– Вы про свою спутницу, доктор Эймс? – Да. – Но она ушла двадцать минут назад. Я сам ее проводил. – Вот как? Похоже, я неправильно ее понял. Спасибо. Спокойной ночи. – Спокойной ночи, доктор. Ждем вас снова. Выйдя из «Конца радуги», я немного постоял в общественном коридоре снаружи – кольцо номер тридцать, уровень с половинной силой тяжести, недалеко от радиуса двести семьдесят по часовой стрелке. Петтикоут-лейн[3] – достаточно оживленное место даже в час ночи. Я осмотрелся в поисках прокторов, подстерегающих меня, почти ожидая, что Гвен уже сидит в камере. Прокторов нигде не было видно. Как и Гвен. Я помню все старые шутки о женщинах и о погоде, «La donna e mobile»[4] и так далее, но считаю их неудачными. Гвен не могла внезапно взять и передумать. По какой-то причине – и весьма серьезной – она ушла одна и теперь ждет меня у себя дома. По крайней мере, так я сказал сам себе. А потом я пришел домой, и… трам-тарарам! Гвен мирно спала в моей постели. Тихо отойдя от кровати, я бесшумно разделся, вошел в ванную и запер за собой дверь. Хотя она не пропускала звуков – жилище было роскошным, – я все же старался не слишком шуметь, принимая душ. У меня имелись сомнения насчет звуконепроницаемости. Когда я стал настолько чистым и благоуханным, насколько самец безволосой обезьяны может добиться этого без хирургической операции, я тихо вернулся в спальню и осторожно забрался в постель. Гвен пошевелилась, но не проснулась. Проснувшись ночью, я выключил будильник, но утром все равно встал в обычное время: мочевой пузырь не выключишь. Я встал, сделал свои дела, принял душ и, решив, что мне хочется жить, натянул комбинезон, неслышно прошел в гостиную и открыл кладовку, изучая свои запасы. Особому гостю подобает особый завтрак. Я оставил дверь в комнату открытой, чтобы видеть Гвен. Думаю, ее разбудил аромат кофе. – Доброе утро, красавица, – крикнул я, увидев, что она открыла глаза. – Вставай и чисти зубы – завтрак готов. – Я уже почистила час назад. Давай обратно в постель. – Нимфоманка. Апельсиновый сок, черешню или то и другое? – Гм… и то, и то. Не уходи от темы. Иди сюда и встреть свою судьбу, как подобает мужчине. – Сперва поешь. – Ричард – слабак, Ричард – маменькин сынок! – Еще какой трус. Сколько вафель ты можешь съесть? – Гм… ну и проблема. Ты что, не можешь размораживать их по одной? – Они не замороженные. Еще несколько минут назад они были живые и пели. Я сам убил их и освежевал. Говори, или я съем все сам. – Боже, стыд и позор! Мне отказано в вафлях. Остается только уйти в монастырь. Две. – Три. Ты имеешь в виду женский монастырь? – Я знаю, что я имею в виду. – Гвен встала, пошла под душ и быстро оттуда вышла в одном из моих халатов, из-под которого то тут, то там проступали аппетитные куски ее тела. Я протянул ей стакан сока, и она сделала два глотка, прежде чем продолжить: – Буль-буль. Господи, до чего хорошо. Ричард, когда мы поженимся, ты будешь каждое утро готовить мне завтрак? – Твой вопрос содержит в себе намеки, которые я не готов обсуждать… – И это после того, как я доверилась тебе и отдала все! – …но я признаю без всяких обсуждений, что приготовлю завтрак для двоих настолько же охотно, как и для одного. Но с чего ты предположила, будто я собираюсь на тебе жениться? Чем ты можешь меня соблазнить? Будешь вафлю? – Ну, знаешь ли, не все мужчины настолько взыскательны! Некоторые готовы жениться на бабушке. Мне уже предлагали. Да, вафлю буду. – Передай тарелку, – улыбнулся я. – Если ты бабушка, то у меня две ноги. Ты должна была зачать после первых же месячных, а твое потомство – мгновенно разродиться. – Ни то ни другое, и все же я бабушка. Ричард, я пытаюсь объяснить две вещи. Нет, даже три. Во-первых, я серьезно хочу выйти за тебя замуж, если ты согласишься… а если нет, оставлю тебя в качестве домашнего зверька и буду готовить тебе завтрак. Во-вторых, я действительно бабушка. В-третьих, если, несмотря на мой почтенный возраст, ты захочешь иметь от меня детей, я вполне способна на это благодаря чудесам современной микробиологии, которые заодно позволяют обходиться без морщин. Если