее страстно предлагали бы ему уединиться где-нибудь вдвоем… Вместо этого ему назначили Мэйсона Сото из отдела государственной защиты, который учился в Беркли и три раза за разговор упомянул об этом. Пытался подружиться с Бобом, словно они были в детском саду, говорил об иммиграции, о «Ла раса»[4]. Мэйсон Сото вырос в Сан-Франциско и считал, что страна должна открыть границы для всех. Боб рос в Западной Ковине. Его отец был из семьи мексиканцев, перебравшихся в Америку три поколения назад, и, отслужив в морской пехоте, устроился пожарным. Мать была из семьи шведских эмигрантов, живших в США уже четыре поколения, и работала в полиции диспетчером. Оба брата Боба стали копами, и вся семья, включая его самого, считала, что люди должны играть по правилам, а тех, кто этого не делает, следует отправлять куда подальше пинком под зад. Он говорил Сото: «Я вас слушаю», – надеясь, что это заставит адвоката приложить побольше усилий; тогда не придется выплачивать штрафы за нарушение правил дорожного движения, а также за неявку в суд.