пожелаешь меня обрюхатить, это будет не так уж сложно. – Пожалуй, я смог бы себя заставить. Здесь кленовый сироп, а здесь черничный. Может, это уже случилось прошлой ночью? – Дата не сходится, по крайней мере на неделю… А если бы я ответила: «В яблочко!» – что бы ты сказал? – Хватит шуток. И доедай вафлю. Готова еще одна. – Ты чудовище, ты садист. И урод. – Вовсе не урод, – возразил я. – Я не родился без ноги, мне ее ампутировали. Моя иммунная система наотрез отказывается принимать трансплантаты, так что… Кстати, это одна из причин того, почему я живу в условиях низкой гравитации. Гвен внезапно посерьезнела: – Дорогой! Я вовсе не имела в виду твою ногу. Господи, твоя нога вовсе ни при чем… разве что теперь я буду осторожнее, чтобы не слишком тебя напрягать. – Извини, но вернемся к исходному пункту. Почему я урод? Она тут же повеселела: – Сам не знаешь? Ты мне так все растянул, что вряд ли я теперь сгожусь для нормального мужчины. А теперь еще и жениться не хочешь. Давай обратно в постель. – Сначала закончим завтракать и решим этот вопрос. У тебя что, совсем нет чувства сострадания? Я не говорил, что не хочу на тебе жениться… и ничего тебе не растягивал. – О, какая вопиющая ложь! Передай, пожалуйста, масло. Ты и впрямь урод! Какой длины этот твой набалдашник с костью внутри? Двадцать пять сантиметров? Больше? А в поперечнике? Если бы я его сперва увидела, ни за что бы не рискнула. – Вздор! В нем нет и двадцати сантиметров. Я ничего тебе не растягивал – размер вполне себе средний. Видела бы ты моего дядю Джока. Еще кофе? – Да, спасибо. Но ты и вправду мне все растянул! Гм… а у твоего дяди Джока и впрямь больше? – Намного. – Гм… где он живет? – Доедай вафлю. Все еще хочешь затащить меня обратно в постель? Или собираешься написать дяде Джоку? – А может, сделать и то и другое? Да, еще немного бекона, спасибо. Ричард, ты хорошо готовишь. Я не хочу замуж за дядю Джока, мне просто любопытно. – Только не проси его показать свое достоинство без серьезных намерений, у него-то они всегда серьезные. Когда ему было двенадцать, он соблазнил жену своего скаутмастера и сбежал вместе с ней. В Южной Айове было по этому поводу много шума, поскольку женщина не хотела с ним расставаться. Сто с лишним лет назад к таким делам относились очень серьезно – по крайней мере в Айове. – Ричард, ты хочешь сказать, что дяде Джоку больше ста лет и он сохранил мужскую силу? – Сто шестнадцать. До сих пор кувыркается с женами, дочерьми, мамашами и скотиной своих приятелей. И еще у него три собственные жены в соответствии с законом Айовы о сожительстве пожилых граждан. Одна из них, моя тетя Сисси, еще учится в средней школе. – Ричард, порой мне кажется, что ты не всегда правдив. У тебя некоторая склонность к преувеличениям. – Разве можно так говорить со своим будущим мужем, женщина? Позади тебя терминал. Набери Гриннел, Айова – дядя Джок живет неподалеку от него. Давай позвоним ему? Если скажешь ему пару ласковых слов, он, возможно, покажет тебе предмет своей гордости. Ну так что, дорогая? – Это увертка, чтобы не затаскивать меня в постель. – Еще вафлю? – Не пытайся меня подкупить. Гм… ну, может, половинку. Поделимся? – Нет. Каждому по одной. – Аве, Цезарь! Ты тот самый дурной пример, в котором я всегда нуждалась. Как только поженимся, я тут же растолстею. – Рад, что ты об этом сказала. Не решался тебе говорить, но ты действительно слегка худощава. Острые углы, синяки… Не помешало бы немного прослойки. Последующие слова Гвен я опущу – они звучали цветисто, даже лирично, но, по моему мнению, не подобали женщине. И поскольку это не в ее стиле, пусть они останутся тайной. – По правде говоря, это несущественно, – сказал я. – Меня восхищают твой ум и твоя ангельская душа. Твоя прекрасная душа. Не будем о телесном. И вновь я опущу то, что услышал в ответ. – Ладно, – согласился я. – Как хочешь. Возвращайся в постель и начинай думать о телесном. А я пока выключу вафельницу. Чуть позже я спросил: – Хочешь венчаться в церкви? – Ух ты! Надо будет одеться в белое? Ричард, а ты принадлежишь к какой-нибудь церкви? – Нет.